Что вспоминается из прошлого Мемуарный очерк

СЕРГЕЙ  НОСОВ

ЧТО ВСПОМИНАЕТСЯ ИЗ ПРОШЛОГО
МЕМУАРНЫЙ ОЧЕРК

       В трех очерках под общим заглавием «Острова минувшей жизни» я рассказал о своем детстве, отрочестве и юности.
       В очерке «День сегодняшний и дни минувшие» мне довелось рассказать о своей молодости и о зрелых годах своей жизни.
        И, наконец, о своем пути в поэзию, которая является в полном смысле живым бьющимся сердцем моей жизни, я рассказал в одноименном очерке «Мой путь в поэзию».
         Казалось бы, я таким образом осветил весь своей жизненный путь и его естественные этапы.
         Но сейчас я замечаю, что названные мои очерки при всей своей правдивости (в них я всегда старался ничего не придумывать) получились романтическими, может быть избыточно романтическими.
           Многие действительные реалии той жизни, которая шла вокруг меня и принимала порой очень разные обличья, невольно оказались в этих очерках скрыты. Точно так же были в тени или скрыты и многие будничные реалии моего собственного существования. 
            И мне показалось, что это не всегда правильно - интересно и важно порой рассказать и о самом будничном и обыденном, что меня окружало.   
             В данном очерке я и постарался это сделать.

                ----------------------------------------

   
      В своей жизни я почти и не встречал действительно выдающихся людей,  чье имя звучало бы и посмертно, и было бы до сих пор окружено в широких кругах общественности уважением и почитанием.
        Таким человеком бесспорно был академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, которого я знал довольно близко, когда работал в Пушкинском Доме. Но кто еще - даже затрудняюсь сказать.
        Яркой фигурой, конечно, был и академик Александр Михайлович Панченко. Он был мне достаточно близким старшим товарищем в Пушкинском Доме. Множестве раз встречались и беседовали мы в неформальной обстановке. И я Александра Михайловича по- человечески любил.
          Одно время, когда Александр Михайлович эффектно выступал по телевизору в передачах о культуре, которые он и вел - его знали очень многие в нашей стране. Но сейчас память о нем в обществе как-то потускнела. И теперь помнят его и его работы уже относительно немногие - отнюдь не широкий круг культурологов и историков литературы.
             Так что жил я среди обыкновенных людей и с обыкновенными людьми и общался. Многие реалии той жизни, которой мне приходилось жить, были на самом деле ничем не примечательными.
                Но и о них интересно все- таки вспомнить.
              Да и сама по себе жизнь, которую я видел вокруг себя  - реалии быта окружавших меня людей, реалии города, где проходила моя жизнь - бывает очень любопытно вспомнить и описать.
               Мне с детских лет запомнилось, что советская жизнь была бедной. Хотя я и сейчас живу по общепринятым (причем именно в России) меркам скорее бедно, чем материально обеспеченно.
               
             Но как люди жили тогда, и как наша семья жила тогда в советские годы - это совсем другое…  Это много большая степень бедности.
              Причем воспринималась эта бедность тогда как-то естественно и буднично, не так болезненно, как  воспринималась вернувшаяся к нам бедность в «проклятые» 1990-е годы.
                О той советской, во многом убогой по сути, но не безрадостной жизни, можно было бы даже сказать с улыбкой: «Бедность - норма жизни».
                Действительно, и советская власть, и сами советские люди считали тогда, что все нормально - живем как живется. Несчастным себя никто не чувствовал.
                А как же жили на самом-то деле?
                Вот когда мне исполнилось пять лет, наша семья переехала из коммунальной квартиры в старом доме на 6-ой линии Васильевского острова в район тогдашних новостроек в Гавани.
                Это были скромные кирпичные пятиэтажки, которые давно уже прозвали «хрущевками» по имени правителя, который это жилье для советских людей придумал.
                Что говорить о том, что квартирки в «хрущевках» были маленькие - это понятно. Но, въезжая в новое жилье всей семьей, мы и особым благоустройством своей отдельно квартиры не занимались.
