Маргарита человек разумный часть 461

Маргарита человек разумный часть 461

Жизнь в огне
Порой энтузиаст-любитель достигает того, к чему безнадежно стремятся маститые ученые. Одним из таких энтузиастов по праву можно считать Алексея Синицына. Будучи простым провинциальным учителем, он сумел достигнуть того, о чем мечтают академики, - приподнял завесу над Неведомым.
Вырос Синицын на Камчатке, в поселке Ключи, что лежит у подножия вулкана Ключевская сопка. Отец его, известный геолог, профессор Вениамин Егорович Синицын, приехал на Камчатку в 1916 году. После революции он счел за лучшее не возвращаться в столицу, которая и столицей-то перестала быть, а переждать смутное время на окраине империи. Женившись на камчадалке, он опростился, стал учительствовать в местной школе и благополучно пережил большую часть своих столичных коллег.
Алексей унаследовал от отца и пытливый ум, и практическую сметку. Окончив педагогический техникум, он тоже стал учителем, а свободное от службы время посвятил вулкану, благо тот был на виду, под боком. Иногда Ключевская сопка едва курилась, но, пробуждаясь, выбрасывала многокилометровые столбы дыма, пускала по склонам своим огненные реки, багровые отсветы которых превращало ночи в кровавые сумерки.
Когда Алексею было шесть лет, произошло особо мощное извержение вулкана. Отец отправился к огненной реке и взял Алексея с собой. Увиденное там врезалось в память мальчика на всю жизнь: в нестерпимом жару, в потоках лавы плавали магматические медузы. Они плыли над раскаленным потоком, то взлетая над ним в три человеческих роста, то опускаясь, ныряя в лаву, чтобы вновь появиться еще более прекрасными, яркими, живыми. Размером они были от пяти до семидесяти сантиметров и формой совершенно походили на медуз обыкновенных, водных.
Отец наказал Алексею получше запомнить этот день. Магматические медузы - зрелище чрезвычайно редкое, и многие доселе считают их либо оптической иллюзией, либо вовсе порождением одурманенного вулканическими газами рассудка. Именно тогда Алексей и решил посвятить жизнь изучению этих необычайных существ. Образование, полученное им, было неважным, но отец считал, что так даже лучше: глаза и мозг остаются открытыми, доступными новым, безумным идеям. Недостаток фактов можно восполнить чтением, но зашоренность сознания наносит вред неисправимый,
В то, что огненные медузы существуют реально, Алексей Синицын верил непоколебимо. Но что они собой представляют? Ответ напрашивался один: медузы есть новая, дотоле неведомая жизнь. Жизнь на основе углерода не может существовать при температурах, царящих в глубинах Земли. Но возможна иная жизнь, кремнийорганическая. Она требует несравненно большей энергии, чем углеродная, но недра переполнены энергией.
Слежение за вулканами в непосредственной близости от кратера или потока лавы чрезвычайно опасно. Выросший у подножия Ключевской сопки Синицын инстинктивно предчувствовал угрозу, но однажды ему не повезло: попав под каменную бомбардировку, юноша лишился руки. Правда, после этого он начал проводить у вулканов значительно больше времени - став инвалидом, он уже не был обязан заниматься общественно-полезным трудом и мог работать в школе время от времени, беря во время извержений отпуск.
Свое увлечение Синицын считал делом исключительно важным, но получал поддержку только в семье.
В течение двадцати лет Алексей наблюдал за вулканами Камчатки. Магматические медузы оказались не единственной формой загадочной жизни. Несколько раз он видел вараноподобных огненных ящериц, а однажды - существо, весьма сходное по виду с тюленем. Но появлялись они весьма и весьма редко. Нужно было провести много часов в непосредственной близости от кратера вулкана, чтобы хоть мельком увидеть в потоках извергающейся магмы медузку или огненную ящерку. Лишь самая свежая, самая горячая магма несла в себе жизнь. Но это здесь, на поверхности. Там же, в глубинах Земли, где существуют целые моря и океаны магмы, огненная жизнь должна быть гораздо богаче, разнообразнее. Более того, Синицын был уверен, что магматические существа могут быть разумными. Порой ему казалось, что не только он наблюдает за вулканом: оттуда, из кратера, тоже смотрят и изучают внешний мир.
28 октября 1949 года во время извержения вулкана Синицын встретился с обитателями преисподней лицом к лицу. Из озера, раскаленной лавы вышло двуногое прямоходящее существо, похожее на невысокого толстого человека. Поверхность существа была зеркальной, искаженные очертания окружающего пространства отражались в ней. Существо двинулось прямо к Синицыну.
