Имя на поэтической поверке. Михаил Гутман

  Любимые поэты – это тоже, как и близкие люди. Кроме того, нет ничего труднее, чем писать о тех, с кем душа твоя давно сроднилась, с кем посчастливилось встречаться при его жизни.

  Два раза мне посчастливилось встретиться на семинарах по литературе, во Владивостоке, в Краевом центре народной культуры, организованного поэтом Николаем Морозовым, редактором литературной газеты  «Лукоморье», город Арсеньев, с поэтом из города Находка, Михаилом Гутманом, в конце 2000-х годов.

  На литературные семинары, проходящие каждый год, в  Краевом центре народной культуры, начинающие поэты и известные, которые печатались  газете «Лукоморье», приезжали из городов и посёлков Приморского края, благодаря подвижнической деятельности поэта и редактора Николая Морозова по его приглашению.

  В незабываемой ауре творческого общения, мы приехавшие на семинар, знакомились с именитыми и известными поэтами и писателями Владивостока: Владимир Тыцких, Александр Егоров, Геннадий Фокин, Галина Якунина, Юрий Кабанков, Борис Лапузин (Уссурийск).

  Нас распределили по семинарским группам, со своим именитым руководителем, где мы читали свои стихи, которым делался тщательный разбор, давались дельные советы впрок. У меня руководителем семинара был поэт Юрий Кабанков.

  В перерывах мы обменивались адресами, телефонами, своими печатными изданиями. С портового города Находка, присутствовал уже довольно известный поэт Михаил Гутман, член Союза российских писателей, с 1997 года.

  Красивый, в ладной морской форме с золотыми нашивками «сэма» - старшего электромеханика.

  Прочитав до встречи с поэтом, некоторые стихи Михаила Гутмана, в газете «Лукоморье», я выразил Михаилу Семёновичу своё восхищение его незаурядным поэтическим даром.

  Михаил Гутман подарил мне свой сборник стихов «»Попытка прогулки» -1977 года, издательство ОАО «Приморское морское пароходство», тираж 999 экз. 55 страниц.

  Сборник открывался портретом автора. Чудо – портрет! Женские сердца млели при одном-единственном взгляде на него. Кстати, вначале моего повествования этот портрет есть.

Перед тем, как подарить мне книгу, Михаил Гутман сделал дарственную подпись на ней:

                Льву Давидовичу
в знак самой искренней признательности за тёплые и добрые слова в оценке моего творчества, а также на добрую память с наилучшими пожеланиями Любви, Добра и Веры.
27.01.98 г. подпись.

  На задней обложке сборника, снаружи, было отпечатано его стихотворение, как своеобразная визитная карточка поэта:

     ***

Когда звонят колокола,
Господь взирает с высей горних
Не на слова, но на дела
Молитесь сердцем, но не горлом.

Довольно всуе вопрошать –
Доколе, Господи, доколе?
Пока не искренна душа,
Бог не услышит нашей боли…

  Через два месяца, я послал по его адресу в Находку, письмо, куда вложил газету краевую «Утро России», с моей статьёй о впечатлении, о творческом семинаре во Владивостоке и спасскую газету «Маяк», где были опубликованы мои стихи на целую страницу.

  Спустя три недели получил радиотелеграмму от Михаила Семёновича, на свой домашний адрес, где было написано:

  Танкер Горноправдинск. НХД/ОАО  ПМП Спасибо за письмо газету жена переслала я ещё нахожусь море по возвращении отвечу письмом с  уважением Михаил Гутман. 14.10. 1998.
               
  Родился Михаил Семёнович Гутман 15 апреля 1944 года в  городе Вятка (Киров). Отец – Семён Кириллович  слесарь, работал на оборонном заводе, мать – Анна Андреевна, по образовании экономист служила в воинской части.

  Семья была межнациональной, отец-еврей, мать-русская.

  С трёх  до семи лет, жил у бабушки в Тихвине. В 1951 году, Михаил был отдан в одну из средних школ Ленинграда, из которой сбежал в 1960 году, по весне, не закончив 9-го класса. 

  Той же весной при посредничестве дяди, уехал с геолого-разведовательной экспедицией в Казахстан  в качестве подсобного рабочего. Осенью вернулся их экспедиции, поступил в 9-ый класс школы рабочей молодёжи и одновременно на курсы шоферов.

   Занимался боксом, выступал на соревнованиях в Ленинграде, имея спортивный разряд.

  В 1963 году окончил десятый класс и в этом же году поступил на электромеханическое отделение Ленинградского арктического училища.

