Вермилион душ 2017

Вермилион душ

Мы - поколения беды, надежды дети,
Оставив отчие следы пустой планете,
Летим в космической дали ковчегом звёздным
От вечной осени Земли к нездешним вёснам.

И я, как пасынок Земли, дух Агасфера,
Там, где бывали корабли богов Гомера.
Хоть страшной памяти лишён - рождён в рубахе -
Я часто вижу предков сон: костры и плахи,

Игрушкой грустной на цепи - мой крест нательный,
Секрет которых полюбил, секрет смертельный,
Чужую память, что досуг лишив покоя,
Затмила явь и стала вдруг моей тоскою.

И вот, в тени её тенёт видений шалость:
То чья-то юность промелькнёт, то чья-то старость,
Прощанье, дождь, вороний грай на кромке рая...
Но - что такое дождь и рай - увы, не знаю.

Я вижу только чей-то лик и кров шатровый.
Нам вместе быть один лишь миг - до катастрофы.


Разбудит рупор поутру, осточертевший.
Злорадный марш, скрипуч и груб, иных потешит,
А кто-то бросится стремглав - расправив космы,
Ко снам вернуться возжелав - в открытый космос.

Несносною бывает боль, неразгласимой,
Но серой пустоты юдоль - невыносимей,
Пока способен видеть сны, как в небе просинь,
Как пепел давешней весны, что холит осень,

И тусклый свет в чертоге тьмы - тропой половой
От вулканической зимы до Терра Новы.

Мы - поколения беды, надежды дети,
Не помня отчие следы, другой планете
Через парсеки звёздных стуж свой ген ребячий
Несём вермилионом душ, уже незрячих.


Эхо шумерского плача

Посвящается памяти Филиппа Майнлендера*


Слово, что сказано, не изменят боги,
Слово, что сказано, не вернут, не отменят,
Жребий, что брошен, не вернут, не отменят,
Судьба людская проходит, ничто не останется в мире!
«Эпос о Гильгамеше» (пер. И.М. Дьяконова)



I “Homo Ingenitus”

Благословенны души не рождённые, не видевшие солнечного света, не знавшие ни славы, ни навета, от гомона земного отчуждённые, от горнего рыданья отрешённые. Благословенны замыслы напрасные, пустые сны и грёзы непостижные; неспетые, незримые, неслышные. Покойные – и потому прекрасные!



II “Nihil Humani”

Поезд-призрак со станции «Детство» …
Агнец жертвенный брошен на рельсы.
Здесь живут (далеко по соседству) Роза плача и стан Эдельвейса.
Фаланстер полустанка «Буранный», безъязыкий, печальный и странный, где потомки последних манкуртов постигают скрижали абсурда.
За прозрение отданы вежды, их сомнения все и надежды…

В остывающем Трупе Господнем лабиринты пустых скотобоен и Земли воспалённая масса тлеет углями времени злого. Подсудимые в рваном исподнем (каждый грех не удвоен – утроен); их вины ненасытная касса тянет мысли и слово за словом. В кандалах кафкианского страха рады были бы снами забыться, но от имени-матери-плахи никому не дано откупиться. И блаженством вчерашнее горе им покажется в Круге Девятом. Как за воздух, за память хватаясь, будут вновь понапрасну молиться драгоценным своим «априори»: письмам матери, пахнущим мятой; на прощанье не сказанным «каюсь»; бликам солнца на стенах больницы…

Это было рождественским утром…



III “Solitude Hominus”

Это было рождественским утром. Ложь таилась под яркой помадой, и о нашей вчерашней измене знала только кофейная гуща. Расставанье – привычное дело, как с утра сигарета и латте. Удивляться чему? – мы чужие, а бояться – всегда слишком поздно.

Две души могут быть только розно – две струны, две небесные жилы.
За сюжеты – расплата. Заплаты собираю прижившимся телом.
Безразличие перед грядущим – маска смерти и дань Мельпомене…

Это пудра блестит розовато –
Не лицо, только цвет перламутра...



IV “Taedium Vitae”

Днём суетливо в грязи и зловонье вскипают вертепы, ларьки и фонтаны. И толпы туристов на шумных базарах сливаются в пёструю рвотную массу. По слякоти улиц, кружась и звеня, начальственно шествует Князь Вельзевул: вот осы дерутся за голову бычью, ныряя в её неживые глаза; несчётные мухи кулёк облепили и жадно глотают на мятой бумаге едва проступившую кровь. Мальчишки с глазами испуганных зайцев когда-нибудь под уговорами взрослых забудут свой первый, открытый невинностью детской закон. Непреложный закон абсолютности боли.



