Незабытое

Вряд ли многим из нас удается,
ни однажды не глянуть назад -
грудь в волненьи невольно зайдется,
и покаешься, где виноват.

В том далеком, потерянном лете
(предо мною картинка, как явь)
перешел в институте на третий,
в школе ей еще год предстоял.

Я немногого ждал от знакомства -
(Хоть представилась живенько - Маша)
знал, она влюблена была в Костю
(как и Маша, он из Москвы мальчик)

Для девчонки такой конкурентным
я казался едва ли, видимо -
все ж я местный был в этой деревне,
а они городские, продвинутые.

Крепок, ладен, загар с сенокоса -
на меня обратила внимание,
вовсе ведь не страдал по ней Костя,
ну а ей так хотелось романтики.

Я ж манерой общенья привлекся -
бойкий выпад в ней был и сарказм,
в то же время естественность, легкость,
натуральная, не напоказ.

Очень яркой казалась девчонка,
артистична, жива, весела,
ну и я отставал вряд ли в чем-то,
даром только, что родом с села.

Принял тотчас ей брошенный вызов,
ночью к пляжу отправились мы с ней,
там в ночи мне в песок спину вымазав,
меня в речку толкала обмыться

Я пьянился ее быстрой речью,
тараторила пулеметной очередью,
и опять я в песке, опять в речку,
было здорово, хоть продрог даже очень я.

А заметив мои мурашки,
(даже в сумраке их было видно)
обняла меня крепко Машенька -
будто греть лишь, со всей невинностью.

Месяц тонкий прилёг на деревья,
шёлка облака плед натянул,
восхищался я Машиной резвостью
и глазами, в которых тонул.

Ох как много в ней было задора!
Мы общались, мы много дурачились.
А потом проводил до забора,
но к себе не хотелось сворачивать.

От недавних моих возныряний
отогреть не могла меня майка,
Маша юркнула на веранду -
принесла нам по старой фуфайке

Перескакивали с темы на тему мы
там на лавочке в палисаднике,
растворились мы с ней в ночной темени
- и в упор не увидеть лица никак.

Ее речь была спешной, но ласковой
был той речью тогда обольщён.
троекратное «да» в знак согласия,
человек через «щ» и ещё.

Да к тому ж так руками расплёскивала,
когда что-то с восторгом рассказывала!
Я не чувствовал вовсе неловкости
рядом с девушкой той кареглазой.

В этой ветхой фуфайке из ваты
греясь, грезил, обняв себе плечи,
видеть губы б ее, целовать их,
а в объятьях еще ведь теплее.

Жесты Машины стали неявными
(сил в режиме своих экономии),
перед утром такое объятие -
обняла мне лицо ладонями.
 
До рассвета общенье продлилось,
были мысли о Косте в ней прогнаны,
с первым солнцем меня полюбила,
поцелуй подарив на дорогу.

Шел домой — под собой ног не чувствуя,
вспоминал всю дорогу недавнее,
как купался в ночи в речушке я,
троекратное это «да» её.

Всплески рук, звонкий смех, всё прокручивал,
но особенно то, что в конце,
поцелуй, и еще то, как ручки
на моем задержала лице.

Как пришел, высоко было солнышко,
лег, в подушку лицо уткнул,
очень долго казалось, что сон не шёл,
а на деле давно уснул...


II

Ну а вечером держимся за руки!
Ах, какая она все же умница!
В этот раз не пошли мы с ней на реку,
повернули в безлюдную улицу.

Погуляли сперва до сумерек
погуляли еще, как стемнело,
я, как мог, развлекал ее юмором,
обнимал временами несмело.

Но однако событье вчерашнее
мне покоя совсем не давало,
тот прекрасный момент, когда Машенька,
на прощанье меня целовала.

Возжелав ощутить ее ласковость,
до рассвета не мог я держаться,
как вчера, мы присели на лавочку,
я щекой к ее щёчке прижался.

А потом все в немой суматохе,
влажность взора, сиянье улыбок,
поцелуи, объятия, вздохи
и движение рук вдоль изгибов.

Нежно-кроткая, взгляд бездонный,
свет, оттуда, из бездны, струился
сердца стук ощущал я ладонью -
ритм был спешный, порой неистовый...

А с рассветом в ней что-то рухнуло ,
вид рассеян, бубнит невпопад.
Чай попили на летней кухне.
Я решил, что она хочет спать.

Про бабулю, еще про родителей
что вчера им как будто звонила
приезжают что предупредили её
через пару недель за ними.