                Как строители оставили нам новую эту квартиру (обои, окна и пр.), так все и осталось на годы.
               
                Помню, покупали раздвижной стол в мебельном магазине. Большой стол, тяжелый,  как бы праздничный.
                Так никаких грузчиков и никакой машины, чтобы его отвезти к нам домой, не вызывали. Отец вместе со своим младшим братом несли этот стол с превеликим трудом по улицам  до самой нашей квартиры.
                И ведь дверь в квартиру нашу тоже была совсем хлипкая, едва ли не фанерная,   тоже какую строители установили.
                Так и жили. И были довольны при этом - несравнимо лучше ведь стала жизнь наша, чем в коммуналке.
                Причем нельзя ведь сказать, что наплевательски относились тогда и мы, и окружающие нас люди  к обустройству жизни. Вовсе нет.
                Помню, например, как мои родители вместе с другими жильцами сажали деревья вокруг нашего дома - ходили на заброшенное тогда Смоленское кладбище, располагавшееся неподалеку, и выкапывали отдельно стоящие березки и другие деревца, чтобы их посадить возле нашего дома.
                Целое дело! Не один день это продолжалось. И много труда было жильцами нашего дома на это потрачено.
                Так что заботились о том, как в каких условиях жить. Но денег на обустройство квартиры и всего прочего было мало.
                Организация переезда на дачу на летний период в те годы - тоже дорогое было по тем временам мероприятие. Но нас выручал муж сестры моей матери, дядя Гена, шофер экспедиционной машины в одном из научных институтов Академии Наук.
                В кузов этой  грузовой машины легко вмещались все наши вещи (а вещей мы брали с собой на дачу на удивление много). Часть этих вещей занимали способные долго хранится продукты - на запас.
                Ведь в районе  Лимузи, где я жил в детские годы летом, (и о чем немало рассказал в одном из других своих очерков) магазинов близко к нашей деревушке просто не было.
                В самой деревеньке этой (напомню - из четырех всего домов) можно было купить только картошку. А свежее молоко мы брали уже в соседней деревне. И за этим молоком посылали по утрам через день обычно именно меня. И идти было в ту деревню, надо сказать, совсем не близко - несколько километров.
                В мои ранние годы у жителей Лимузи не было ни одной лодки. Хотя мелководный залив рядом с Лимузи был богат рыбой.
                И тут тоже не последнюю роль играл вопрос денег - купить лодку, обычную деревянную весельную лодку, было недешево.
                Однако искушение ловить рыбу в заливе все- таки побудило моих родителей (отца в первую очередь конечно) не пожалеть денег на покупку лодки. А потом и соседи наши «раскошелились» на деревянные лодки для себя.
                Начался в Лимузи славный период всеобщей рыбалки. Ловили рыбу на удочки, ставили на ночь переметы… Если нет шторма - все выезжали на лодках «в море.»
                Рыбу ловить - увлекательное занятие. Только у отца моего было представление (на самое деле - ошибочное), что поймать больше рыбы и особенно крупной рыбы можно, если как можно глубже и дальше выплыть на лодке на просторы Финского залива.
                А я в те детские годы волн и штормов побаивался… С болью смотрел я с кормы лодки, как отец приговаривал - «ну еще метров сто или двести и все - бросаем якорь». Там, мол, в глубине большая рыба водится.
                Дома же на нашей горе совсем уже крохотные стали, их еле видно и так… И сама гора наша игрушечной стала, если, оглянувшись, смотреть на нее с лодки.
Далеко мы выплыли в залив, который так часто бывал неспокоен.
                И мне было страшновато.
                Этот страх отравлял мне в детстве рыбалку. Я все боялся, что поднимется сильный ветер, и особенно боялся,  что он будет от берега.
                И, действительно, однажды началась страшная гроза, и ветер был именно от берега. Мы собрались вернуться к нашему Лимузи - и  тут сломалось среди бурных пенистых волн одно весло…
                Натерпелся я тогда страху.  Долго мы мучились, пытаясь выплыть против ветра и волн к нашему берегу.      
                После того случая я по- моему года два с отцом на рыбалку не ездил. Говорил, что мол не хочу… А на самом деле боялся. 