V “Agnus Dei”

Куклы вертепные справа. Слева – из ваты овраги. Детям сплошная забава – агнцев лепить из бумаги. Знают ли наши волхвы, где обретаются львы? Видит ли кто из авгуров рядом стоящих манкуртов?

Песня моя – о неспетом. Слово моё – о безмолвье. Роза развенчана ветром, долю познавшая вдовью с памятью вечноболящей, памятью об Эдельвейсе.
Агнец картонный на рельсах кровью истёк настоящей…

Кто мне оставил в наследство призраков станции «Детство»...?



VI “Cancer Amoris”

Неспешно, непрестанно, неизменно плодятся монстры цирковой арены, ксенагии сливаются в систремму, погибель обращается в систему – и нет иной, коварнее и злей.
Мой прежний дом – отныне мавзолей, куда приводит алчный фарисей взаимозаменяемых друзей. Стирает лица с родовых портретов учтиво ложь, сыта и обогрета. Её уста – клокочущий ручей высоких одноразовых речей – заезженные старые аккорды. И только боль, что на разрыв аорты из сердца вырывается в ночи, проколет мрак и снова замолчит в космическом безбрежье пустоты (с которой мы давно уже на «ты»).

Незримо, непрестанно, непомерно в напрасном заполуночном метанье во мне родится смерти неофит – как раковая опухоль любви – беспомощное чадо состраданья.

Незримо, непрестанно, неизменно – да будет смерть моя благословенна!



VII “Ех Cathedra”

Прибывают уверенно правды святой метастазы, даже воздуха в комнате стало чуть меньше, чем нас. Мы не Золото Слова – молчанья бесцветные стразы, миг эонов и казни развёрнутый в вечности час.
Ураганы несут отголоски шумерского плача, солью Мёртвого Моря текут из невидящих глаз. Обретенье себя – это лютая смерть напоказ.
Дорогие враги, пожелайте мне в смерти удачи!

В этой злой тишине не приходят судьбы откровенья. Сердца гулкий набат преграждает дыханию путь, и отжившим богам о пощаде напрасны моленья. C пьедестала из книг в петлю истины смело нырнуть –

вот, последнее воли моей изъявленье…



___________________________________

* Филипп Майнлендер (настоящее имя Филипп Батц) – немецкий философ девятнадцатого века. Его единственный труд – «Философия освобождения», огромный том на шестистах страницах, отпечатанный в типографии на собственные деньги. Дата выхода книги в свет, 1 апреля 1876 года, совпадает с датой смерти философа. Именно собственные книги Майнлендер использовал для того, чтобы соорудить помост и дотянуться до петли.


Пустоцвет

Травы несчастней в мире нет
И злей, и гаже,
Чем человека пустоцвет
В земном пейзаже.
Больным вьюном, чeрвём ползёт
Он в сад духмяный,
На месте улья строит дзот
И, обуянный
Извечно алчущим огнём
Нутра людского,
Зло изольёт за окоём,
Сорвав покровы
С небес непрочных - дома лир,
Что предал Яхве,
Насытится и сытый мир
Земле объявит.

Над пепелищами садов,
Речной отравой,
В тумане синем песни вдов;
Нисходят лавой
Сирот рыданья, слёзы гор
И вой проклятий.
Ложь затевает сладкий хор,
Раскрыв объятья...
О дружбе и любви поют
Хмельные черви -
Высоких помыслов уют
Щекочет нервы.

Вот новый идол, новый бог
С эпохой в ногу.
И чем ты более убог,
Тем ближе к богу.
И чем ничтожнее душа,
Тем горделивей.
Грядущий хам шёл не спеша -
Нагрянул ливнем.
О дружбе и любви поют
Торговцы горем.
Тебя же заберут в приют -
Не слился с хором.

Не надо стражам руки грызть,
Корить за службу.
Есть только зависть и корысть -
Нет в мире дружбы.
Обижен пусть, останови
Слов круговерти.
Пойми, нет правды и любви -
Есть воля к смерти.

Огонь дождей и яд идей -
Душе закалка.
И ненавижу я людей,
И так их жалко...


С вешней водой

И вино не избавит от чёрных дум,
И хожденье души по местам святым
Не поможет. Я с вешней водой уйду,
Над рекою растаю, как синий дым.

