Алексей Бердников

Такие времена, что мы частенько повторяем словосочетание, подаренное нам Баратынским: «Последний поэт».
Как там у него:

Век шествует путем своим железным,
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчетливей, бесстыдней занята.
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны,
И не о ней хлопочут поколенья,
Промышленным заботам преданы.

Их несколько «последних русских поэтов». Одного знают все – это Бродский. Другого – многие – это Юрий Кузнецов. А третьего – Алексея Бердникова – почти никто не знает.
Вот о нем и поговорим. Если охарактеризовать его одним словом: колосс. Некий внутренний голос пытается продолжить … на глиняных ногах. Ну, пусть на глиняных. Только эта глина особой марки. Судите сами, что создано Бердниковым за жизнь:
1. Стихотворения (1955-1977)
2. Несколько поэм
Далее следуют романы в стихах:
3. Семь колодцев (1976)
4. Жидков, или О смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души (1978) (Издан в 1999 г., Издательство "Просодия", "Аналитика-Пресс", Москва)
5. Рем, или Все браки на небесах (1979)
6. Некий Муж, или Низложение Ренессанса (1980)
7. Городок Всегда (1981)
8. Поэма Цвета Танго (1982)
9. Записки доктора Иволгина (1984) (Издан в 2000 г., Издательство "Просодия", "Аналитика-Пресс", Москва)
10. Блеск и нищета 60-х (1985)
11. Двадцатый век: фуги и шлягеры (1991).
12. Танец Пчелы, или Здешние Вечера (1993)
13. Книга Подношений (1995)
14. Нищий принц (1997)
15. Евгений (1999)

Кроме того переводы из Верлена, Тассо, Рембо, Петрарки, Шекспира.
Напомним, что русская поэзия знала лишь два романа в стихах: «Евгений Онегин» Пушкина и «Пушторг» Сельвинского. А у Бердникова их полтора десятка. Да и по объему,  скажем, самый известный романа Бердникова «Жидков» в три раза больше «Евгения Онегина».
Скажете: ну, графоман, ну, стихотворная машина – мало ли каких чудаков можно найти на свете!..
Но вот что говорят о Бердникове литературные авторитеты.
Борис Слуцкий, сказал на одном из совещаний молодых писателей, что готов отказаться от публикаций собственных произведений, чтобы увидеть напечатанными хотя бы главы из романа Бердникова «Жидков». И добавил: «Кто знает, может быть, когда-нибудь скажут, что все мы жили в эпоху Бердникова».
Давид Самойлов объявляет Бердникова выдающимся поэтом стиля «наив».
Илья Фаликов: «Пока мы делаем вещи, клепаем стишки, эти безумцы просят потесниться Данта или Хлебникова. Их священное безумие — перво-наперво колоссальный труд».
Алла Марченко: «Как явление, как поэтическая аномалия Бердников во мне сидит, как некая заноза, и есть тут что-то, что заставляет меня чувствовать как бы профессиональную недостаточность, потому что я это явление никак не могу освоить, разрешить эту загадку».
Равиль Бухараев: «Мне кажется, что Бердников – в том, что он сделал и делает, – это колоссальное, если хотите кривое зеркало всего Золотого Века. Это сумма всего накопленного всеми, кто когда-либо притрагивался пером к бумаге и делал что-то в области русской поэзии».
Словом, Бердников заслуживает большого разговора.
Так вот услышал я о нем от своего товарища Павла Сергеева, который на том же семинаре Бориса Слуцкого познакомился с этим человеком. Даже подружился немного. Во всяком случае, Бердников подарил ему своего самиздатовского «Жидкова». Он подарил, а Павел – дал мне почитать. Этот роман долго лежал на моей книжной полке: 15 тысяч строк – прочесть их сразу немыслимо. Поэтому я этот тортище то с одного края отщипывал, то с другого, да еще на бумаге записывал фрагменты:

     В то лето Ольга ела с аппетитом,
     А Павел без. Она ему: Война! –
     А он задумчиво: Отстань, жена,
     Читай все то, что набрано петитом.
     В конце концов, ты над своим корытом
     Состарилась, не видеши рожна.
     Властям твоя побудка не нужна,
     И в ад, и в рай продуманы пути там.
     Там знают, како ходеши на двор
     И како можеши нутром несытым.
     Воочию там видят, что есть сор,
     А что есть счастье. Нивы полны житом,
     А реки стерлядью. Возможен мор,
     Но только маловерам и изжитым.

