Сороковые, роковые...

Стихи о войне. Думаю, с этой темой как нельзя лучше рифмуется строка Маяковского: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо». Хоть и взята она из контекста к войне никакого отношения не имеющего:

Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо.
С чугуном чтоб и с выделкой стали
о работе стихов, от Политбюро
чтобы делал доклады Сталин.

Впрочем, разве Сталин не имел отношения к Великой Отечественной!..
Да, в этой войне слово стало нашей ударной силой. Тому подтверждением: и дикторские тексты Юрия Левитана, и публицистические листовки Ильи Эренбурга, и стихи военных лет, и песни… Самой великой из которых была, конечно, «Священная война»:
Удивительна история создания этой песни, ставшей гимном защиты Отечества. Её текст был напечатан одновременно в газетах «Известия» и «Красная звезда» уже 24 июня 1941 года, т.е. на третий день войны. Его автором был известный советский поэт В.И. Лебедев-Кумач. Сразу же композитор А.В. Александров написал к ней музыку. И уже 26 июня 1941 года на Белорусском вокзале одна из групп Краснознаменного ансамбля песни и пляски исполнила эту песню. По воспоминаниям очевидцев, песню в тот день исполнили пять раз подряд. А с октября 41-го песня стала ежедневно звучать по всесоюзному радио – каждое утро после боя курантов.
 Но зададимся вопросом: как мог Лебедев-Кумач с такой быстротой написать эту песню. Ведь если она была опубликована на третий день войны, значит, написана не позже, чем – на второй день. Нет, слов – Лебедев-Кумач – большой мастер своего дела: это его перу принадлежат такие популярнейшие песни 30-х, как «Широка страна моя родная», «Утро красит нежным цветом», «Легко на сердце от песни веселой» и многие другие. Да и не в быстроте дело: мы знаем, что многие прекрасные песни писались буквально за час. Но как он сумел осмыслить происходящее и буквально выбить резцом в граните две великие строки: «Идет война народная, / Священная война»? В первые часы войны у жителей Москвы (а значит и у Лебедева-Кумача) еще не было никакой информации не только о народности свершившегося 22 июня события, но и о его масштабности.
Вот цитата из выступления В.М. Молотова в 12 часов дня 22 июня:  «Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более 200 человек…» 200 человек – это, разумеется, дезинформация, как и небольшой перечень городов, которые подверглись немецкой бомбардировке. И другой информации у Лебедева-Кумача явно не было. К тому же: мог ли сугубо советский поэт в те безбожные годы написать: «священная война»? Не поверю.
Для сравнения: вот какие песни писались в первые дни войны:

За разбой и кровь пощады нет фашистам,
Наш огонь врага с лица земли сметет.
Не померкнет солнце в нашем небе чистом.
В бой-победный Сталин нас ведет!

Родину беречь нам завещали деды,
Жизни не щадя, в атаку шли отцы.
Выпал час и нам сражаться до победы –
В бой! Вперед! За Родину, бойцы!

И припев:
Мы не раз и не два недруга учили
Обходить стороной русские луга.
И не раз, и не два мы в поход ходили,
И не раз, и не два били мы врага!

