залитое солнцем кладбище

Мы едем мимо залитого солнцем кладбища. Пахнет летом, и я вспоминаю, как ходила с бабушкой — «убирать могилки». Она косила траву, сажала цветы, белила памятники. А я гуляла среди мертвых.  Иногда — разговаривала с дальними родственниками. Я знала, где лежат все «наши». Была уверена, что они меня слышат. Могла отправится в самый дальний угол к прабабушке Кате, в честь которой меня и назвали.  Постоять и помолчать с ней, как взрослые. Мне почти никогда не бывало страшно, но порой звенящая тишина как будто уходила в минус по своей оси. Становилось так раздирающе тихо внутри. Это чувство меня пугало, и я бежала скорее к бабушке, чтобы заговорить, прорваться сквозь всепоглощающее молчание. Почувствовать себя живой.

Мы едем мимо залитого солнцем кладбища. И чувства светлые-светлые. Я вспоминаю Пасху. «Христос Воскресе из мертвых, / Смертию смерть поправ» — звучит во мне зычным голосом тети. Тогда «наше» кладбище становилось торжеством всех живых. Пили, закусывали яйцами и вспоминали тех, кого уже нет. Можно было набрать целый мешок конфет, но только после того, как допоют — и немного полежит. Деревенская магия, практически жертвоприношения.

Мы едем мимо залитого солнцем кладбища. Оно светится, пахнет травой, оно прекрасно, но это не «моё» кладбище. «Моё» там в детстве, в незабытой Богом деревеньке. И есть ещё одно — в маленьком городе. Его я не люблю, оно слишком большое. Там в гостях — «мои», поэтому и мне важно туда заходить.

Мы едем мимо залитого солнцем кладбища. И я думаю, что однажды я снова окажусь на «своём». В самом центре и звенящая страшная тишина окутает. Я побегу обратно, чтобы заговорить, но около «наших» могилок никого уже не будет. И меня не будет.

А потом я услышу голоса «своих».