Александр Тихомиров

Мы только часть всего, как рожь, как васильки,
Мы только часть, а целое – закрыто...
Для Бога мы – на память узелки,
А меж собой все будем позабыты.

И хоть страшна забвения пора,
Пусть весь умру, как говорит наука, –
Не слишком много делал я добра,
А вечно помнить зло – такая мука...

Эти строки написал поэт Александр Тихомиров. Как видите, здесь нет особых изысков, которыми были наполнены тексты нашего предыдущего героя. Зато в них ощущается глубина поэтического и нравственного прозрения. Даже религиозного. Хотя Тихомиров не был в каноническом смысле верующим человеком. Рожденный в феврале 41-го в Москве он был дитя своего времени: военное и послевоенное детство, юность, совпавшая с хрущевской «оттепелью». 60-е годы и поэзия, как призвание. 70-е – со всеми их социальными и бытовыми тяготами… И трагическая смерть в 81-м.

Во сыром бору – отчизне               
Расцветал цветок,
Непостижный подвиг жизни
Совершат, как мог...

Побледнел, упал на хвою –
И чудно ему,
Что хотел-то он на волю,
А попал в тюрьму.

Ты не вянь, не вянь, цветочек,
Если что не так...
Твой голубенький платочек
Разгоняет мрак.

Да, это Тихомиров написал о себе, но не только о себе – это о каждом из нас – изгнанниках Эдема, совершающих свой земной подвиг жизни.
Поэзия Тихомирова – это, прежде всего, поэзия нравственности и добра:

Я мир сравнил сегодня с огромным пауком –
Всё время ложь плетёт он без причины,
И сколько нужно скинуть паутины,
Чтоб ясным взором посмотреть кругом!
 
Я путы одолел (однажды повезло!),
А что открылось мне – и говорить не стоит.
Да, на земле борьба – зло борется со злом...
Добро же что-то потихоньку строит.

И Тихомиров строил мир своего добра – своей поэзий, дружеской отзывчивостью, любовью к родным и близким. Мне кажется, трудно найти в русской поэзии более искреннего и светлого человека. А впрочем, послушаем его друзей.

Поэт Вадим Ковда: «Я буду до конца жизни благодарить судьбу за то, что она послала мне такого друга. Он был очень живой и в некоторых сферах очень грешный человек. Но обладал таким составом души, что грехи к нему не прилипали. Иногда он производил впечатление святого. К нему тянулись, с ним стремились общаться самые разные, иногда и достаточно отвратительные люди. Саша это прекрасно понимал, но не уклонялся от подобного общения. Его любили, любили все, кто его хорошо знал. Ведь часто бывает, что любишь человека только потому, что плохо его знаешь. А когда узнаёшь глубже, любовь улетучивается. С Сашей всё было наоборот. Когда его узнавали лучше, – любовь возрастала. Его прощали и любили – грешного, пьющего. Конечно, любили и за прекрасные стихи, которые он писал. Но, как мне кажется, дело не в этом. Тут запрятан и некий иррациональный момент. Его любили люди, которые не знали его стихов и вообще не читали «то, что в столбик». Любили женщины, старички и старушки, дети и животные. Потому что все чувствовали: от него исходит свет. И тепло. А этого в жизни всегда мало. Лично я любил бы его точно так же, даже если бы он не написал ни строчки. Такой это был человек».

После окончания литинститута Тихомиров поработал младшим редактором в одном из московских издательств, но недолго. Эта рутинная работа его тяготила. Ему больше нравилось пару сезонов провести с археологами или участвовать в реставрации монастыря в с. Ермолино.
В 73-м у него вышла первая и единственная при жизни книга «Зимние каникулы» – вот с таким стихами:

Так мало дано…
Какой уж там спрос!
В лесу перемазались
Мелом берёз.

И так целовались,
Уйдя от судьбы,
Что тут и упали.
Как в поле снопы...

Ах, кто его знает,
Что благо, что зло, –
Мы счастливы были,
Нам так повезло. 

Книга вышла, но в журналах печатали Тихомирова не часто. Он ходил по редакциям, его встречали, мило улыбались, хвалили, но не печатали «Ну, старик ты же понимаешь…» Хотя понять было мудрено – что в таких светлых, добрых, внятных, прямо в душу западающих строчка было неподходящего для широкого читателя?.. Не от таких ли хождений потом появлялись горькие строки:

Мне шлют полузаметные кивки,
Как в урну деликатные плевки,
Презренье – каждого лица,
Мерцают взоры ядовитым лаком…
А коридору нет и нет конца!

…В сей миг печальный мой бы сын заплакал,
Когда б увидел своего отца.