Это строки из песни Бориса Фомина (композитор) и Григория Гридова (автор слов) «И  не раз, и не два», написанной в июле 41-го для спектакля Ростовского театра драмы «Фельдмаршал Кутузов». Как видите – весьма бодрый настрой и отсутствие всякой трагедийности. А тут: «Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой…» Совершенно иное звучание.
Так вот: в 90-е годы (а при советской власти это было просто исключено) появилась версия и весьма аргументированная, что авторство «Священной войны» принадлежит поэту-любителю, учителю словесности из Рыбинска Александру Адольфовичу Боде. И написал он эту песню еще в далеком 1916 году, имея в виду войну совсем другую – Первую мировую. Обнародовать свою песню сразу он практически не успел, но в 1937 году, предчувствуя новую войну, послал её текст мэтру – Лебедеву-Кумачу. Послал, никакого ответа не дождался и умер в 39-м.
Получалось, что Лебедев-Кумач – плагиатор. Если кто-то воскликнет: «Да как вы смеете говорить такое об уважаемом советском поэте!..», то можно припомнить, что в 40-м году под председательством Александра Фадеева в Москве проходило писательское собрание, на котором Лебедев-Кумач обвинялся в 12 случаях воровства чужих строк и только «по высочайшему звонку» дело было замято.
Та же история повторилась и в конце 90-х. Дело дошло до суда, который всеми правдами и неправдами отвел подозрение от классика советской песни. Увы, за неимением времени я не могу привести достаточно веских (на мой взгляд) доказательств приверженцев версии плагиата. А впрочем, как говорил поэт: «Что в имени тебе моём»: Лебедев-Кумач или Боде написал эту великую песни – не в том суть: главное она была, есть и будет всегда с нами.
Если «Священная война» была самой главной песней военной поры, то самой главной поэмой, конечно, следует признать «Василия Тёркина» Александра Твардовского. Василий Тёркин – поистине народный образ, олицетворяющий несгибаемый характер русского человека – защитника Отечества.
Стихи о Васе Теркине появились еще в Финскую войну, но там они носили сугубо веселый характер. Когда началась Великая Отечественная, Твардовский начал писать совсем иное произведение: он не отказался от юмора, но нашёл эпическую интонацию, в которой совместилось многое – и марш, и лубок, и плач, и лирика, и частушка. Да и поэма ли у него получилась в итоге? Какая же это поэма, если в ней не было ни начала, ни конца, ни четкой фабулы… Она и имела подзаголовок «Книга про бойца». Как будто сам этот боец возникал перед нами в каждой главе – как солдат во фронтовой роте, чтобы проявив своё мужество, находчивость, жизнелюбие – в любой момент – как это часто происходит на войне, быть, что называется, снятым с довольствия – в связи с переводом в другое подразделение, или по ранению, или гибели.
Василий Теркин сразу покорил читательские сердца – от простого солдата до эстета дворянский кровей, лауреата Нобелевской премии Ивана Бунина. Вот его отклик: «Это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный солдатский язык – ни сучка ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова!»
Вот фрагмент из главы «О потере»:
 
Потерял боец кисет,
Заискался, – нет и нет.

Говорит боец: –  Досадно.
Столько вдруг свалилось бед:
Потерял семью. Ну, ладно.
Нет, так нА тебе – кисет!

Запропастился куда-то,
Хвать-похвать, пропал и след.
Потерял и двор и хату.
Хорошо. И вот – кисет.

Кабы годы молодые,
А не целых сорок лет…
Потерял края родные,
Всё на свете и кисет.

Посмотрел с тоской вокруг:
– Без кисета, как без рук.
…………………………….
Но тут на помощь бойцу приходит Василий Тёркин и дарит ему свой кисет, мол, «Мне еще пять штук подарят в наступающем году». А потом говорит товарищу мудрые слова:

Потерять семью не стыдно –
Не твоя была вина.
Потерять башку – обидно,
Только что ж, на то война.

Потерять кисет с махоркой,
Если некому пошить, –
Я не спорю, – тоже горько,
Тяжело, но можно жить,

Пережить беду-проруху,
В кулаке держать табак,
Но Россию, мать-старуху,
Нам терять нельзя никак.

Наши деды, наши дети,
Наши внуки не велят.
Сколько лет живем на свете?
Тыщу?.. Больше! То-то, брат!

Сколько жить еще на свете, –
Год, иль два, иль тыщи лет, –
Мы с тобой за всё в ответе.
То-то, брат! А ты – кисет…

Вот это умение: через малое сказать о большом, заведя разговор о кисете закончить его ответственностью за судьбу Родины, лично мне особо дорого и ценно в этой бессмертной книге!
И еще один замечательный русский поэт, который хотя и не был участником Великой войны (по состоянию здоровья), но написал свой цикл военных стихов. Это Николай Глазков. Итак, «Разговор бойца с Богородицей»:

Боец:
– Непорочная дева,               
Ты меня награди,
Чтоб за правое дело
Орден был на груди!