«Ними» - т.е. за ней и бабулей.
Сжался я, две недели, как скоро...
«Больше бабушка жить здесь не будет,
мы ее заберем с собой в город»

Я, конечно, о чем она, понял:
мы из разных миров — вот загвоздка,
и она мне об этом напомнила,
а лицо у самой, как из воска.

Но сказала, и хмурость развеялась,
улыбалась, плечо моя гладила.
Я расслабился тож, ей поверил,
все решим, все, конечно, наладится...

В предпоследнее утро июля,
озадачен, шагал в свой кров
пробуждались дворы и улицы,
гнал на выпас пастух коров.

До обеда во сне забылся я
Целый день только ей жил в уме.
Ну а вечером шаг свой убыстривал,
спотыкаясь о кочки во тьме.

Дивно в спину прохладой мне веяло
после зноя, что днем так пылал,
и на небе Большая Медведица
прям над лавочкой «нашей» плыла.

Вот и дворик, я Машу окликнул,
но в ответ двор упрямо молчал,
подошел, отворил калитку
и тихонько в окно постучал.

Маши не было, только бабуля.
Я поплелся на Машины поиски.
В темных двориках темных улиц
встретил много кого, даже Костика.

Я блуждал по дорогам не ровным,
в мраке ночи боясь пройти мимо,
нам свиданий десяток даровано,
а теперь вот одно еще минус.

К двум в округе вконец опустело,
не слыхать молодежных возгласов,
на скамеечку «нашу» присел я
и бессильно ерошил волосы...

Предо мной в слабом отсвете месяца
косогор, и река внизу змейкою,
чей-то кот подошел, осмелился -
лишь глаза-угольки помелькивали.

Из заречья тянуло дубравою,
совы ухали с грустным призвуком,
или это мой дух раненый
принимали они за призрака?

Там где старица слышалось кваканье,
скрипнет дерево, будто бы стонет...
А потом поглотил меня вакуум,
как дошел я до дома — не помню...
 

III

Очень странная вышла история,
снова с Костиком встретил я вскоре ее:
как она перед ним выписывала!
Снова морщился он, как от кислого!

Пару дней жили с ней параллельно мы,
они там, а я тут — в отдалении,
я частенько туда, к ним поглядывал,
все хотел подойти, но откладывал.

Нешто любит она того Костика?!
Хиляка и пижона московского?
Я ж влюбился? И пусть меня, мало что
Все по плану, поставила галочку...

Ну конечно, на что ей селянин?
Был лишь только забавы я для ей!
Вечерочек, другой, погуляли,
а теперь на меня и не глянет.

Но вводили в сомнение факты:
как же речка, скамейка, фуфайка!
И ее на щеках ладони?
Поцелуй тот и взгляд бездонный?

Между нами эмоций обилие,
мне казалось, друг в друга влюбились мы,
ну а гляну к ним — аж не вериться:
перед ним она так и вертится!

Насмотрелся — в груди наболело,
Не сдержался - свернул с параллели:
заглушая те чувства к ней пылкие
в первый раз сильно так напился я.

Как тогда я напился бессовестно!
кое-как коротал ночь бессонную,
ведь о Маше грустил постоянно я,
оттого так хотелось пьянствовать.

Мне потом вот что вдумалось, глупому:
покажусь, знает пусть, жизнь погублена.
И на танцы хотел наведаться,
где ее я увижу, наверное.

Лишь подумал, она — вот везение!
Провалиться хотелось сквозь землю мне!
Вдруг подходит, мне чуб разъерошила:
«Что ж напился ты так, мой хороший?»

Потускнела, в глазах ни лучика:
«Понимаешь, я думала, лучше так.
Я в ту ночь охватилась любви симптомами,
еще пара недель и меня б утянуло омутом!

Ну а дальше как нам? — навсегда ведь в разные стороны»
- «Я б писал, я б приехал!» - «Забыл бы скоро ты!
Ну а я не смогла б, я страдала бы, сердце изранила.
Я теперь понимаю, все это неправильно!

Я ТОТ РАЗ тебя видела ночью, на лавочке
Мне так жаль было НАС, вспоминаю, плачу как!
Ты страдал, будто врос в грудь твою подбородок,
не суди меня, миленький, родненький!

Разыграла спектакль для тебя про Костика,
дурочку, что за мальчиком бегает хвостиком.
Ты томился в своем из друзей укрытии,
но я верила — для тебя будет шок целителен.

