Лермонтовское

Не обессудь, что так, по-свойски – тезка.
Таким, как ты, своими все быть в доску
Хотят, вот в гробовую – ни черта.
Ты путь прошел – а я все на распутьях.
Что было, есть – я в курсе, а что будет,
Что было бы – отнюдь. И неспроста.

Не всем дано гореть, развеяв темень.
Хотя порой внутри такой же демон
Взыграет – мир-покой к чертям идут.
Все ради суток драки, схватки, боя…
Даст Бог, вознагражусь и я судьбою
Не старым помереть, не от простуд.

Пусть опыт молвит – степенись, не парься.
Но все равно в душе, как Мцыри с барсом,
Сплетаются нередко гедонист
И отчужденный от мирского стоик.
И развести их – дело непростое,
Как разум ни кричит: Угомонись.

И пятых тех углов в душе хватает.
Но бой закончить этот – блажь пустая.
А чувство, чтобы отвлекло чуток,
Обманчиво, но смысл губить за это -
За то, что в ней ошибся взгляд поэта?
Дорисовал, додумал – вот итог.

Вновь ищешь бури – ибо нидерландцам
Таким летучесть пуще всех талантцев
Диктует: штиль всех бурь куда страшней.
Лишь гибель нервный узел разрубает.
Фортуна – точтно женщина, слепая
В безумной страсти, все понятно с ней.

Пытался я всеобщий аннилингус
Тиранам осмеять. Как ту былинку,
Не гнули переменные ветра.
В моих стихах – как в той исповедальне.
Легко забыть слова чужих и дальних.
Нельзя родных молчанье, хоть бы рад.

Но все же – пусть пулял горохом в стену…
Куда свой нрав в таких годах я дену?
Все лучше, чем гороховый раб-шут.
В сравненьи возраст чем не патриарший?
Так странно, тезка – я тебя ведь старше.
А снизу вверх, как в юности, гляжу.