Богородица:
– Орденами не в силе
Грудь украсить твою,
Но спасенье России
Я тебе подарю!

Зато следующий поэт, прошел всю войну (от Москвы до Берлина), причем, в буквальном смысле этого слова, потому что служил в пехоте. Его имя Юрий Белаш. Воевать он начал рядовым, закончил лейтенантом. Был тяжело ранен. После войны отучился в Литинституте. Автор двух книг стихов, одна из которых называется «Оглохшая пехота». Про такую литературу говорят: «окопная правда». Но это еще и художественная правда, потому что у Юрия Белаша был особый дар даже саму суровую, подчас натуралистическую правду войны претворять в поэзию. Уникальный автор. К сожалению, не получивший широкой известности. Но так бывает.

Он на спине лежал, раскинув руки,
в примятой ржи, у самого села, –
и струйка крови, чёрная, как уголь,
сквозь губы неподвижные текла.

И солнце, словно рана пулевая,
облило свежей кровью облака...
Как первую любовь, не забываю
и первого убитого врага.

СКРИПУН

«Скрипун», «скрипач» – так на фронте называли
Немецкие шестиствольные миномёты;
о них не говорили «стреляют», говорили – «играют».

Истошным скрипом душу обжигая – 
как будто кто гвоздём стекло скребёт, –
из-за высотки бешено играет
немецкий шестиствольный миномёт.

И продолженьем скрежета и визга,
дыхание не дав перевести,
уже над нами, где-то очень близко,
шестёрка мин метровых шелестит.

И вдавливает в землю и вжимает
стремительно спускающийся вой,
и взрывы – как чечётку выбивают
железом на булыжной мостовой.

… Когда промчится рядом электричка
и с ходу вой свирепо в уши бьёт,
я вздрагиваю: старая привычка –
проклятый шестиствольный миномёт!..

ХУТОР
Этот хутор никто не приказывал брать.   
Но тогда бы пришлось на снегу ночевать.

А морозы в ту зиму такие стояли –
воробьи в деревнях на лету замерзали.

И поскольку своя – не чужая забота,
поднялась, как один, вся стрелковая рота.

И потом ночевали… половина – на хуторе,
а другая – снегами навеки окутана.

В последнее время появилось устойчивое выражение: «Дети войны». Действительно: кроме бойцов Красной Армии и тружеников тыла, были еще и те, чьё детство пришлось на военные годы. Один из них – мой любимый поэт Анатолий Брагин, родившийся в 1935-м. Вот два его стихотворения о военном детстве:

ШАПКА
Зашла к нам менялка с охапкой
Какого-то барахла,
И мать за солдатскую шапку
Ей шапку картошки дала.

Надел я обновку, где были
Багровые пятна видны…
Мы все, ребятишки, ходили
Когда-то в обносках войны.

АМЕРИКАНСКОЕ ПАЛЬТО
В войну мне выдали бесплатно
Американское пальто.
Во всей округе, вероятно
Такого не имел никто.

Неловко было к оборванцам
К друзьям-приятелям моим
Вдруг заявиться иностранцем
Или начальником каким.

Пальто м спереди, и сзади, –
Не веришь, мать мою спроси, –
Я до того отделал за день,
Что хоть тряпишнику неси!

За это мать со мной вожжами
Поговорила… Но зато
Уж никого не обижало
Американское пальто.

И напоследок – пронзительный Владимир Высоцкий:

На Братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают.

Здесь раньше – вставала земля на дыбы,
А нынче – гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы –
Все судьбы в единую слиты.

А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.

У Братских могил нет заплаканных вдов –
Сюда ходят люди покрепче,
На Братских могилах не ставят крестов…
Но разве от этого легче?!