     Себя он маловером и изжитым,
     Понятно, не считал и не хотел.
     Он в юность тяжело переболел
     Костеломой-остеомиелитом
     И чудом выздоровел. Был открытым
     И жизнерадостным. Он не пил. Пел.
     От глупости чужой он торопел,
     Вельми смеялся пошлякам маститым.
     Своей работе хохотал зело –
     Работе каторжной горнодобытчей,
     О ней же говорил: Мне повезло! –
     Отцовский юмор был в округе притчей.
     Но на Руси есть давешний обычай:
     Веселых бьют. Но мало помогло.

Кое-что из биографии Бердникова. Родился в 1937-м в Саратове в семье военного. Отец погиб на фронте. В 1950-м Алексей был определен в Воронежское суворовское военное училище, учрежденное по личному приказу Сталина специально для детей погибших офицеров. В училище сидел за одной партой с Альбертом Макашовым. Да-да, тем самым генерал-полковником, который и кандидатом в президенты России был, и в событиях октября 93-го очень активно себя проявил. Но как же их потом судьба разбросала!..
Окончив суворовское с золотой медалью и со знанием трех иностранных языков, Бердников вместо военной карьеры избрал гуманитарную и поступил в Московский институт иностранных языков им. Мориса Тореза по специальности: итальянский и немецкий языки. По окончанию работал редактором итальянского отдела Иновещания Радиокомитета. Преподавал итальянский язык в учебных заведениях...
Способность Бердникова к версификаторству была поразительна: он легко писал венок сонетов за день, поэтому на семинаре Слуцкого буквально всех забросал своими венками. Однажды Борис Абрамович не выдержал и дал Бердникову домашнее задание: «Если вы с такой легкостью способны написать венок сонетов, принесите нам через неделю десять русских стихотворений в стилистике прошлого века. И тогда поговорим». Спустя неделю Бердников честно прочитал десяток новых стихов. Слуцкий остался доволен: «Отличные русские стихи! Можете ведь!» «Могу, только мне это не интересно», – сказал в ответ Бердников.
А вот фрагмент из воспоминаний одной из активных семинаристок Галины Погожевой о Бердникове: «…Невысокий, неброский лысеющий человечек, похожий чем-то на Суворова, внимательно всех слушал и до времени молчал. Эту скромную манеру держаться почти все, я в том числе, неправильно оценивали, в результате чего не сразу и обратили внимание на Бердникова. А Алёша Бердников тогда работал переводчиком, как в последствии я, только с итальянского. Так что дело было и в воспитании хорошем, и в профессиональной привычке не соваться вперёд. Но вот до него дошла очередь читать. Это был какой-то гром среди ясного неба – гром победы. Оказалось, что как раз в те дни писалось им не стихотворение, а книга – роман в сонетных венках и октавах, как он буднично сообщил. И мы стали первыми слушателями очередного «Героя нашего времени», а точнее романа «Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души». И стали жить от главы до главы этой необычайной тредиаковской эпопеей, и это было поинтереснее теперешних сериалов. Несколько лет писался и слушался нами этот необычайный советско-флорентийский эпос, и мы любили, как своих, его героев – Тётушку, Отца, Мать и иже с ними ушедшую натуру».

О, грусть России железнодорожной
С полудремотной песнью колеса,
Снегами полустанков и острожной
Тоской! Зато как сини небеса!
Как погружает душу в сон тревожный
Таёжных веток хрупкая краса!
И часто в белом, голубом, зелёном
Жидков дремал в скупом тепле вагонном.

Как грустно поезда кричат зимой!
Как струны, стонут стынущие рельсы,
И там, где кипятков пролился зной,
На стёклах расцветают эдельвейсы.
Вокзал стоит от воздуха хмельной.
Звонок томителен. Снегов завесы
Поплыли, весь вагон в пазах запел,
И кто-то там в купе вошёл и сел.

То женщина. Она в мехах пахучих
С мороза. Что за свежесть крепких щёк!
Разделась, села у окна. Попутчик
Глядит, как бровь черна, как лоб высок.
Раскрыла книгу... Только бы без штучек...
– Вы едете далёко? – На Восток...
– Издалека? – в глазах её сердечность.
Он отвечает ей, что едет вечность.
 
