Попрыгунья или без вины виноватая

Однажды, гуляя у Патриарших прудов и вспоминая теплые летние деньки, я пропела  знакомое с детства:  «Попрыгунья стрекоза лето красное пропела»… С грехом пополам припоминая текст басни, мы с мужем в один голос завершили:  «Ты все пела, это дело… Так пойди же попляши!» Кто же не вспоминит эти строчки под ироничным взглядом бронзового дедушки Крылова?
Вероятно от того, что день выдался пасмурным и ветренным, тройка лета уже пронеслась, звеня бубенцами кузнечиков, даже осень покатилась под горку и уже недалеко были зимние холода, я вдруг собственной  кожей ощутила, каково было ей, той веселой стрекозе, оказаться перед жестоким фактом голода, холода и близкой гибели. Как же мне стало ее жалко! Летала себе, пела и вдруг – бац - конец веселью и всему хорошему в жизни...
Я люблю наблюдать необычный полет стрекоз, этих удивительных насекомых, но знаю о них не так уж и много, если разобраться. Энтомологи дали им красивые названия: Красотка блестящая, Красотка-девушка, Стрелка красивая, Коромысло синее. Еще помню, где-то читала, что это замечательные летуны могут разогнаться до ста километров на короткой дистанции. Четыре крыла работают автономно и позволяют легко маневрировать. И глаза у них замечательные – каждый огромный выпуклый глаз состоит из нескольких десятков тысяч мелких фасеток, а на темени – еще три простых глаза. Зачем столько? Да потому что стрекоза – воздушный охотник, ей необходим идеальный круговой обзор: без устали барражирует над прудом и ловит зазевавшихся мошек. Поэтому, конечно, совсем не плохо, что стрекозы не слишком крупные насекомые. Могу себе предствить, насколько бы изменилось отношения к милым стрекозкам, будь они размером, к примеру, с ворону. Но, веремся к героине басни.
Стрекоза Крылова пляшет и поет в мягких муравах, то есть в траве, там она и кума своего, муравья, встретила. Странно, ведь земля, заросшая травой, нисколечки не родная стихия для стрекозы, разве что на макушку высокой травинки присядет передохнуть. Что-то не складывается. Слишком уж образ стрекозы, легкомысленной певуньи  из басни, и реальной, похожей скорее на боевой вертолет К-52, расходятся.  Буквально, ничего общего. Кроме того, я никогда не слышала, чтобы стрекозы издавали какие-то звуки, тем более пели. Впрочем, конечно, что только животные не вытворяют у знаменитого баснописца!
Вот так, гуляя в листопад по дрожкам вдоль пруда и рассуждая о баснях и стрекозах, наткнулась я на забавный казус. Дома засунула нос в интернет, а вдруг там найду разгадку такого явного противоречия? И, хотя я принадлежу к тому поколению, у которого слово «библиотека» вызывает самые приятные воспоминания, согласитесь, интернет - это очень удобно. Вскоре я нашла подходящее объяснение.
Оказывается, слово «стрекоза» произошло от старославянского слова «егоза», что означает «непоседа», и глагола «стрекать» – прыгать, скакать. Помните выражение «задать стрекача», то есть удрать по-быстрому?  Хорошо, но причем здесь наша стрекоза? Она-то прыгать точно не умеет, не входит эта функция в ее тактико-технические данные. Она же отнюдь не пехота, а скорее ВВС!
Захожу с другой стороны. Известно, что Иван Андреевич не только сочинял свои замечательные басни, но и переводил басни другого автора – Жана де Лафонтена. Может, думаю, и свою «Стрекозу» он у Лафонтена позаимствовал? Точно, есть такая басня! Но только там никакая не стрекоза просит жестокого муравья ее приютить до весны, а… кузнечик! Вот теперь все сложилось! Это кузнечик «пиликает на скрипке», звенит бубном и скачет все лето напролет в зеленой траве, это ему под каждым кустом готов и стол, и дом.
Но почему же Иван Андреевич изменил имя героя и написал басню о стрекозе, а не о кузнечике? Ведь лафонтеновский муравей так и остался в нашей басне муравьем. Оказывается, во времена Крылова, а жил он в конце ХVIII – начале XIX вв., в словарях слово стрекоза переводилось с французского двояко и «стрекоза», и  «кузнечик». Просто Крылову слово «стрекоза» показалось более подходящим.  Автор сделал шаг в сторону от достоверности, навеки ославив стрекозу ни за что. А может, сидя у себя в кабинете не очень-то и задумывался над различием. Позже, лет через восемьдесят, Антон Павлович вспомнил басню и закрепил ассоциацию, описав в рассказе «Попрыгунья» легкомысленную, ветреную эгоистку жену, ни в грош не ставящую трудягу-мужа. С тех пор так и пошло… Хорошо, что сами стрекозы о том не знают, летают летом над прудами и лугами, украшая нашу жизнь.