Бледно жёлтая выпустит ключ рука.
Золотистая дрогнет в воде блесна.
Полноводно настигнет меня река.
Полновесно изранит меня весна.

Только небо наденет свой детский цвет,
Тут же смерть пролистает свой взрослый том.
Никого в нашей солнечной детской нет.
Синий кит возвращается в тихий дом.

Восковая над нами дрожит луна -
Это хляби небесной горит блесна.
Загрустит полнозвучно твоя струна,
И умолкнет навечно моя весна.


Синие дожди

Голубая смерть - синяя вода,
В свете витражей - синие года,
Дно бокала - синь, синева ветвей,
Синие дожди
юности моей...

Опрометчив шаг непостижных грёз.
Синее вино, горькое от слёз.
Синее стекло тёплого такси,
Трассу в никуда мы исколесим.

Трасса в никогда - подняты шасси -
Чёрной полосой в синем небеси.
Синих кружек ряд - у окна конвой -
Синее окно старой кладовой.

Бледно-одинок пыльно-синий взгляд.
Осень - это путь, долгий путь назад,
Погребальных чаш звон в краю теней -
Синие дожди
юности моей...


Nocebo-injector

Oh! Pox on your life and woe be to thee
Malice the day when you have met me
I'm here to invade the soul-pestilence
I'm driving the wagon of your ambulance

The maniac killer will do his surgery
To you!
You!
You!

I am to propagate
Hate, pain and suicide
Thy world will suffocate
Thy world will loose its mind
Until the world-collide
Until the world-collide
Until this fucking world-collide!

If I suffer hard, you'll suffer the same
To healthy my covet, my poison and blame
And you'll fucking pay
For what's been done onto me
Malice the day
My darkest heart is set free

The serial rapist will do his surgery
To you!
You!
You!

I am to breed the dark
To swallow every light
And if you ever mind
You'd better suck my cock.

If you try to resist
You will regret my fist
It's just your bad-bad luck
You'd better suck my cock
Unhopeful on a trick
Suck my motherfucking dick!

Taxidermy
And sodomy
Necrophilism
Cannibalism
Psychopathy
Thanatopsy
Beware my laboratory!

I am to propagate
Hate, pain and suicide
Thy world will suffocate
Thy world will loose its mind
Until the world-collide
Until the world-collide

I am shit and you are shit
Until this fucking world-collide!



Semper Fidelis

Одному жизни путь, словно радуга утром весенним
Или полдень под сенью акации в летнем саду,
А другому - подъём по высоким и хрупким ступеням
В высоту новых дней - в пустоту, ко стыду и суду.

Нам бы сытыми быть, нам - побольше уюта-комфорта
И плодиться, как будто душевной назло немоте.
Время жизни дано, чтоб себя разменять, только кто-то
Не предаст и останется верен своей темноте.

Будем падать не раз - но один из упавших не встанет.
Нам цепляться за жизнь, а ему лишь разжать кулаки...
О любви будем грезить всей стаей, но кто-то не станет
Одиночества храм продавать за любви медяки.

Сотне чаек - летать, но одной - непременно разбиться,
Не проснуться и видеть напрасные, грустные сны.
Кто-то должен не вырасти, не повзрослеть, не раскрыться,
Светлый путь не найти, умереть, не дождавшись весны.

Среди тысячи нас, что друг другу извечно "не те",
Кто-то должен быть верен исконной своей темноте...


Весна 2017

белая кома
снег на ресницах
в точке разлома
свежая спица
мясом и кровью
брошена наземь
словно ятовье
лишь бы не сглазить
в тёплой машине
возле дороги
у героини
вздутые ноги
синяя ряха
горько от грога
пьяная маха
в лапах у бога
правда живая
мёртвая сказка
в ласковом мае
пиво и смазка
на протеине
словно на плахе
в тёплой машине
трахают маху
сбитые ноги
кровь и помада
жизнь без дороги
больше не надо
на протеине
рыбы и овны
голос в кабине
спиртоподобный
тайна синдрома
прыснула коду
ясностью грома
по небосводу
жизнь без дороги
маем до ада
боль недотрога
сердце цикада
вкусно от грога
круто на плахе
в душу и бога
****ыйнахуй


