Из воспоминаний об отце

­Отец вернулся с войны калекой.
То, что все солдаты войны были с надорванной психикой, можно не сомневаться. Он разговаривал с собой, по ночам вскакивал, кричал, кого-то звал на помощь.
Сейчас стало понятно: ему ещё и тридцати не было, крестьянин от сохи. Это нынче молодые, да ранние. Многим море по колено. Хоть в рай, хоть в ад.
Отец же и другие деревенские прямиком в ад попали. Их, необстрелянных, пули косили наповал. Обучать воевать было некому, да и некогда. Это в кино хорошо смотреть. Слушать рассказы того, кто и войны-то путём не нюхивал.
На войне мудрели быстро, на крыло становились скоро. Тот, кто понимал: или ты, или тебя - становились не мальчиками, а мужами в одночасье. Вот это скороделание воина, стреляющего во врага, и надрывала не готовую к ситуации смерти психику.
Таким вернулся  с войны наш защитник. Но я помню, как отец каждый год встречал праздник, тот, что называется "со слезами на глазах".
Мать вытаскивала старенький, заштопанный, посыпанный нафталином китель с вечера. Он хранился в кованном сундуке, вместе с важными для гостей и семьи вещами. Отец разжигал утюг, раскочегаривал в нём уголья взмахами руки, плевал на подошву и осторожно водил по полам пиджака. Мало-мальски расправив морщинки, вешал его на боковинки железной кровати.
Далее, доставал свой волшебный сундучок.  Тут начиналась целая история. Перебирая медали, что-то шептал, называл какие-то пароли, делал знаки, грозил пальцем, иногда смеялся, но больше вздыхал.
Нас мама тогда провожала во двор, говорила, что отцу нужно сосредоточиться - это значит выбрать ту награду, которая будет не просто украшать китель, а греть сердце
и душу.
Папу никто не трогал, не торопил - он знал всему есть место и время - никогда никуда не опаздывал и не заставлял ждать себя.
Облачившись в военную форму, он осматривал всех нас. Приказывал всем сесть и со словами "С богом" надевал на голову картуз.
По улице он шёл первым, заложив руки за спину.  Следом шло его семейство" мама и трое дочерей. Так шествовали и остальные, кто остался в живых и более-менее мог двигаться.
У могилы неизвестного солдата папа снимал фуражку. Седой, редкие волосы шевелил ветер. Лицо цвета земли и глаза, полные слёз. Нет, они не катились по чисто выбритым щекам. Они блестели и переливались, как будто рябь по глади воды. Иногда слезинки вздрагивали, но продолжали находиться под ресницами. Особенно тяжело было смотреть на солдата в минуту молчания. Кажется, он не выдержит и завоет, закричит, начнёт метаться. Но отец имел выдержку, знал, что рядом на него другие смотрят и берут пример поклонения не вернувшимся.
Ритуальным в семье было и сто граммов фронтовых. Отец заходил в магазин. Они с друзьями брали по чекушке водки. Приходили домой и не раздеваясь садились  на завалинку.
Сейчас бы сказали "снимали стресс". Может это было и так, потому что тут было всё: и громкие разговоры, и смех, и слёзы.

@ Валентина Захарова