«В первые мгновения я хотел бежать, - писал он той же осенью в Академию наук, - но тут же устыдился собственного малодушия, Застыв на месте, я только надеялся, что вижу явь, а не морок, навеянный усталостью и вулканическими газами. Существо подошло ко мне совсем близко, менее пяти шагов разделяло нас. Я всматривался в него, но видел камни, огонь, даже себя самого. Странно, но от зеркального гостя исходил не жар, а даже некая прохлада.
Теперь уже я сделал шаг навстречу, осторожный крохотный шажок, превозмогая слабость и страх. Внезапно я ощутил себя открытой перелистываемой тетрадью - целая серия воспоминаний промелькнула передо мной. Длилось каждое не более мгновения, но было потрясающе четким и ярким: дом, поселок, река, другие люди, - все то, что я видел прежде. А затем случилось самое невероятное. Пришелец раскрыл передо мной свое сознание. Я увидел не глазами, а на каком-то ином уровне моря раскаленной магмы, но воспринимались они совершенно естественно, как мы воспринимаем воздух, а рыбы, наверное, воду. Я увидел поселения человекообразных существ, их строения, напоминавшие ульи, их стада, их мастерские и многое другое, чему я не мог подобрать слов тогда и тщетно стараюсь найти сейчас.
Существо, стоявшее передо мной, было исследователем и рисковало жизнью менее моего. Если закупорится русло, которому поднимается на поверхность магма, оно не сможет вернуться назад и непременно погибнет, отвердеет, превратится в пемзу, Зеркальное одеяние позволяет ему сохранить внутренний жар. Привела его на поверхность исключительно жажда познания. Там, в глубинах, о нас знают очень и очень мало, считая этот мир царством смерти, местом, куда уходят души умерших. Встреча наша длилась недолго. Пришелец торопился вернуться назад, в магматические глубины. Удалился и я, потому что жар стал совершенно нестерпимым».
Академия наук Синицыну не ответила. Послевоенное строительство требовало от геологов работы практической, и отвлекаться на фантастические идеи сельского учителя серьезные люди не собирались. Весной 1953 года Синицын отправился обследовать пробудившийся вулкан Толбачик. К назначенному им самим сроку он не вернулся. Не вернулся и позднее... (Соломон Нафферт).

«Ырхуиму тебя бы скормить!»
 А восточное побережье так и осталось необработанным, ощерясь в океан шипами мысов и таранами полуостровов. С Тихого океана волны бьются о скалистые отроги, зато Охотскому морю остаётся в основном только разглаживать пески пустынной кромки берегов да намывать длинные галечные косы.
Ночью волн не слушай
Зато лосося там в удачные годы такая тьма немереная, что в устьях самых уловистых рек издавна навоздвигали рыборазделочные цехи и бараки для сезонного люда, приезжавшего на заработки со всей нашей родины. Старожилы, предки которых переселялись на Камчатку ещё при царе, сезонную публику предпочитали обходить стороной, особо страшась ростовчан, которым запросто было поставить на кон в «двадцать одно» любого чем-то не понравившегося встречного.
Днём сезонники потрошили горбуш да чавыч или нерку с кетой, вечерами бедокурили, ночами отсыпались, а по утрам после загулов иной раз недосчитывались вчерашних товарищей. Кого-то иной раз отыскивали, а кто-то растворялся в пространстве навсегда. Припомню разговор с обитательницей Птичьего острова Лилей Евлак, которую я с любопытством, хотя и не без недоверия, слушал когда-то на этой скале, высунувшейся из моря чуть западнее Камчатки. Когда-то на островке располагался комбинат, выпускавший консервы из крабов, но в семидесятые годы прошлого века само производство перевели на большую камчатскую землю, и на Птичьем жили постоянно только метеорологи, а базировавшиеся там краболовы появлялись только к началу путины в апреле и отбывали по домам к августу.
Лиля числилась в тамошнем береговом колхозе распутчицей, а промысловики, у которых в отдалении от семей всегда одно на уме, именовали её и подруг по работе распутницами. К моральному облику почтенной представительницы корякского народа прозвище отношения не имело, но как было не переиначить в солёных разговорах название профессии, представительницы которой занимались скрупулёзным распутыванием сетей для поимки крабов. Возраста распутчица была солидного и больше половины своих шестидесяти с хвостиком лет прожила на Птичьем, частенько не возвращалась на Камчатку даже зимой.
– Ночью краба искать к морю один не ходи, – поучала она меня, пыхтя махорочной самокруткой, – а если пойдёшь, так волн не слушай. Летом ещё не страшно, а зимой после шторма море разговорчивое бывает. Когда погромче бормочет, когда шёпотом. Заслушаешься… и сам на голос пойдёшь.