А проблема здесь в том, что я в омуте полностью,
и уже никаких шансов нет опомниться,
да узнала к тому ж, про тебя и выпивку -
горевала, страдала, все слезы выплакала.

Знаешь, Толя, два дня мои здесь родители,
как хотела б, чтоб завтра ты смог проводить меня.
Нет, не вздумай, могу разразиться рыданиями!
Да и папа решит, больше чем поцелуй у нас был на свидании!

Я прошу, напиши, не вини, позвони, приезжай!
Как боюсь, что забудешь, что скоро я стану чужая!
Там в дали от тебя без вестей от тебя - и представить немыслимо!
Как жестоко, возможно, тебе поручать эту миссию!

Если так, вот расклад, дело в общем, ясное -
как начнется учеба, в твоей жизни другая появится.
Только знай, буду помнить не дни и не месяцы
те два вечера, что с тобой провели вместе мы.

Уезжаем с утра мы, мне домой надо рано — пока, ну!
Как я рада, что здесь ты, на прощанье встретились — с души как камень!
Так она была близко, и на миг я забылся, что она из столицы.
Ускакала она, положив перед этим мне в руку бумажный листик...


IV

Сколько там простоял ошарашенный?
Может миг, может быть и с полчаса.
Развернул ладонь, и бумажка в ней -
там три строчки красивым почерком.

Я как мог на них взгляд фокусировал,
но крепки яды зелья домашнего,
взор не мог обозначить символы,
только подпись, «с любовью, Машенька»

Шел домой через травы высокие,
всё задами, садами заросшими,
и звенел в голове голосок ее,
да акцент на словах «мой хороший».

Там во тьме посреди всяких зарослей
весь подрался кустами колючими,
но глаза ее чудились карие
поцелуи всё грезились жгучие.

Ковылял неуверенной поступью
по заброшенной тропке сельской,
и крутил кто-то звездные россыпи
над моей головой каруселью.

Поднял взор я наверх, где галактики,
и почувствовал вдруг, как я счастлив,
нежил ветер особенно ласково,
и я пил его, не насыщаясь.

Сжал записку, рука онемела аж -
как огонь Прометеев ведь ценная
двигал верно, хотя очень медленно,
курс на наши держал стога сена я.

Вот соседа заборчик кованый,
вот и наш из штакетника, простенький,
тих, как вор, я проник в свою комнату
Тут же рухнул подрубленной сосенкой...

* * *
Спал без снов, встал как будто расквашенный,
И похмелье еще! Что за пытка!
Вспоминаю — мы виделись с Машенькой
И записка была... Где записка?!

Сон слетел, львом метался по комнате,
выворачивал сто раз карманы,
настроенье мое беспокойное
перекинулось бате и маме.

Всей оравой мы дом наш облазили
все подняли, встряхнули, проверили:
неужели моя кареглазая
для меня навсегда потеряна?!

Зазнобило, мутилось сознание
«Ты пиши!» «Ты звони!» - задрожало всё!
Ох, какая большая вина на мне!
Ты прости меня, Маша, пожалуйста!

Побежал к ее дому — уехали,
лишь изба омертвелая, полая,
постоял и поплелся нехотя,
очень низко повесив голову.

Обошел всех соседей, выспрашивал
Те смотрели всё глазками лисьими
Увезли, подтвердили, бабушку
А куда? Вроде даже в столицу!

Вечерком заглянул и на танцы я,
подходил к той компании, к Костику -
тот лишь знал на какой метро станции,
остальные и вовсе косвенно.

Помню, Костик глядел напыщенно
на предплечья мои натруженные:
«Больно нужен-то сельский хлыщ ей»
...Лучше б прав был, но нет — очень нужен ей.

И понурый оттуда почапал я,
сделал крюк, мимо лавочки, к речке,
ночь мне в спину дышала отчаяньем,
боль в груди, как раненье картечное.

Лег на землю подбитой зверюгою,
выпь вдали прокричала зловещее,
как вчера небо ринулось кругом,
но сегодня дыра — хоть бы вешаться.

Долго был так, объятый кручиною
и под утро потопал до хаты.
Спал тревожно, тону, снилось, в тине, я,
жадно воздух хватал, задыхался.

Дни тянулись мучительно долгие,
и неясно мне было жить дальше как,
все надеялся, может, в том домике
скоро будут какие-то дачники.