  В 1966 году, по окончанию мореходки, его не взяли, в Рижское лётное училище очень мешала пятая графа в биографии. Некоторое время работал электриком на рефрижераторных железнодорожных холодильных установках. Работал затеми в одном из таксомоторных парков таксистом.

  Женился рано и развёлся, был отцом. Об этом говорится в позднем стихотворении Михаила Гутмана:

     «Вариации»

Уйду не хуже и не лучше –
с последним воздуха глотком.
Ведь жизнь не более чем случай
на этот лучший мир из лучших
взглянуть хотя б одним глазком.

Уйду не лучше и не хуже –
не умным, но и не глупцом,
при этом был кому-то нужен,
коль дважды был законным мужем
и раз, мне помнится, отцом.

Уйду без пошлости и фальши.
Уйду, как в жизни уходил.
А на вопрос – что будет дальше? –
Лишь улыбнусь, ведь я и раньше
ответа-то не находил…

          2
Уйду не хуже и не лучше.
И не в добре, инее во зле.
Жизнь не для всех счастливый случай
суть пребыванья на земле…

  Работы по специальности, полученной в арктическом училище, Михаилу Гутману, долгое время не предоставляли, несмотря на его усилия устроиться, «не с той фамилией», но благо родители, ходатайствовали перед морским начальством за сына и его взяли в пароходство электромехаником.

  В конце 1970-х годов, Михаил Семёнович ушёл в море электромехаником и работал  в северных морях 13-ть лет, последние 17 лет – в не менее суровых – дальневосточных.
За эти годы, побывал, почти во всех портах и морях Дальнего Востока и даже получив визу, трижды совершил кругосветку.

  Впервые Михаил Гутман побывал в Приморском крае в 1978 году с большой группой писателей, но до Находки не доехал, группу направили в Уссурийск для встречи с горожанами.

  А в 1980 году их БМРТ встал на долгий ремонт в Находке на Приморском судоремонтном заводе. На ПСМЗ, Михаил Гутман познакомился с местным поэтом Геннадием Фокиным, и тот на литературном вечере, в магазине «Книжный мир», представил Михаила Семёновича Тамаре Петровне, сотруднику городской библиотеки, и она пригласила его на встречу к морякам на пароходство.

  Потом он вновь оказался в Находке в 1983 году. Это был поворотный год в его судьбе.  Последние 18-ть лет своей жизни, Михаил Семёнович прожил в  городе Находка.

  А затем любовь, как к литератору, у Тамары Петровны, переросла в человеческую, к интересному мужчине и собеседнику и любителю редких  книг.

  Когда Михаил Семёнович, первый раз пришёл в гости, к Тамаре Петровне, и посмотрел личную библиотеку, то сказал:

  «Дружить с тобой можно». Книги эти начала собирать ещё её мама, она тоже, как Тамара Петровна, долгие годы работала в библиотеке, и когда они переезжали с Иркутска, то везли поэзию и философские издания, а не предметы быта.

     ***
В провинциальном городке,
а если точным быть – в Находке,
что мог бы в качестве наколки
весь уместиться на руке,
живу в прекрасном далеке
от всех столиц, тусовок, смогов,
где говорят все, слава Богу,
ещё на русском языке…

  Работал старшим электромехаником на танкерах Приморского морского пароходства. Но прежде чем бросить свой якорь в Находке, Михаил Семёнович преодолел длительный путь морскими и океанскими милями с одного конца страны на другой.

  Уехал от друзей и родных, покинул город своего детства, юности, уже зрелых лет – Ленинград. Так Находка стала родным домом поэта, здесь он встретил свою судьбу, верную супругу Тамару Петровну, сотрудника городской библиотеки.

  Творческая биография Михаила Гутмана.

  Стихи стал писать где-то в 10 – 12 лет. Естественно, подражательные и, естественно слабые. Вполне осознанно начал писать в 15 лет.

  В те годы в Ленинграде были очень популярны поэтические конкурсы на первенство школ, районов и, наконец, непосредственно города.

  На одном из таких конкурсов и посчастливилось школьнику Михаилу занять первое место, причём за одно единственное стихотворение:

     ***

И всё-таки, наверное, обман –
урок литературы в средней школе.
Учительница, скучная до колик,
Увечила тургеневский роман.
А лично я глядел себе в окно –
ну что мне те Базаров с Одинцовой,
когда хожу я с девочкой попсовой
на самое вечернее кино.

  Позднее, уже в училище, с 1963 по 1966 год, Михаил начал посещать литературное объединение, которых  в Ленинграде было великое множество.

