Десять...

   Совершенно неизбежная и крайне важная минута неумолимо приближалась. Он стоял стараясь в полной степени прочувствовать её шаги, как она медленно наступает. Поступь её была прямой, даже явной, но также неторопливой. Не по своему желанию наступала и давить не имела нужды. С пониманием, и вроде немного сочувствуя, позволяла себя осознать, подготовиться, подумать об остальном. Подумать обо всём важном...и думать следовало быстро.
   Мысли цеплялись одна за другую, двигались, скакали, запинались, толкали друг друга, толпились и теснились. Среди этого хаоса уловить все ощущения и чувства было очень трудно, но необходимо. Так что, ничего не поделаешь, приходится справляться. Такого больше не повторится...так сказать, кульминационный момент - хочешь не хочешь, а поучаствовать придётся вполне.
   Летнее солнце пригревает макушку, щебет птиц ласкает слух. В ста метрах звякнули ручки от бидонов, поставленных на землю заинтересованной зрелищем торговкой молока. Уперевшись кулаками в пухлые бока она ожидала с нетерпением, переживая, что молоко скиснет от июльской жары. Где-то плакал ребёнок. На соседней улице пекарь уронил лоток со свежим хлебом.
В жаркий полдень стоял человек с холоднеющим потом на спине, под рубашкой. А минута наступала. И вот уже обо всём подумано. Теперь можно подумать о единственно важном, как ему показалось.
   "Ох, быть бы мне сейчас в Монголии. Или не сейчас, хоть вчера или месяц тому назад. А если бы я не уезжал? О, если бы я не уезжал! Всё было бы совсем по-другому. Хочу к семье, сидеть у входа в юрту с дочуркой Алимой на коленях, пить арак и глядеть на неоконченные пространства, высокогорные степи, скалы причудливой формы. Там тишина, сводящая с ума, леденящий отблеск свободы, свист ветра, уносящий прочь все мысли и идеи. Идеи...и идеологии. Так ли они мне были нужны? Настолько ли?! И образование это...всё горе - от ума! Как же точно он подметил, надо было прислушаться. И не зря все земляки смеялись, куда я поехал, мол не моё это дело. А ведь, действительно - не моё!"
   Звук кареты, счёт останавливается. Толпа шепчется, недовольная очередными оттягивающими минуту секундами.
   "Что происходит? Ничего не видно, ничего не понятно. Кто это подходит? Уводят того, кто слева. Кто же был слева? Кажется, Достоевский. Почему же его уводят?"
   Три... да что же это такое, опять!
   Два... и всё же, почему увели Достоевского?
   Один... проклятая политика! Да о чём всё это я!
   Пли... Господь, прости!

   (Произведение претендует на историческую неточность, вынужденную судьбоносным решением, перед которым был поставлен писатель.
   На дворе был январь, а не июль. Достоверных данных о торговке и пекаре - нет.
Монгола среди них не было. Но Достоевский - был. И его действительно не расстреляли.
   Как и остальным участникам казни приговор был смягчен. Кому-то - до каторги пожизненной, кому-то - до каторги четырёхлетней, кого-то отдали служить рядовым. Но тем не менее, никто из них не знал об этом заранее. Всё было по-настоящему, и Фёдор Михайлович пронёс впечатления десяти предсмертных минут через всю свою жизнь.)

.А.А.