зову в никуда

меня и память - зову в никуда.
горло подступило к немому событию,
руки соединились в невозможном чаянии.
касаясь и обретая - туда, где плоско светит
изначальное, обвернутое в золото.
груды праха сметены к шали,
к руке протянуты светила,
и губы мягко тешат лопасти моха.
свет - кроткий средь изгибов,
хрупкий, как будто пролитый с небес,
тянущих невозможное к ответу.
читаю по губам - масса ведра
проскользнула в катакомбы,
чело обернулось для мрака,
для светил гордо взглянул,
и двери плеснули отчаянием для темноты.
город как всегда болото усыплял,
звенья очередей киснули в пущенном в пляс,
отжим света алкал для забытия,
мечта касалась рыб,
уши заканчивали начатое,
крик плавил намеченное забвением,
из рук доставали горы металла.
по забытым клятвам все неслось,
все умножалось проклятыми траекториями.
свет светил для света - это было начало всего,
и песня для сердца,
песня для увивающихся стеблей -
это руки протягивает,
это усыпляет.
так пусть же и говорит,
как никогда, как в самом начале,
и проставленные запятые рушат всмятку,
приплетая искомое к древу.
зовут - без памяти, без древа в одном и том же.
списывая ров для зуда - для граблей это заставлено
дверьми,
памятью изрыто,
хором ночных выдр на попятный.
окончание прошло для внутренних рыб,
для плесени вздремнулось средь пара.