  Михаил посещал литературное объединение при ленинградском Доме писателей, руководителем его семинара был поэт-фронтовик  Семён Ботвинник. Познакомился и дружил с Иосифом Бродским, Ольгой Берггольц, Сергеем Довлатовым, Риммой Казаковой, Глебом Горбовским.

  Был лично знаком с Вадимом Шефнером, Александром Кушнером, Лидией Либединской.
Наверное, Бродский научил его тому, что поэт должен ногами стоять на Земле, но взор свой всегда обращать к Небесам.

  Впоследствии этой дружбой не козырял и даже не упоминал имён нигде, кроме стихов с прямым посвящением.

  А царица поэзии русской Анна Андреевна Ахматова, когда он с двумя юношами, пришёл по приглашению на дачу к ней в гости , в писательский посёлок Комарово, подписала Михаилу Семёновичу свою книгу так «Талантливому Мишеньке».

  Книгу Анна Андреевна подарила с дарственной надписью, после того как Михаил Гутман прочитал, смущаясь, несколько своих стихотворений.

  В ту пору Михаилу Семёновичу было 16-ть лет, в 1960 году. К этому времени, начинающий поэт, уже хорошо пел, играл на фортепиано, гармошке, гитаре.

  Стихи по молодости, как и все шестидесятники, писал не только лирические, но и сатирические, порой довольно острые.

  Естественно их не публиковали, а с автором проводили разъяснительную работу по комсомольской линии и грозили не открыть визу для загранплавания. Вот и все «репрессии».

  В 1967 году принял участие в коллективном сборнике «Маяк». В дальнейшем, в разные годы, принимал участие ещё в нескольких сборниках Ленинграда и Москвы.

  Не печатали долго его книгу по той причине, что Михаил Гутман постоянно был в морях, свыше 30-ти лет, из них 17-ть, последних  лет в Приморском пароходстве,  на берегу заняться его рукописью желающих не находилось.

  Творческая судьба Михаила Гутмана, профессионального моряка, складывалась сложно.

  Когда сам приносил рукопись в издательство, к примеру, в Сахалинское, ему говорили хамские  колкости: мол - ты не поэт – раз не в Союзе, фамилия – не та, почему нет стихов о рыбаках?

Доставали так, что в одном из стихотворений, Михаил Гутман, в сердцах высказался: « Так что, может, хватит вякать,
что фамилия не та?»

       ***

                «В прошлой жизни вы
                Родились в 875 году…»
                (Из гороскопа автора)

Это где ж меня носило
Чуть не тыщу двести лет,
прежде, чем я смог в России
объявиться как поэт?

Если верить гороскопу,
а с чего б не верить мне,
когда Русь крестили скопом,
мог и я там быть вполне.

Возродился же я в Вятке
В современные лета.
Так что, может, хватить вякать,
Что фамилия не та?..

  Существует, расхожее мнение: поэты – все ненормальные. Поскольку это мнение народа, оно верно! А дело в том, что у поэтов просто нормы другие, потому они и «ненормальные».

  Стать, конечно, таким, как все Михаилу Гутману было просто невозможно, не суждено.
Приходилось, совершенно невольно следуя инстинкту самосохранения, скрывать в себе прирожденную интеллигентность, памятуя: «на флоте без крепкого слова нельзя», нырять в бездонную бутылку, и даже не как все, а больше…

  О повседневной выпивке, у Михаила Гутмана, есть стихотворение:

«Да, выпиваю. Утром. В полдник.
В обед. Давно уж ясно мне:
Быть на земле и так-то подвиг,
Быть россиянином – вдвойне!»

  Пристрастие к выпивке, Михаил Семёнович, с самоиронией, отразил в своём стихотворении:

       «Завещание»

           «Когда опять меня не станет…»
                (В. Демичев)

Когда опять меня не станет,
едва ль я буду знаменит.
Зато мой бюст на пьедестале
ничей помёт не осквернит.

Мемориальную доскою
исполненной посмертной лжи,
что – «Здесь, снедаемый тоскою,
великий русский Гутман жил».
Едва ли дом мой изувечат.
И, слава Богу. Суть не в том.
К тому же всё равно не вечен
мой там какой-то блочный дом.

Ах! Я клянусь вам, слово чести, -
мне абсолютно наплевать
на эти камни после смерти,
что призваны напоминать

о мир покинувшем поэте.
Я попрошу вас вот о чём,
оставшихся на этом свете,
первач, конечно, первачом,

но, если вы ему дадите
названье «гутмановки», я
в свою последнюю обитель
тогда войду как победитель,
кто пропил жизнь свою не зря…

  Читая стихи Михаила Семёновича, изумляешься, каким эрудитом он был. Здесь помимо поэзии, знание древнегреческих легенд и древней китайской философии, современной истории нашей страны и политических баталий в России.