                Готовила еду мама на даче на керосинках. И вечно на них жаловалась. Конечно, это не газовая плита в городе - приготовление еды идет медленно, керосинки коптят.
                Но чудесное Лимузи своей красотой, уединенностью и свободой искупало все эти летние неудобства.    
                Что было грустно в Лимузи, так это то, что я был там все лето один, без приятелей. Жили там в соседних домах два хулигана (причем такие же приезжие на лето из города подростки, как и я). Но общаться с ними было неприятно и тяжело.
                А вот девочек не было совсем. Ни плохих, ни хороших. И это  лишало меня, как я смутно чувствовал уже тогда, какой-то сокровенной радости в летней жизни, какой-то тайной красоты и полноты существования.
                Мама и ее младшая сестра тетя Вера, которая тоже часто жила у нас на даче со своим сынишкой Димой, говорили мне не задумываясь - «а ты пойди в соседнюю деревню, да познакомься с мальчишками».
                Легко было им, не думая о моих детских проблемах, так говорить! Меня бы там в другой деревне местные пацаны за чужака приняли …. В любой другой деревне.
                И неловко было идти в какую-то чужую деревню  и боязно, и далеко же в конце концов - несколько километров пройти надо было.
                Это не то, что выбежать из дома утром и крикнуть:  «Петька выходи гулять» …   Своему доброму товарищу в одном из соседних домов.
                Так что ни в какую чужую деревню «за дружбой» я, конечно, никогда так и не пошел.
                Вечное одиночество летом действовало на меня порой угнетающе. Я становился  задумчивым и меланхоличным. А так хотелось временами шумных игр общения и веселья!
                В первом очерке о своем детстве я романтически изобразил Лимузи, как чуть ли не «землю обетованную» для меня в детские годы.
                Во многом это так и было. Но все- таки обычная реальность жизни в Лимузи не была окрашена для меня только в розовые цвета.
                В нашей половине дома не было печки. И в августе в доме нашем становилось  холодно и неуютно. Если шли  дожди, то старая деревенская дорога прямо у нашего дома размокала, так что без резиновых сапог нельзя было выйти на прогулку.
                Да и поход за грибами в дождливую августовскую погоду оканчивался тем, что возвращался я весь мокрый - капало с листьев деревьев нещадно, если их задеть…, высокая трава была мокрой, и ноги из- за этого становились мокрыми выше колена.
                Начинались ближе к середине августа сильные ветры, шторма. И на рыбалку в Финский залив часто было просто не выплыть.
                Словом, в город конце августа я уезжал обычно с большим удовольствием. Хотя ведь там ждала школа и учеба, особо любить которую было весьма трудно.
                Характерная  неприятная черта тех лет - вечно переполненный общественный транспорт. Автобусы, троллейбусы и даже трамваи ходили почти постоянно, говоря по- простому, «набитыми» - протиснуться в автобус или троллейбус было сложно, люди в них весь путь стояли и  невольно толкали друг друга, часто возникали озлобленные перебранки между пассажирами…
                Причем это очень долго сохранялось в СССР - дефицит общественного транспорта. Было такое и когда я стал студентом Университета, и позднее, когда уже работал в Пушкинском Доме, и даже в первые годы после развала Советского Союза, когда жизнь по всем параметрам стала для обычных людей еще тяжелее (а порой и несравнимо тяжелее), чем была ранее.
                Помню такой примечательный эпизод - я ехал утром в «набитом» автобусе недалеко от Черной речки… Автобус повернул на угловую улицу, и на повороте его двери ослабли и приоткрылись почему-то… И мужчина, стоявший из- за крайней тесноты прямо впритык к этим дверям,…. просто вывалился на асфальт, прямо на проезжую часть.
                Он и крикнуть не успел…. И в самом автобусе все промолчали. Только какая-то женщина с досадой произнесла: «везут людей как горох… Безобразие!» И автобус, даже не притормозив, поехал дальше.
                Неприятно, изнурительно и часто унизительно это было - толкотня в общественном транспорте.
                И славно, что ныне этого уже нет. И давно нет в нашей жизни.   
