N. N. N

Видно, плохо тебе в далеке,
в заповедном твоём зарубежье,
если голос твой в каждом звонке
непривычно печален и нежен.

Уверяешь, что жизнь хороша,
что дела твои круты и гладки.
Только чудится мне, что душа
уж давно у тебя не в порядке.

Пополняется банковский счёт,
для кого-то ты  т а м  что-то значишь.
Но идёт ли всё это в зачёт
и в расчёт, когда ночью ты плачешь?

Ведь на встрече иной деловой,
на каком-то престижном приёме,
вдруг пронзает тебя, как стрелой,
злая боль о России, о доме.

И в смятенье ты прячешь глаза,
дабы  т а м  не заметили даже,
как сверкнула алмазом слеза
на шикарном твоём макияже.

А сегодня ночной твой звонок
в телефонном эфире безбрежном
был, как в космосе, так одинок,
и беспомощен, и безнадежен.

И ты в трубку кричала навзрыд,
что истерзана… больше не можешь…
-Я погибну!.. Сгорю, как болид,
если ты мне сейчас не поможешь!..

Только как я тебе помогу
с расстоянья почти в пол-планеты,
если ты на чужом берегу,
ну а я на родимом, на этом?

Но рождается дельная мысль
без излишней натуги и фальши:
–Ты хотя бы на время вернись!
Ну а дальше решишь, как жить дальше.

Хотя, что мне теперь до тебя?
Столько лет с той поры пролетело,
когда жизнь пополам разрубя,
ты нас бросила и улетела.

Но по-прежнему сердце томит,
потому что в нём тайно таишься.

Ну, так что, наш заблудший «болид»,
отрешишься? решишься? примчишься? 

И отбросив и пафос, и пыл,
в нашу молодость тихо вернёшься,
и у бедных родимых могил
и отмолишься, и обревёшься…