Очень откровенные строки. Обычно авторы такое скрывают. Но, пожалуй, особенно трогает здесь упоминание о сыне. Хорошим ли отцом был Тихомиров для своего единственного сына Дмитрия? Наверное, не всегда. Но главный его отцовский урок – это урок любви. Вряд ли, прочитав однажды, можно забыть такие стихи:

Мальчик, сын – белокурый и нервный
Одуванчик на тонком стебле,
Что поделать, сынок, – ты не первый
Страстотерпец на этой земле.
Хочешь, мы поплывем на «Бонжуре» –
На оранжевом нашем плоту?
И не бойся – всё будет в ажуре
Средь черёмухи в полном цвету...
Станешь взрослым – и память о поле
О речушке в цветочной пыли
Тебя, может, избавит от боли
Самых жёстких законов земли.
Поплывем! Ведь не мне это надо...
Я-то, сын мой, и так проживу,
Помня яблоки дикого сада,
Старый лес и густую траву.

И вот результат: это мальчик вырастает, и уже после смерти отца становится кинорежиссером и снимает небольшой документальный фильм об отце, который назовет строчкой отцовского стихотворения «Непостижный подвиг жизни».
Отца и сына связывали очень прочные родственные узы. «Ты – мой лучший друг» – говорил старший Тихомиров младшему. Часто ли такое бывает?
Однако даже в самой светлой душе порой возникают какие-то черные завихрения. И тихомировская искренность не позволяла ему не говорить о них:

Ах, дружки мои, голубчики!      
Кой-чего могу я сметь…
В чёрном я иду тулупчике,
Подтянутый, как смерть.

Переулочек, проулочек,
Улица – везде темно…
Лишь милиция балу;ется,
Потому что холодно…

И не знает отделение,
От холода дрожа,
Кто там ходит в отдалении
И режет без ножа.

Семья Тихомировых (он, его жена Лидия и сын Дмитрий) жила трудно, тесно, только во второй половине семидесятых, когда «классиков» советской литературы начали переселять в новый дом в Безбожном переулке, Лида и Саша получили квартиру в старом «сталинском» доме на улице Чайковского – как раз напротив американского посольства. Они вселились в квартиру на 8-м этаже (в которой ранее жил Борис Можаев), а над ними, на 10-м этаже, возможно, работали наши спецслужбы, потому что однажды после пожара в посольстве в январе 1979, вызванного, как тогда поговаривали, лучом лазера, вспыхнул и 10-й этаж над квартирой Тихомирова (похоже, это был ответный удар). Однако квартира Тихомирова не выгорела, просто была залита пожарниками, и ее очень скоро отремонтировали за государственный счет. Впрочем, все эти лазерные войны можно воспринимать как фантазии советской творческой интеллигенции.
 Вернемся к стихам из первой книги Тихомирова:

Ноябрь, но всюду та же сырость,
И ноют кости у старух;
А нынче всё переменилось –
Посёлок ясен, свеж и сух.
 
И старички воспряли духом,
Завидев белые поля...
И потихоньку стала пухом   
На сельском кладбище земля.

Давно замечено, что поэты умеют предчувствовать свой уход из жизни. А иначе, почему человек, которому нет и сорока, вдруг пишет стихотворение с названием «Завещание»:

Ах ты, милочка моя,
Не печалься, Лидка!
Вот, могилочка моя –    
Синяя калитка.

От росы сверкает крест,
Лавочка отволгла...
Пусть я тут один как перст
Буду долго-долго.

Стихотворение написано за год до гибели. А гибель была нелепой. Поздним вечером 18 января 81-го (сочельник) Тихомиров возвращался из гостей (говорят, он был у поэта Межирова), шел прямо по железнодорожным путям. Подходя к станции Солнечная, увидел вдали нагоняющую его электричку. Решил сесть на нее и начал карабкаться на платформу. Но та оказалась обледенелой. Обламывая ногти о лед, он несколько раз соскальзывал на железнодорожное полотно. Затормозить электричке не удалось. В больнице пришел в сознание и попросил у всех прощения.
Потом кто-то нашел в его стихах пророческие строки:

И страшное мгновенное сиянье   
Среди полночной тягостной поры,
Как будто вспышка ясного сознанья
Перед уходом в тёмные миры…

Через несколько лет после гибели Тихомирова вышли две книги его стихов, подготовленные вдовой поэта: «Белый свет» (1983) и «Добрым людям» (1991). Как уже говорилось, появилось два небольших фильма, посвященных жизни и творчеству Тихомирова. В журнале «Предлог» вышла подборка воспоминаний о нем. Но это всё было сделано заботами родных и друзей поэта. Не более того. А ведь Тихомиров достоин гораздо большего. Это большой русский поэт – ничуть не меньшего масштаба, чем, скажем, Рубцов. Но Рубцова знает вся читающая публика, а Тихомирова – единицы.

Не желаю бессмертья земного, –
Хоть оно мне и по плечу.
Но я жажду бессмертья иного…
Надо думать, что получу!

Догадался по многим приметам,
Что идём мы на праздник большой, –
Станем добрым и мыслящим светом,
Что у каждого есть за душой.