дальше уже можно было жить спокойно

Ванну после выхода из пустыни
я принял в Шахрисабзе
в гостинице "Интурист".
Я был как терракотовый воин
китайского императора.
Корка спала с моего тела
и огонь побежал по коже.
Во дворе гостиницы
французские туристы, став в круг, 
пели и хлопали в ладоши,
празднуя мое преображение.
(По выходе из пустыни
на вокзале в Кзыл-Орде
я купил газету. ТАСС заявляло
о сбитом  южнокорейском самолете).
А в золотом и бирюзовом
закатном небе, словно руки
разлученных влюбленных,
тянулись друг к другу
части рухнувшей изразцовой арки -
исполинских  ворот Тамерлана...
Когда я входил в Самарканд,
как ребристая голубая горелка газа
светился купол Гур-Эмира,
золотая осень стояла в переулках у мавзолея,
и волокнистые красные вечерние облака
над сухой степью
махали мне как пальмовые листья.
Дальше ждали страстные дни.
В поезде на Бухару
ночной степной ветер надул мне
фоликулярную ангину.
Сквозь горло протискивалась
только разжеванная мякоть винограда,
кожуру и косточки я выплевывал,
отхаркиваясь, как верблюд.
Спасаясь от внутреннего и внешнего жара,
я вошел в мертвый  Ичан-Кала,
спустился в его бетонное подземелье -
обширную харчевню для  путешественников
по загробному миру.
Неожиданно я  почувствовал, что воскрес.
Разом прорвался нарыв
и гной потек по горлу...
Перед отлетом я  побродил напоследок по надтреснутым,
как изразец, глиняным степям.
В Куня-Ургенче  кривой минарет,
как шея без головы,
склонился  над сухим колючим полем
и тамариск для поцелуев и объятий
протянул мне ветки с лиловыми цветами...
Слишком много желтизны влетело   в мои глаза -
вернувшись  в Москву,
я попал в инфекционную больницу с желтухой.
После всего этого
дальше уже можно было
жить спокойно.