                В последние годы все бросились в нашей стране идеализировать Советский Союз и всю советскую жизнь.
                Причем этот процесс развивается постоянно по нарастающей - как модное увлечение «потерянным прошлым» и, пожалуй, как психическое заболевание своего рода, когда все, что было давно и очень давно, представляется человеку исключительно в «розовых красках».
                Но неприятного в той прошлой жизни было на самом деле много.
                Я вот с детства запомнил, что магазины (особенно большие магазины и универмаги) были всегда в то время почему-то заполнены народом до отказа.
                Люди бродили по магазинам туда-сюда, как будто что-то выискивали, но редко что-нибудь действительно покупали. Это создавало повсюду толкотню и «давку».
                Причины же такого скопления в магазинах видимо были в том, что люди постоянно надеялись купить что-то стоящее - вдруг мол «выбросят» нечто (какие-нибудь югославские джинсы или чешскую обувь). И тогда за этим редким товаром сразу выстаивалась длинная очередь. Иногда и на многие часы…
                Как голодные коты и кошки в поисках пропавших мышей, постоянно бродили советские городские обыватели по магазинам в те времена, создавая всюду толкотню.
                И самому мне ходить в большие магазины и универмаги было тогда крайне изнурительно - в такой вечной толпе, да еще и в сопутствующей духоте очень быстро устаешь…
                Это я прекрасно помню с детства. И потому с детства терпеть не мог все эти  магазины. Хотя ведь покупать какую-то новую одежду и другие вещи все равно, конечно же, приходилось.
                В школе раздражали меня неизбежные и частые пионерские собрания и линейки… Потом вызывали раздражение и комсомольские нелепые торжественные собрания, на которых обсуждали обычно какую-нибудь чушь.
                При этом я вовсе не был неисправимым и закоренелым индивидуалистом в детские и отроческие годы. Да и позднее.
                Например, в походах, которые начались у нас в школьные годы (в старших классах), я проявлял себя как очень хороший товарищ. Потому что чувствовал - в походах нужна реальная взаимопомощь, а не пустозвонство комсомольских собраний с характерным для этих собраний показным «горячим» обсуждением мнимых комсомольских «дел» каких-то и наигранным  восхвалением комсомольской дружбы. 
                Вообще вранья в советской жизни на всех уровнях было очень много - на словах утверждалось и провозглашалось одно, а реально делалось «тихой сапой» совсем другое.
                Это всегда чувствовалось и это на самом деле все «про себя» понимали, но - молчали. Таковы были тогда «правила игры» в нашей стране: все понимать, но всегда при этом помалкивать. Это помогало в советских  условиях жить спокойно и относительно благополучно.
                Продуктовые магазины в советские времена (в годы моего отрочества и юности по крайней мере) действительно были полупустыми. Это не миф.
                Например, ветчина, корейка полукопченые колбасы и колбасы твердого копчения в свободной продаже почти не появлялись. На прилавках я их не видел. Сыры были двух-трех видов только. И так далее.
                Даже пиво было только «Жигулевское» обычно, как я заметил уже в студенческие годы. Другое пиво (даже советское) найти было очень трудно.
                И это в Ленинграде. Во втором по величине и значению городе страны!
                А когда я уже после окончания Исторического факультета Университета ездил летом лаборантом в археологические экспедиции в Новгородскую и Псковскую области, то убедился на своем опыте в том, что и хлеба  нам для небольшой экспедиции (пять - шесть человек всего бывало в ее составе) было зачастую в деревнях не купить. 
                Не потому, конечно, что хлеба в этих деревнях вообще не было -  хлебом кормили в деревнях в то время свою домашнюю живность, начиная от кур и кончая свиньями. Поэтому и хлеб оказывался в дефиците - ведь завозы хлеба не были рассчитаны на всех кур, свиней и уток в округе.
                Вот  тоже еще один «извив» советского хозяйства!
                Замечал я тогда конечно и то, что колхозники (или точнее в те годы уже «совхозники») были неизменно в сильном подпитии уже с утра.
                Где они доставали достаточное для себя количество алкоголя - особый вопрос. Но то, что вся советская деревня «круто пила» - неоспоримый факт.