В «Жидкове» ¬– 5 частей. 4-я представляет собой Сонетную корону. Её начальный сонет – стилизация под церковно-славянский язык:

Мать сердцем некогда воссокрушася,
И духом бысть восхищена она,
И сызнове земли возвращена,
И много мучася и возглашася.
И дщери и родителей лишася,
Престаша быть и мужняя жена,
Ослабля зреньем, в мыслех не верна,
Почти вполне с ума она свишася.
Была веселой – ей не помогло,
И, грусти велией в себе стыжася,
Она укрыла голову в крыло.
И мало с принятым соображася,
И духом перепадаше зело,
И царство Божие ей близлежася…

С конца 70-х во мне крутятся эти строки – и ничего нельзя с этим поделать.
В середине 90-х я вел во владимирской газете «Местное время» две страницы: юмористический «Курьер-Курьёз» и «Литературную витрину». В последней я чаще всего печатал местных стихотворцев, но не только. С моей подачи там появлялись стихи москвича Анатолия Брагина, Сергея Потехина из Костромской области… А однажды – пронзила мысль: а что если напечатать Бердникова!.. Причем, отдать ему всю страницу. Только – как же без согласия автора? И опять же через Павла Сергеева, узнав адрес Бердникова, я написал ему о своем проекте. Причем, указал все фрагменты, которые я ходу опубликовать. И пришел ответ:
«Милый Вадим Львович! Ваши стихи (как и проект) доставили мне истинное удовольствие  – читал их, не отрываясь, и отнюдь не по принуждению, но влечению сердца. В проекте всё абсолютно меня устроило – ничего менять не нужно (в стихах тоже). Я пробовал уговариваться с потенциальными моими издателями считать романы сборниками стихов – они почему-то смущаются (к слову пытался навязать их (романы) и критикам, выдавая за «прозу» – даже представлял «прозаическую строчку» в машинописи – результат тот же).
Нельзя сказать, чтобы г-да издатели так уж не смели ко мне подступиться – но издательства горят без огня, не хватает денег на предмет первой необходимости – Анжелику – где уж там мечтать делать шаги в освоении «большой» литературы. Я не сержусь – я сострадаю. С юности пытаюсь помогать. В 75-м забрал отовсюду стихи, никуда не носил до 92-го. Всё это время, однако, активно работал – в том числе – осваивал и улучшал технику ксеро-издания (печатал также кое-что с самодельных матриц – масляной краской – историки Самиздата от них «тащатся»). Стоит ли пояснять, что издатели – люди, в основном, молодые – ругаются, когда видят. Превзойти трудно. Даже почти невозможно быть на полиграфическом уровне (воспроизведения). Впрочем, я согласен и на «Роман-газету».
И тогда я написал врезку к публикации: «Творчество московского поэта Алексея Бердникова известно лишь узкому кругу ценителей изящной словесности. Хотя вклад его в русскую поэзию поистине уникален: 12 романов в стихах, несколько поэм, не считая мелких стих-ний. Мы предлагаем вашему вниманию фрагменты одного из его главных произведений, написанного еще в 70-е годы: «О смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души («Жидков»). Роман-фельетон в сонетных венках и октавах» Перед вами, читатель, лишь малая его частица (объём романа превышает 13 тыс. строк). Но и в капле, говорят, можно почувствовать весь океан. Неисповедимы пути Русской поэзии: не в «Ардисе», не в «Новом мире», а в скромной областной газете происходит первая публикация «Жидкова». Кстати, согласованная с его автором».
И газета напечатала это всё в октябре 1996-го.
Я выслал автору несколько экземпляров газеты, услышал от него слова благодарности, но дальнейшего продолжения наша переписка не получила. Правда, в 99-м ко мне подошла одна знакомая поэтесса и протянула солидную книгу, на обложке которой было написано: «Жидков». Всё-таки Бердникова издали в Москве тиражом 1 000 экз. На словах было сказано, что автор приглашает меня в Москву на презентацию своего первенца. И опять я то ли оробел, то ли поленился – в общем, не поехал.

Москва, Москва! Люблю тебя, как свой,
Как русский, как жилец полуподвала!
Скажи, кому хмельной напиток свой
От уст к устам, смеясь, ты не давала?
Кого не выдавала головой?
Кого ты каторге не предавала?
С кого за сор грошовых перемен
Не требовала жизни всей взамен?

