Аделаида

   Аделаида

баллада               
      
В Сицилии, всеми забытых местах,
Где царствует вечность незримо,
Гробница одна  утопает в цветах,
Безмолвно храня, как сокровище, прах
И нежное женское имя.

Уж скоро исполнится тысяча лет
Таинственной этой гробнице.
И, может, найдётся на свете поэт,
Кто имя откроет и сложит сонет,
Сумев в эту тему влюбиться.

Помогут ли лирику воздух морской,
Сицилии солнечной виды?
Но тайна гробницы смутила покой,
И я написал вдруг дрожащей рукой
Внезапное – Аделаида.

И вот уж волны набегающий вал,
Утихнув на береге в пене,
Мне имя другое, отхлынув, назвал,
Оставив на воздухе алый коралл,
Как знак о любви и измене.

Налейте вина сицилийского мне,
И, в грёзах былое увидя,
Как в вещем живом удивительном сне,
Я вам расскажу о далёкой земле
И сказочной  Аделаиде.

Чертами лица дополняя цветы,
Средь роз огнецветных и лилий,
Нежданно она  возбуждала мечты,
Что нет больше в мире такой красоты,
Как нет больше в мире Сицилий.

И бабочки в танце порхали над ней,
Слагаясь, как буквы, приятно,
Что в сонме прошедших и будущих дней
Такой красотой неземной не бедней
Была лишь одна Клеопатра.

Напрасно её добивались руки –
Искатель богатства не нужен.
Такие красавцы душой далеки,
Любовь и мечтанья для них  пустяки.
Кто станет ей другом и мужем?

Но тысяча лет промелькнула уже,
Средь звёзд ослепительных тая,
Как мужем ей стал граф норманнский Роже,
Прекрасный цветок закружив в мираже,
Любви бескорыстной не зная.

Он мрачными замками остров покрыл,
Любя лишь угрюмые замки.
У женского сердца нет радостных сил.
Но граф неожиданно слёг и почил
От нервной и злой лихоманки.

Он был, словно ветер, всё время один,
Как день промелькнувший вчерашний.
Средь скал и широких зелёных равнин
Остались на память ей маленький сын
И остроконечные башни.

Но вырастет сын. День придёт дележа.
Ведь он – сын Роже не напрасно.
И ясно ей виделась даль миража,
И бабочки ей навевали, кружа,
Что ты, как и прежде, прекрасна.

Оставив для сына родные места,
Косясь на морскую пучину,
Она, понадеясь на силу креста,
На мачте подняв огневые цвета,
Отплыла легко в Палестину.

Король Болдуин, что там правил тогда,
Что сватался прежде когда-то,
Поклялся, что будет ей верен всегда,
И горести к ним не придут никогда,
Что в счастьи не надобно злата:

“Мы станем с тобою едины душой –
Две ветви цветущего древа,
Охвачены страстной любовью одной
Под пламенным солнцем и хладной луной,
Святая моя королева!”

Светились надеждой тогда небеса,
Манило лазурное море,
Дул ветер попутный в её паруса,
Ей снились забавы, пиры, чудеса
В свободном и светлом просторе.

И грезился ей удивительный муж
С широкой душой властелина.
Не зря же графиня покинула глушь,
С надеждой сменив сицилийскую сушь
На пекло страны Болдуина.

И вот к Болдуину внесли сундуки –
Приданное Аделаиды,
И пальцы худой королевской руки,
Как страшные жадные волчьи клыки,
В душе нанесли ей обиду.

Пока что свободна, пока что вольна,
Быть может, вернуться обратно? –
Пока ты богата – как львица сильна!
Богата ведь так, как сегодня она,
Была лишь одна Клеопатра!

Ей вспомнился дом и оставленный сын,
Ещё ненавистные башни.
Но стал вдруг лисою король Болдуин,
Увлёкши графиню на свой балдахин,
Шепча уверенья моляще:

“Мы станем с тобою едины душой –
Две ветви цветущего древа,
Охвачены страстной любовью одной
Под пламенным солнцем и хладной луной,
Святая моя королева!”

И всё закружилось опять в мираже.
Но, вдруг,  всё погрязло в лукавстве, –
Отчаянье вспыхнуло в женской душе.
А  хитрый и злой обольститель уже
Копался в приплывшем богатстве.

Как вовремя прибыл Сицилии клад!
О, пагубный миг вероломства!
Король от рождения не был богат,
Вдобавок ещё оказался женат,
Скрывая своё двоежёнство.

Три года мучений таких истекло.
Но дама держалась достойно.
Глаза короля источали стекло,
А золото щедрой рекою текло
На все крестоностские войны.

И жертву я в Аделаиде узнал,
Свои поверяя вам мысли:
Бесчестный король с нею брак разорвал,
До нитки несчастную он обобрал
И вон из страны своей выслал.

Вернувшись в Сицилию, к сыну, назад,
Опять к ненавистным ей башням,
Графиня утратила пламенный взгляд,
И, выполнив в церкви печальный обряд,
Угасла, страдая от кашля.

Но матери верен был любящий сын.
Стремясь отомстить Болдуину,
Он порты для рыцарей смело закрыл.
Тогда крестоносцев разбил Саладин,
Легко захватив Палестину.

Дописана этой баллады строка.
Верны исторически лица.
Судьбина Аделаиды горька,
Стояла безвестно века и века
Её дорогая гробница.
 
Но время такие щадит имена,
А подлость забвеньем утюжит.
Осталось сказать, в аромате вина, 
Что дама несчастна во все времена,
Коль рыцарь ей больше не служит.

И если, мой друг, ты с любовью играл,
Как в пьесе играют на сцене,
То вспомни о клятвах, что сердцем давал,
Забросив в пучину кровавый коралл –
Мучительный символ измены.

18.12.2005