                И  это затрудняло наше общение с местными жителями - с пьяным человеком договориться, как известно, трудно. Да и понять пьяного, его путаные мысли и желания бывает нелегко.
                Естественно, едва ли все это украшало советскую жизнь.
                Уже в студенческие годы я стал ездить летом в походы и  лаборантом в археологические экспедиции  - для общения с живой природой и романтики. Было там обычно немало живого общения с товарищами у походного костра.
                Каждое лето я проводил в таких походах лет примерно до тридцати пяти.
                А потом началась уже постсоветская жизнь. Для меня она оказалась в 1990-е годы много труднее и мрачнее советской.
                Я уже писал в прежних очерках, что я после окончания Университета и защиты кандидатской диссертации стал работать в Пушкинском Доме (Институте Русской Литературы Российской Академии Наук, а ранее - Академии Наук СССР) старшим научным сотрудником.
                Поначалу это была жизнь как жизнь… Создавал я научные статьи по истории литературы и культуры, получал обычную для молодого научного сотрудника зарплату… И чувствовал, что у меня в той общественной «системе координат» есть будущее.
                Но с развалом СССР все это кончилось. В 1990-е годы будущего у науки в России не было никакого. Нам стали платить мизерные зарплаты. Государство фактически наплевало на нас.
                Все мы тогда по- разному сводили концы с концами. Но помню, что наша семья была очень бедной все 1990-е годы и некоторое время потом. Мы ничего себе не могли позволить ни в еде, ни в одежде - никаких изысков.  Только самое необходимое. Даже на лето не на что было выехать на отдых.
                Жить тогда стали намного хуже, чем при советской власти. Но все вокруг и тогда молчали в основном.
                Только теперь стали вспоминать, как мол хорошо было в СССР.
                А тогда… В магазинах есть конечно все. Но ничего не купишь - слишком дорого, «не по карману». Богатые люди на дорогих автомобилях встречаются вокруг - но ты к ним не принадлежишь. Слава Богу, что ты хоть к бомжам тоже не принадлежишь пока - и они ведь часто встречаются вокруг.
                Словом, наш отечественный «дикий капитализм» не был похож на движение к свету и счастью совершенно.
                Теперь говорят, что тогда мы действовали мол «по указке» Запада. Но на самом Западе такого беспредела, какой утвердился у нас тогда в экономике и жизни в целом,  все- таки не было.
                Значит, так наши собственные воры, бандиты и коррумпированные чиновники использовали новые законы - чтобы все благосостояние страны оказывалось у них в карманах.
                Лихие были времена!
                Сейчас жизнь в России стабилизировалась. Но разрыв в уровне жизни между бедными и богатыми все равно огромен и несравнимо больше, чем в большинстве других стран.
                Богатые у нас могут позволить себе все. Бедные - почти ничего.
                А для меня лично окружающая жизнь мало в чем изменилась со времен моего детства. Я и живу с 1995 года в точно такой же квартирке в пятиэтажке, в какой когда-то в детстве жил в Гавани.
                Только теперь моя пятиэтажка - недалеко от Черной речки.
                Под окнами у меня на четвертом моем этаже большой раскидистый клен. И я очень его люблю - особенно осенью, когда он весь в золоте своих листьев. 
                Мне нравится моя жизнь. Мне кажется, я достойно прожил ее значительную частью и достойно живу этой жизнью сейчас и буду жить дальше.
                Другой судьбы и другой жизни я совсем не хочу. И ни о чем не жалею. И уверен, что многое и может быть лучшее - особенно в творчестве - у меня еще впереди.

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Носов Сергей Николаевич. Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге) в 1961-ом году. Историк, филолог, литературный критик, эссеист и поэт. Доктор филологических наук и кандидат исторических наук. С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии Наук. Автор большого числа работ по истории русской литературы и мысли и в том числе нескольких известных книг о русских выдающихся писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990; В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб. Издательство «Дм. Буланин» 2008; Антирационализм в художественно-философском творчестве основателя русского славянофильства И.В. Киреевского. СПб. 2009.