В тёмную даль

Ничего не осталось.
Тебя больше нет
И меня больше нет.
И никто не заметит,
Как давеча мы,
Проснувшись за час до рассвета,
Навсегда разучились мечтать.
Ночь убила птенцов,
А похмельное небо сжалось,
И рвёт его мутным светом,
Измождёнными голубями,
Отощавшими на ветру.
Адреса, фотографии, телефоны
Так горят обозлённо,
Осатанело,
Как пылали вчера груды рваные
Писем моих и стихов.
Вот и вся моя жизнь - дым и пепел.
Вот и вся моя жизнь - поцелуй после смерти.
Ничего не осталось.
И нас больше нет.
И никто не узнает,
Что принцесса твоя и поэтка,
Хорошая, впрочем, поэтка,
Примерною стала кухаркой.
Забросали всё небо воздушными змеями
Её глупые дети -
Им плевки на стене
По наивности видятся звёздами.
Как жемчужины эти зажечь,
Если они не нужны
Никому в целом мире?
А тем временем Время
Нас убивает
И уносит
В тёмную даль...
Други, если дорогу найдете,
Придёте,
Не цветами - плевками украсьте могилу мою.
Ничего не осталось!
Ты слышишь?
Ни тебя, ни меня больше нет!
Лишь бесцветное утро и горечь во рту,
Как в больнице.
Пропахшая потом и спермой
Ледяная кровать у стены...
"Здравствуй, серая мразь!" -
Своему отраженью скажу я
В черном зеркале битом.
И добавлю:
"Ты вина не пей
И не отрезвей.
На уста - печать,
Но не смей молчать
И не смей кричать.
Наверх не ходи
И вниз не ходи.
И нельзя стоять
И нельзя лежать.
Умирать не смей
И дышать не смей!"


Чья родина - тоска

Не могут к сытости души, земному счастью
Привыкнуть те, чья родина - тоска.
Не вынимай увязшего в песках
И в луже спящего не дёргай за запястье.
Стальной рассвет по всей земле его искал,
Светило обнажало свой оскал.
За ним по палубам чужих и наших барж
Пятиконечный и расстрельный гнался марш.
Промчалась жизнь в загоне и погоне,
А нынче - старость на пустом перроне.
Он говорит: "До солнца - три воспоминанья.
Я мерю памятью длину дорог и лет,
Дыханье слышу, хоть и дышащего нет -
И солнце у меня опять в кармане."
Руины прошлого дороже новых вех.
Не может старый Ной покинуть свой ковчег,
Пойти за песнею чужой - шутом на пир.
Что предложить ему готов сей новый мир? -
Лишь лунный свет, бессонную палату
Да вечный спор Пророка и Пилата...


С печатью на лице греха и бед

С печатью на лице греха и бед
я не младенцем был рождён - геронтом.
Оставить не успел ребячий след -
а он уже исчез за горизонтом...

С рождения в моей душе излом,
все помыслы и памятки - обиде.
И если слово - зло, то я был злом,
подспудно род людской возненавидев.

Бракованная особь без любви,
Циннобером иных умел дурить я
и не воздвигнул Спаса на Крови,
но сердцем наторел в кровопролитьях.

Таких, как я, завистников пустых,
воспевших мрак за неименьем света,
бьют по зубам, пинком дают под дых
и сбрасывают падалью в кюветы.

Но разлетелись стаи праздных слов,
а свято место пусто не бывает -
немая немощь - слов моих улов,
режим больничный суррогатом рая.

Три волоска последних кто сорвёт?
Никто во мне меня не заподозрит.
Со всем согласен, что мой врач наврёт,
Покорно пью дневной отравы дозу.

Пусть новая меня спасает ложь,
а истина в вине извечно тонет.
Сон Золотой, мой сумрак подытожь,
пока рассвет не бросился в погоню.


Я здесь, на кромке заката

Есть один только ад - преисподняя снов,
И во аде свой ум задержал я.
Там поверишь любому из сказочных слов,
Опьянённый сиротской печалью.
Там господствует боли гротеск и абсурд,
Но страшнее, что в сонной темнице
Ты, как должное, примешь нелепости суд
И не сможешь ни в чём усомниться.

Жизнь похожа на этот сновидческий ад,
Суд химер и присяжных гротеска,
Лишь сознанье - единственный твой адвокат,
И одно только право - протеста.
Я досрочно исполню судьбы приговор -
Он известен давно, зарифмован.
Не ищу оправданий - закончился спор.
Это только последнее слово...

Будь успешен, мой верный естественный враг,
В толчее растворённый всемирной.
Облюбован твой трон, предводитель макак -
Воскуряются ладан и смирна.
И довольно трезвонить про выбор и дух,
Призывая к ответу злорадно.
Победил одного - победишь завтра двух,
А потом станешь Господом стада.

