Ещё раз о рифме

Надоело об этом говорить, но снова и снова вижу в «рецензиях» претензии к авторам, которые используют глагольные рифмы, а также ломают размер.

Одно дело, когда это признаки неумения, но совсем другое, когда мастер использует подобные вещи намеренно.

Честно говоря, меня совсем не привлекает поздний Пикассо. Но до того, как удариться в абстракционизм с элементами примитивизма, он был прекрасным рисовальщиком (искусствоведы поправят, если путаюсь в терминах, хотя в данном случае важна суть, а не «измы»). И изменил он манеру письма не от неумения, а совсем даже наоборот: захотелось чего-то нового, более, как казалось, адекватного времени, эпохе, происходящим вокруг событиям и своему внутреннему состоянию.

То же происходило и продолжает происходить во всех видах творчества и практически со всеми мастерами, которые в течение жизни зачастую не один раз меняют стиль и манеру исполнения (специально использую слово, применимое и к авторам, и к интерпретаторам), плывя против или даже поперёк наметившихся течений и ломая устоявшиеся каноны.

Вообще говоря, в творчестве можно все, если это оправдано и талантливо. Но формализовать эти понятия невозможно, поскольку восприятия и оценки в искусстве субъективны. И не всегда то, что общепринято и модно на данный момент, со временем оказывается наилучшим из существовавшего в эту эпоху. Хрестоматийный пример — опередивший остальных музыкантов на несколько столетий Иоганн Себастьян Бах, которого современники считали сочинявшим в устаревшей манере композитором.

В отношении глагольных и прочих «примитивных» рифм давайте посмотрим один из самых сильных отрывков в русской поэзии — фрагмент из поэмы Михаила Юрьевича Лермонтова «Демон»:
«Тоску любви, ее волненье
Постигнул Демон в первый раз;
Он хочет в страхе удалиться…
Его крыло не шевелится!
И, чудо! из померкших глаз
Слеза тяжелая катится…
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой!..»

С современно точки зрения, рифмы использованы самые «примитивные»: раз — глаз, удалиться — шевелится — катится, камень — пламень, той — слезой. Но этого при чтении совершенно не замечаешь. Наоборот, такие рифмы способствуют созданию очень выразительной звукописи, которая отличается в двух разновременных частях: «Он хочет в страхе удалиться...» и «Поныне возле кельи той...». Эти части вообще построены на контрасте между возникшим у Демона вроде бы человеческим чувством любви к земной женщине и сверхчеловеческим его проявлением.

И тут надо обязательно обратить внимание на то, что Лермонтовым, сознательно или интуитивно, использованы все четыре стихии древних философий: крыло как олицетворение воздуха, слеза — воды, камень — земли, а огонь прямо назван одним из своих имен. При этом выступают они в несвойственных для себя ипостасях: крыло не шевелится, т. е. превращается в камень — элемент земли , слеза, будучи водой, жарка, как огонь, и  прожигает камень, хотя обычно земля пламя гасит. Всего этого в естественных для человека условиях быть не может. Возникает картина сверхъестественного по силе чувства отличного от людей существа в тот момент, когда в Демоне возрождается то лучшее, что он потерял, казалось, безвозвратно.  И трагизм происходящего тоже становится очевидным.

Лермонтов не зря был ещё и художником. Он зримо рисует именно ту картину, которую потом сумеет в красках воплотить Врубель. И это место по сути своей объясняет все, что произошло между Демоном и Тамарой,  Арбениным и Ниной, а также самим Лермонтовым и женщинами, которых он любил. Ведь тема Демона — центральная и глубоко личная в творчестве Лермонтова. И с ней потом будет перекликаться и мироощущение Маяковского, использовавшего уже совсем другую форму и приемы стихосложения, что в данном случае не важно. Поскольку важно воздействие на читателя, а не способ этого воздействия.

Талант, не говоря о гении, рано или поздно находит тот способ самовыражения, который даёт ему возможность обрести собственный, отличный от других голос. И адекватную конкретному состоянию и целям форму находит тоже. Но для читателя, который сам не литератор, литературовед или критик,  совершенно не важно, какими средствами достигается впечатление, если результат созидателен, а не деструктивен (к сожалению, гении зла тоже существуют). И вдумчивый читатель, полагаю, всё это давно уже понял.