Я у них про хозяина выявлю
в договоре, наверно, есть сведенья,
но дом пуст был, по дням все унылее,
и казалось, нет счастья на свете мне

С сентябрем по селу опустение:
как туман утекает в низины,
все приезжие с днями осенними
в города утекают на зиму.

В город тоже и я с ними тронулся
отвлекусь, верил, будет полегче мне -
я любил же все эти контрольные
с удовольствием слушал и лекции...


V

Начались уравнения, формулы,
каждый день транспонировал матрицы.
Но комок будто врос прямо в горло мне -
тосковал я, без Маши маялся.

Что есть силы выучивал правила,
интегралы считал, производные.
Ночью снился ж всё вид на дубраву мне
та скамейка и Машенька вот она...

Сядет против, глазенки карие,
ножки плотно обтянуты джинсами,
на груди висит фотокамера,
умиляюсь ее ужимками.

Ей идет эта стрижка короткая,
губы сладки, теплы объятия...
Все лишь миг, и будильника рокот
забирал и опять и опять её.

Всякий день я в мой мозг наваливал
информации массу такую,
но я помнил, что там, где-то, в спаленке
без вестей моя Маша тоскует.

Понимал, навсегда потерял ее -
в сновиденьях являлась она лишь,
ну а днем погружался в алгебру
и вникал, и вникал в матанализ.

Не был мозг мой бездонною ямою,
отбирал и пространство, что занято,
все ж сумел уберечь я в памяти
все, что было о ней, сквозь экзамены.

Снился мне косогор, где в обнимку мы,
к формам льну ее будто нечаянно,
там, во сне, длятся наши каникулы,
там они никогда не кончаются.

А еще у нее не забалуешь,
спорит вечно, руками плеща,
все же милая, хоть и забавная,
говорит «человек» через «щ»!

Ей никто не годится в подмётки
соглашаюсь на всё и всегда,
а она в ответ, как с пулемёта
стрельнет очередью - «да-да-да»...

...Год учебы был близок к финишу,
начинались опять экзамены.
Все вокруг на недели отринувший,
над конспектом, как каменный, замер я.

В голове все вращалось, стасовывалось,
ни минуты не мог расслабиться,
но настойчиво снова и снова я,
все что знал в голове раскладывал.

По ночам забывался, проваливался -
то ли сон, то ли бред горячечный:
дерби — формулы матанализа
от меня что-то важное прячут.

Что б пробиться ищу я просеку -
там девчонка всё ждет поникшая,
забытья ж не хватает короткого...
И опять замер я над книжками...

Одолел, сессия вся сдана была,
и отметки довольно хорошие,
но беда — натащило наволочь
на события лета прошлого.

Пусть конечно же, многое помнилось,
но далекое и поблекшее -
отыграли свое все ж формулы,
интегралы и многие лекции.

Влагу губ ее, руки ласковые
речь галопом еще вспомнить мог я,
помнил стрижку, и что кареглазая,
сомневался ж, что был монолог ее.

Может то алкогольные яды всё?
Спал клубочком свернувшись, как в лоне,
ее речь и записку ту с адресом -
мозг все выдумал, пьяный, влюбленный?

Когда любишь — немного с ума сошёл,
между сущим и мнимым грань склизкая:
ровный почерк, «с любовью, Машенька».
Так была или нет, та записка?

Жизнь помалу вошла в тиху полосу,
замещалось опять что-то прежнее -
обмелела река, но наполнилась,
И о Машеньке думал все реже я.

Проходил иногда мимо дворика
Всякий раз вспомнить что-то пытаясь...
...Вечер тот, где на лавочке двое
…Жаль, не видно ее очертаний.

Видно только, что стрижена коротко,
джинсы впору, с рисунком футболка,
голос теплый, хоть речь очень скорая,
и сама вечно с вызовом, бойкая.

Спорит часто с ним, вся в восклицаниях,
но порой трижды «да» - одобрение!
Как не силюсь, не вижу лица ее —
так надежно сокрыто временем...

Пробегаю вперед дней на десять -
нет сомнений, я вижу там точно
встречу их, ту, она где, надеясь,
ему в руку вложила листочек...

Так давно это все, даже страшно, мне
покосился тот дом у околицы
и на кладбище бабушка Машина
много лет уже, как упокоилась...

Может это уже и не важно всё,
сам не знаю, к чему покаяние,
только мне почему-то ведь кажется
помнит Маша меня, как и я ее.

Это ей запоздалая весточка
чудом если узнает про стих,
пусть мальчишку того деревенского
за отсутствие писем простит…