Кого не мучила, не облыгала?
Кому с водой не предлагала яд?
Кого налогами не облагала?
Пред кем не предносила ты плеяд
Сомнительных, бесовского кагала?
Москва, все идолы твои таят
Обманный тлен, туманную движимость.
Они суть призраки. Одна кажимость.

С приходом перестройки Бердников постепенно выходит из подполья. О нем начинают писать и говорить. В 1994-м на «Би-би-си» выходит передача «Тетрадь, найденная в Вишняках» – в форме круглого стола, посвященного Бердникову, в которой принимают участие Лев Аннинский, Алла Марченкова, Лидия Григорьева, Равиль Бухараев и другие видные литераторы России.
В том же 94-м журнал «Октябрь» публикует подборку стихов Бердникова. Вот одно из стих-ний оттуда:

И ОНА УЕХАЛА ИЗ ГОРОДА А В ГОРОД Б…
(из задачника)

В поступке своем едва ли
Отчет отдавая себе,
Ну что вы там потеряли
В проклятом городе Б?

Там частные магазины,
Там маленькие дома,
Там никогда мужчины
По дамам не сходят с ума.

Заламывая руки,
Романсов им не поют.
Там маленькие проститутки
Седые коктейли пьют.

И узкими тротуарами,
До боли сжимая виски,
Там не гуляют парами
Узорчатые носки.

Нет, там вы себя погубите –
Что в этом Б вам искать?
Что если вы там полюбите?
Боже, какая тоска!

И там, в томительной комнате,
Стирая пыль со стола,
Вы обязательно вспомните
Оставленный вами А.

Как уже было сказано в 1999 году выходит в свет роман «Жидков» (Бердников называет свои романы «просодиями»), а в 2000-м еще один – «Записки  доктора Иволгина». В аннотации которого сказано: «Роман, охватывающий целую эпоху от 30-х до 80-х годов XX века, повествует о судьбе врача-венеролога Иволгина. Написанный венками сонетов роман – это размышление о смысле человеческой жизни и одной из главных ее составляющих – любви, которая часто соседствует с ненавистью. Уходящий в мир иной Иволгин воскрешает в памяти яркие картины из своего прошлого, воплощая всех своих женщин в едином создании под именем «Эвелина». А к настоящему времени у Бердникова вышло в свет 10 книг. Но разве в наши времена книгами кого-то удивишь?..
С 1999 года Бердников живёт со своей женой Светланой Передереевой в Канаде.
Конечно, поэт не забывает своей Родины и иногда приезжает к нам. Даже какие-то творческие встречи проводит.
Вот сообщение об одной из них: «В клубе «Стихотворный бегемот» (это подмосковная Малаховка – ВЗ) прошла встреча с поэтом и переводчиком Алексеем Бердниковым. Был прочитан отрывок из романа в стихах «Жидков», который, как считает автор, является памятником Москве военных и послевоенных лет. Роман, законченный в 1978 году, носит биографический характер; создан на основе переписки военного времени из архива семьи Бердникова.
Следующий текст, зачитанный автором, глосса из третьего романа в стихах «Некий муж, или Низложение ренессанса» (написан в 1980 году, опубликован в 2015-м). Если «Жидков» представляется как чередование глав, написанных октавами, и глав, написанных венками сонетов, то «Некий муж» состоялся в рамках «тройной сонетной короны».
Затем автор восхитил поклонников прочтением нескольких фрагментов из своего полного перевода «Канцоньере» Франческо Петрарки. Вслед за переводом с итальянского участники вечера услышали переводы из Поля Верлена. В заключение прозвучали хайку из четвертого по счету романа в стихах «Городок всегда». Говоря о своем творчестве Алексей Бердников отметил, что в последних своих романах (пока еще не опубликованных), он превзошел поэта Илью Сельвинского в конструировании сонетных корон, имеющих отличительные черты авторской «архитектуры».
Вот такой удивительный поэт является нашим современником. Поблагодарим эпоху за это!
         
Как вора, я держу за воротник         
Эпоху целую. Мне нет предела.
А равным образом мне нету дела,
Какою ворожбою я проник

В ее алмазный каторжный рудник,
В горячий гиблый кряж водораздела.
Ведь труд проходчика и рудодела
Со слов отца я знаю, не из книг.

Как сын отца, как выходец с Урала,
Я жесткости встречаю кайляком,
Трудом без судорог и без аврала.

Эпоху не размелешь языком.
И молвит мне гранитным языком:
Не надо в честь мою писать хорала!