Я сегодня прощаюсь с тобой навсегда,
Отыграв, ухожу в закулисье,
Где таится непрожитой жизни беда,
Трусоватая, с норовом лисьим.
Выходи и не бойся, закончен спектакль,
Позади Колизей обреченный.
Перед тем, как нас примет спасительный мрак,
Мы пройдёмся по водам священным,

По исчезнувшей Мёртвого Моря волне,
По-над солью изжитого ада.
Это ты - протянувшая руку ко мне.
Это я - здесь, на кромке заката.
Бог так долго нас ждал и наш суд огневой
Высшей правды сердец - непрощенье.
Лишь предельная честность - отказ от Него
Нам и Богу облегчит мученье.

Скажет нам Осуждённый, душой не скривит:
"Есть три "не", что пребудут вовеки:
Непостижность добра, недоступность любви
С невозможностью стать Человеком!"
Наш недолгий союз и Его Пустота,
Повстречавшись, расстанутся снова,
И землянин услышит у кромки моста
Отголосок последнего слова.


А дни бегут

Лео Ферре



А дни бегут,
И всё проходит на земле.
Родные лица, голоса в забвенной мгле.
Уже не слышен сердца стук.
И нового не ждёшь душой -
Оставь, как есть. Всё хорошо...

А дни бегут,
И всё проходит на земле:
Кого искал в дожде, боготворил;
Чей взгляд угадывал, как мим,
Меж строк, меж слов;
Обманной клятвы грим
Того, кто всё же выбрал ночь
Свою -
И удалился прочь...

А дни бегут,
И всё проходит на земле:
Воспоминаний нежных след,
И твой поблекший силуэт.
Бреду по памяти моей,
Где полки, полные смертей,
Субботним вечером, когда,
Уходит нежность, как вода.

А дни бегут,
И всё проходит на земле:
Кому напрасно доверяли мы во всём.
Кому сокровища дарили от души
И продавали наши души за гроши,
Пред кем и я готов был ползать жалким псом.
Но к счастью, всё закончилось потом.

А дни бегут,
И всё проходит на земле:
И страсть, и голоса в забвенной мгле,
Слова обычные людей: "Скорей вернись,
"На холоде не стой, не простудись".

А дни бегут,
И всё проходит на земле.
И словно загнанная лошадь, ты устал.
Не помня, как в чужой постели замерзал,
Спокойно-одинок с самим собой,
Обманутый годами и судьбой...
Да, дни прошли.
И умерла в тебе любовь.





Avec le temps

Leo Ferre


Avec le temps....
Avec le temps, va, tout s'en va,
On oublie le visage et l'on oublie la voix,
Le c;ur quand ;a bat plus,
C'est pas la peine d'aller chercher plus loin
Faut laisser faire, et c'est tr;s bien.
Avec le temps.....

Avec le temps, va, tout s'en va
L'autre qu'on adorait, qu'on cherchait sous la pluie;
L'autre qu'on devinait au d;tour d'un regard
Entre les mots, entre les lignes et sous le fard
d'un serment maquill; qui s'en va faire sa nuit
Avec le temps tout s';vanouit...

Avec le temps......
Avec le temps, va, tout s'en va.
M;me les plus chouettes souvenirs,
;a t'a une de ces gueules.
A la galerie j'farfouille dans les rayons de la mort,
Le samedi soir quand la tendresse s'en va toute seule.

Avec le temps.....
Avec le temps, va, tout s'en va
L'autre ; qui l'on croyait, pour un rhume, pour un rien.
L'autre ; qui l'on donnait du vent et des bijoux ;
Pour qui l'on e;t vendu son ;me pour quelques sous.
Devant quoi l'on s'tra;nait comme tra;nent les chiens.
Avec le temps, va, tout va bien

Avec le temps...
Avec le temps, va, tout s'en va
On oublie les passions et l'on oublie les voix
Qui vous disaient tout bas les mots des pauvres gens :
«Ne rentre pas trop tard,
surtout ne prends pas froid».

Avec le temps...
Avec le temps, va, tout s'en va
Et l'on se sent blanchi сomme un cheval fourbu
et l'on se sent glac; dans un lit de hasard
et l'on se sent tout seul, peut-;tre, mais p;nard.
Et l'on se sent flou; par les ann;es perdues.
Alors vraiment, avec le temps
On n'aime plus

___________________________________



30.10.2017