холодно, братцы...

Холодно, братцы...

  Кроншнепы оживили поля от тоски затянувшейся тишины. Забулькали, завели свои моторчики. Бьются над травами, зависают. А то, как дроны, скользят над серым и застарелым полем. Вымаливают дождя, плачут.
  И накричали его, наплакали – такой холодный день навыпевали!
  В знобких порывах ветра и жалящем щёки дожде одни дрозды воровато выстреливают из леса на огороды. Отчего-то жаль их. Их вечного голода, молчаливых и настороженных заглядываний в человеческое, жадного копошения в старых, мокрых травах, в холодной земле грядок. Как тайна леса, они обнаруживают себя и тут же исчезают, растворяются, как только ступишь на мостки двора. Огорчаешься даже невольной вины своей их испуга, как будто нищих разогнал. «И чего тебе дома не сидится, мечешься взад-вперёд…», – молчат они про себя. «Так баня, потерпите уж немного» – молчаливо вздыхаю я.
  Задымившуюся зеленоватым иву у гаража не по веточке трепещет ветром, а хищно, безжалостно наклоняет сразу всю – швырком, за гриву. Насильничает ветер. Горбит и берёзы малые. Дождём так порхнёт в окно, что на тебе! И тяжко сшумит в лесу ветровая машина, пробежит лесовозом и стихнет. А по стеклу поползут прозрачные рисовые зёрнышки…
  Тревожно заглядываешь в прогнозы, вспоминаешь один из страшных дней мая. Снежная буря истребила тогда в начале мая всё живое, птичье… Страшными, безголосыми выдались следующие две весны и лета. И как же мы радовались позже их возвращению! Откуда они взялись? Как и где народились и встали снова на крыло бессмертные птахи, без пения которых и не жить нам! Вышли во двор и со слезами на глазах слушали потрясённый их осанной лес.
  Нет, жизнь невозможно убить.