Публиковал произведения разных жанров во многих ведущих российских литературных журналах - «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской русскоязычной газете «Русская мысль» и др. Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате - в ленинградском самиздатском журнале «Часы» 1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки» был допущен и в официальную советскую печать. Входил как поэт в «АНТОЛОГИЮ РУССКОГО ВЕРЛИБРА», «АНТОЛОГИЮ РУССКОГО ЛИРИЗМА», печатал стихи в «ДНЕ ПОЭЗИИ РОССИИ» и «ДНЕ ПОЭЗИИ ЛЕНИНГРАДА», в журналах «Семь искусств» (Ганновер), в петербургском «НОВОМ ЖУРНАЛЕ», альманахах «Истоки», «Петрополь» и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах.
После долгого перерыва вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт и в России и во многих изданиях за рубежом от Финляндии и Германии, Польши и Чехии до Канады и Австралии - в журналах «НЕВА», «Семь искусств», «Российский Колокол» , «ПЕРИСКОП»», «ЗИНЗИВЕР», «ПАРУС», «АРТ», «ЧАЙКА» (США)«АРГАМАК», «КУБАНЬ». «НОВЫЙ СВЕТ» (КАНАДА), « ДЕТИ РА», «МЕТАМОРФОЗЫ» , «ЛИТЕРА НОВА», «ГРАФИТ», «ЛИТКУЛЬТПРИВЕТ!», «СОВРЕМЕННАЯ ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА» (ПАРИЖ), «МУЗА», «ИЗЯЩНАЯ СЛОВЕСНОСТЬ», «НЕВЕЧЕРНИЙ СВЕТ, «РОДНАЯ КУБАНЬ», «ПОСЛЕ 12», «БЕРЕГА», «НИЖНИЙ НОВГОРОД». «ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ» и др., в изданиях «Антология Евразии», «АНТОЛОГИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ1 ВЕКА». «ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ», «ПОЭТОГРАД», «ДРУГИЕ», «КАМЕРТОН», «АРТБУХТА», «ЛИТЕРАТУРНЫЙ СВЕТ», «ДЕНЬ ПОЭЗИИ» , «АВТОГРАФ», «Форма слова» и «Антология литературы ХХ1 века», в альманахах « НОВЫЙ ЕНИСЕЙСКИЙ ЛИТЕРАТОР», «45-Я ПАРАЛЛЕЛЬ», «ПОРТ-ФОЛИО»Й (КАНАДА), «ПОД ЧАСАМИ», «МЕНЕСТРЕЛЬ», «ИСТОКИ», «БИЙСКИЙ ВЕСТНИК», «ЧЕРНЫЕ ДЫРЫ БУКВ», « АРИНА НН» , «ЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИ» (ГЕРМАНИЯ), «СИБИРСКИЙ ПАРНАС», «ЗЕМЛЯКИ» (НИЖНИЙ НОВГОРОД) , «КОВЧЕГ», «РУССКОЕ ПОЛЕ», «СЕВЕР», «РУССКИЙ ПЕРЕПЛЕТ», «БАЛТИЙСКИЙ БЕРЕГ» (КАЛИНИНГРАД), «ДАЛЬНИЙ ВОСТОК», «ЛИКБЕЗ» (ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ), в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборниках «СЕРЕБРЯНЫЕ ГОЛУБИ(К 125-летию М.И. Цветаевой), «МОТОРЫ» ( к 125-летию со дня рождения Владимира Маяковского), «ПЯТОЕ ВРЕМЯ ГОДА» (Альманах стихов и прозы о Любви. «Перископ»-Волгоград. 2019), «Я ДУМАЮ. ЧТО ЭТО ОТ БОГА…» ( Сборник стихотворений современных авторов к 80-летию Иосифа Бродского. «Перископ- Волга». 2020 ) и в целом ряде других литературных изданий.
В 2016 году стал финалистом ряда поэтических премий – премии «Поэт года», «Наследие» и др.
Является автором более 20-ти тысяч поэтических произведений. Принимает самое активное участие в сетевой поэзии.
Стихи переводились на несколько европейских языков. Живет в Петербурге.