– Здесь и летом вода ледяная, – отшучивался я, – от холода опомнишься, и назад…
– А вот и не успеешь, – без улыбки заверяла узкоглазая собеседница, – тридцать лет на острове состою, сама не раз слышала, а утром кого-то и нет. Милиция на катере приедет, всех допросит, а найти никого не может.
– Да они на материке давно, – настаивал я…
– В ноябре какой материк, – мрачнела от моего скептицизма Лиля. – Месяц, как последний пароход ушёл, весь спирт выпили, трезвые ходили давно.
– Не иначе как сирены здесь у вас живут, – вспоминал я приключения Одиссея. – Уши надо затыкать, чтобы лишнего не слушать.
Впрочем, Лиля Гомера не читала, а потому, обидевшись, оборвала свои рассказы про былое островное житьё.
Коллега мой по долгой работе на Камчатке Владимир Лим, рассказывая о детстве, прошедшем на песчаной охотоморской косе, тоже вспоминал о странном рокоте, будоражившем корейских рыбаков, заехавших ради заработка на Камчатку в пору войны между Севером и Югом. Жили они в целом правильно – без водки и пьяных потасовок, но за долгую штормовую зиму хоть кто-нибудь да пропадал. Молва утверждала, что сами уходили в туман, словно кто-то звал, притом не чужой, а долгожданный…
О последнем спорить не буду. Корейцы народ от природы на диво поэтичный, поэтому в пересказах баек и полулегенд о былых невзгодах без приукрашивания могло и не обойтись. Впрочем, что-то подобное слышал я и от других обитателей посёлка Кировского рыбокомбината, уличить которых в обожествлении всего сущего на свете вряд ли кому удалось бы.
Самой страшной считалась там длинная полоска голого песка между домиками посёлка и рыбокомбинатом. «Люди Гребенщиков», как звали на Камчатке рабочих из Страны утренней свежести, по фамилии вербовщика, нанимавшего их в Корее, туда старались без крайней надобности не сворачивать, но за зиму всякое бывало. Приходилось собирать плавник, чтобы протопить очаг, а за выброшенными прибоем древесными стволами поневоле надо было идти к самой кромке воды.
Заманчиво было бы свести все эти были и небылицы к чему-то сугубо реальному, наподобие зыбучих песков из «Лунного камня» Уилки Коллинза. Приехав однажды на «косу-убийцу» да исходив её до последнего барака или остова проржавевшего сейнера, я никаких земных зыбей не нашёл. Народ на косе давным-давно поменялся, и новые обитатели ничего мистического в унылой суровости монотонных окрестных пейзажей не находили.
Трезвый ракурс взгляда на давние местные страсти позднее предложил мне камчатский ихтиолог Игорь Иванович Куренков. Эрудит, интересовавшийся абсолютно всем, что достойно внимания в меняющемся мире, отнюдь не удивился пересудам о призывах из охотоморских глубин. По его словам, «голос моря» действительно существует, но доносится крайне редко и практически не изучен. Пробуждает его, видимо, уникальное совпадение природных условий, при которых вероятно генерирование инфразвуковых колебаний.
Собачья голова
Впрочем, и вдали от моря можно сгинуть без следа. Одну такую историю на Камчатке расследовали долго, упорно и без малейших результатов. Поведавший её мне охотовед и орнитолог Николай Герасимов неплохо знал семейную чету промысловиков, которую вертолётом забросили на зимний соболиный сезон в далёкие угодья, а через месяц в положенном месте не нашли.
В таёжной избушке не было ни живых, ни мёртвых, ни следов борьбы. Похоже, что охотники даже не открывали дверей зимовья, поскольку рюкзаки и ружья отыскались снаружи. Когда же сошёл снег, то близ обступавших избушку деревьев вытаяла из сугроба собачья голова, безжалостно отсечённая от туловища. Других останков лайки спасателям обнаружить не удалось.
Ни одно из разумных объяснений здесь не подходило. Медведь-шатун без улик своей кровожадности двоих задрать бы не сумел. Да и трудно представить, что зверь набросился бы на них сразу после ухода вертолёта за хребты. Есть, правда, на Дальнем Востоке народы, для которых собачатина деликатес, но вряд ли злоумышленники-изгои оставили бы нетронутыми снаряжение и еду. Вспомним хотя бы Робинзона Крузо, скрупулёзно перетаскивавшего на свой остров едва ли не каждый гвоздь с разбитого штормами корабля. А в этих местах зимняя жизнь куда тягостнее, чем на его увитом виноградом острове…