Политическое шоу часть-2

НЕ БУДИ ЛИХА

 Через неделю, ограда Кузьмича вновь загудела. Собрались все от мала до велика. Конечно, кто-то мог посмотреть этот развлекательный канал и дома по Интернету. Но это не дело в забытой  богом глубинке. Люди пришли и приехали, не только поговорить о делах насущных, но и встретиться со своими знакомыми и родственниками. «Не всё же нам на похоронах встречаться» - молвила Клавка из Ключей, торопя своего мужика со сборами на шоу.

–  Не все ведь ещё знают, вряд ли, наверное, твои из города приедут, а мы-то завсегда успеем, куда торопиться, – бурчал её Костя, натягивая хромовые, ещё советские сапоги.

–  Что, не лезут? А я тебе как говорила, выброси этот хлам, так ты нет, носить ещё буду, – и, видя, как муж мучается, она продолжила,- и что теперь делать, в чём пойдёшь? А купили бы китайские, как я тебе говорила, и пошёл бы теперь, как человек.

Но тут муж, хоть со скрипом, но натянул начищенные заранее сапоги. Встал, притопнул каблуками, раскинул руки:
–  А ты говоришь китайские, смотри, как влитые ещё сидят! Красота-то какая, красота же!? Десять лет ходил, пятнадцать уже лежат, а как новенькие.

–  Да какие там новенькие, один скрип, – не попускалась супруга.
–  Да не скажи уж, главное сохранить правильно, а китайские неодёванные развалились бы сразу. Все девки мои будут, - радостно притопывая каблуками, восхищался своими армейскими сапогами Константин.
–  Хватит тебе притопывать, щёголь не бритый, поехали уж!

В Кузькино приехали вовремя. Шоу только началось. В этот раз еще сохранившаяся деревенская молодёжь, лет под пятьдесят, в ограде, напротив Кузиного крыльца, нагородили из старых не струганных досок скамейки, а бабы накрыли их покрывалами, да тряпками.

Народу было уйма, но никто не шумел и не разговаривал и только Кузьмич, бегая по крыльцу взад-вперёд, яростно жестикулируя руками, не поймёшь, то ли с кем спорил, то ли доказывал чего сам себе.

–  Вот вы говорите, почему у нас в магазинах масла и сметаны  настоящих нет, а колбаса не пойми из чего сделана. А я вам скажу.
Натуральный продукт, хранится меньше, да и нет сейчас в стране столько скота, чтобы всю колбасу производить из мяса, а молочку из молока.  Не верите, а я докажу. Сколько у нас в советское время в колхозе было скота? Правильно – 850 голов, а сколько в деревне было дворов? Кто не помнит, так я напомню – 300 дворов и в каждом дворе самое малое по корове, а то и две и три. А всего выходит вместе с телятами по три головы крупнорогатого скота. Вот и считайте, на деревню в 300 дворов, почти 2 тысячи крупнорогатого скота, а это пятьсот тон молока и двести тонн мяса в год.

На этом Кузьмич остановился и оглядев всех собравшихся, прокашлявшись, громко сказал:
–  Впечатляет!?  - и сам себе тут же ответил, - конечно, впечатляет. Тем более на жалком сегодняшнем фоне, когда колхоза нет, скота нет, а на всю деревню, в оставшихся тридцати дворах, всего три коровы: у Аньки пулемётчице – чуть живая, у Семеновны –
последний плетень доедает, да у моей старухи ещё костями гремит. Вот и всё стадо наше, так откуда же, я спрашиваю, молоку с мясом взяться.

Коров-то на всю деревню и вправду осталось только три штуки, но зря Кузьмич обозвал их мешками с костями. Первой подбежала к крыльцу Анька по кличке «пулемётчица», за своё непревзойдённое умение по тридцать слов в секунду говорить.
–  Да ты что, старый болтун, почто такую чушь несёшь, какая Ночка тебе чуть живая, молока-то пади поболе вашей вшивой коровёнки даёт!

Но тут на крыльцо выскочила Матрёна Кузькина жена:
–  Ты говори-говори, да не заговаривайся, коза дранная, корова моя вшивая! А не к тебе ли на прошлой неделе ветеринар из городу приезжал, лишаи лечить?
–  И ко мне приезжал и к тебе захаживал, когда мы с тобой ещё в колхозе доярками работали. Ну-ка расскажи-ка мне, почему  у  смуглых родителей, старшенький-то твой, светленьким родился?

Только её слова растворились в прогретом солнцем воздухе, как от сокрушительного удара Семёновны, задрав к верху ноги, упал со скамейки, бывший ветеринар колхоза Сергеич. И вслед полетели выкрики от разгневанной супруги:
–  Ах, ты гад, мало того, что всю молодость пробегал, так ещё и детей на стороне нарожал! 

Матрена, видя такое дело, тоже прижала хвоста и бочком-бочком  скрылась в избе. А вот Семеновна не попускалась:
–  Плетень моя корова доедает, ты лучше за бабой своей смотри, а не в мой огород заглядывай, хрыч ты старый.

Сейчас, кто не знает Кузьмича, мог бы подумать, что всё, шоу окончено. Но Кузьмич не такой человек, если начал про политику, то политикой и закончит. И всегда за ним будет последнее слово.

 В это время Семёновна с Анькой «пулемётчицей» видя, что Кузьмич не желает с ними связываться, а Матрёна сбежала, под дружный смех односельчан, быстро переключились друг на друга.
–  Мужика она пожалела!- кричала вдовая Анька,- да какой это  мужик, если нормальный забор сгородить не может, прав Кузя, ходит твоя корова по помойкам, да сено на глызах после других коров подъедает.

-Какой, никакой, да мой! А ты бы Анька завидовала молча, а то распищалась, слушать противно, - вступила в перепалку Семёновна.
–  Чему там завидовать, смотреть-то не на что. А она за-ви-до-вать, - расправив руки и отклонившись назад растянула последнею фразу Аннушка.
  – А что ж ты по молодости бегала за ним! Еле тогда отбились от тебя!- не попускалась Семёновна.

–  Примерилась, пригляделась, поняла, что не подходит, вот и  отдала его тебе. А ты и обрадовалась, рот-то разинула. Схваталась, не оттащишь. А теперь плачешь, что корову кормить нечем.
–  Кто плачет-то!?  Вона, сколько сена нынче заготовили! – махнула  рукой в сторону своего неказистого дома Семёновна.
–  Да не смеши, ты мои подковы, заготовили они. Лебеда в огороде, да ботва прошлогодняя в кучках, вот и всё ваше сено.

Тут с ограды кто-то выкрикнул: «Верно говорят: «Не буди лиха пока тихо!» Расшевелил ты их, Кузьмич!»
А Кузьмич, которому тоже изрядно надоела бабская перебранка, не вспоминая на чём закончил, тут же подхватил брошенную мысль.

–  Вот видите, как оно получатся, это только две бабы спорить  начали, а что будет если все бабы России взбунтуются из-за высоких цен, безработицы и нищеты, из-за ушедших и не вернувшихся из армии сынов, из-за пьянства, наркотиков и разбоя, - и, обведя всех тяжёлым взглядом, хотел что-то добавить, но Семёновна прервала его мысль, накинувшись на Аньку:
–  У меня-то хоть огород остался и мужик есть, а у тебя вообще всё  шаром покати, голь перекатная. Да и молоко-то у тебя синюшное, кошка хорошая пить не будет, а туда же ещё лезет. Судить она меня будет!

Анька только открыла рот, но Кузьмич не дал ей вставить слово.
–  Всё, девчонки, хватит! – и, подталкивая их с крыльца в ограду, добавил, - по домам, по домам! Прекращаем сегодняшнее мероприятие.
И только девчонки, под шестьдесят лет, сошли с крыльца – импровизированной сцены Кузьмича, как Кузьмич продолжил:

–  Вот я и говорю, нельзя вечно обманывать народ, мяса у нас  завались, молока, а откуда ему быть, если все деревни вымерли, поля бурьяном зарастают. А ты скажи правду людям. Скажи, давайте все, сообща, возьмёмся и наведём порядок в своей стране. Не будем каждый на себя одеяло тянуть, да наживаться на чужой беде, а выйдем все, от чиновника до уборщицы, да отстроим всё заново: сёла, фермы, конюшни, чабанские стоянки. Да разве ж наш народ не согласился, как пить дать, вышел бы и отстроил всё, как наши деды и отцы, после Гражданской и Отечественной войн. А государству всего лишь малость нужно – возглавить всё это трудовое движение и обеспечить техникой, семенами и маточным поголовьем. Вот тогда бы вновь вздохнула земля и накормила бы свой многострадальный народ. А народ бы забыл все обиды и вновь бы работал, во благо своих детей и внуков.
В ограде загудели: «Правильно! Не уж-то мы не могём!»
А Кузьмич уже тише продолжил:
–  Надо уметь верить! Надо уметь просить прощение и прощать! 
И не понятно было, то ли это он сказал о государстве, то ли о своей личной жизни.
12.12.20

До встречи у Кузьмича.