  И дома и в каюте корабля, у Михаила Гутмана, всегда было много томов философов: Николай Бердяев, Елена  Блаватская,  Владимир Розанов, Ницше, Монтень, Платон, Сенека.

  Занимаясь самообразованием и дома и в дальних походах, Михаил Гутман получил необходимые ему обширные гуманитарные знания, которые, разумеется, морское, техническое образование дать ему не могло.

  В личном плане Михаил Семёнович был не совсем приспособленным к берегу моряк, и поэт, который мог разбудить в 3-4 ночи друзей и знакомых для прочтения новых стихов. В то же время он был мягким, добрым, без капризов, до мозга костей питерский интеллигент.

  Друг поэта, Анатолий Мороз вспоминал, иногда он мне звонил, подражая моей одесской манере говорить:

  «Я Вам своё здрасьте, а Вы мне что в ответ?» И после нескольких шуточных обменов любезностями он читал мне какое-нибудь только что рождённое стихотворение. Как-то я ему сказал: «Миша, признайся, что ты – одесский еврей?».

И он мне прочитал четверостишье, которое только что написал:

«Как всё же на таланты щедр апрель.
Возьмём меня, к примеру, в меру трезвого.
Задуманный когда-то как еврей,
Собой украсил русскую поэзию»

   С собственной рукописью не везло вплоть до 1990 года, пока его сестра, будучи в Париже,  не отдала его рукопись писателю и редактору журнала «Синтаксис»  Андрею Донатовичу Синявскому.

  Мэтр заинтересовался, и книга «Стихи», вышла под его редакцией в 1990 году, в Париже, кстати, и политическая погода была во дворе другая, в 90-е годы.
  У Михаила Семёновича буквально выросли крылья, когда в Париже издали первую книгу и прислали 20-ть экземпляров автору.

  Позднее, Михаил Гутман рассказывал, как один из мэтров приморской писательской организации, тогда, предложил ему:

  «Давай так: ты спрячь эту свою парижскую книжку и никому её не показывай, а открою здесь тебя, как поэта я…»

  Ясное дело, Михаил Семёнович, это предложение, с негодованием, отверг.
В 1997 году, Михаил Гутман, был принят в Союз российских писателей, по рекомендации самого поэта-фронтовика  и барда Булата Окуджавы.

  Союз российских писателей образовался в 1991 году, когда на базе единого Союза писателей СССР – образовались два союза:

  - СПР-Союз писателей России («патриотической» направленности).
  - СРП-Союз российских писателей («демократической» направленности).

Это было время великого раскола.

  В Союзе писателей России, некоторые члены, с восторгом обсуждали московское новоявление – общество «Память», руководитель Дмитрий Васильев.

   Общество «Память» возникло  в 1980 году, при помощи КГБ, и к концу 1986 года, превратилась в организацию, претендующую на роль главного идеолога зарождающегося русского националистического движения, и ведущую активную антиеврейскую кампанию на массовых митингах и в печати.

  Конечно,  был русский и еврейский фактор в подоплёке разделения Союза писателей СССР, после событий августа 1991 года. Националистическое  общество «Память», развернуло широкомасштабную кампанию по разделению писателей на русских и русскоязычных (армян, башкир, евреев, татар и т.д.)

  Возникла, поэтому и у Михаила Семёновича в творчестве и еврейская тема, которая, как и всякая национальная тема, не может не быть болезненной.

  Печально - иронически она звучит у Михаила Гутмана в стихотворении «Попытка прогулки»:

«Мне-то что, я - Гутман. Я - не лезь.
Я - молчи. Я лишь русскоязычен,
Чем в культуре русской неприличен…»

  Руководитель общества «Память» - второстепенный актёр Дмитрий Васильев, в чёрной униформе  – открыто называл себя – русским фашистом, не привлекаясь за такое высказывание к ответственности со стороны властей.

  Большая группа писателей, среди которых были Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Фазиль Искандер, Булат Окуджава, Анатолий Приставкин, организовали в Москве альтернативный Союз российских писателей, членами которого сейчас свыше 3,5 тысяч литераторов, куда и был принят, наконец, в 1997 году Михаил Гутман.

  С тех пор при финансовой помощи Приморского морского пароходства, одна за другой, у Михаила Семёновича выходят книги: «Попытка прогулки» - 1977 год, «Одиночество»-1994, «Два одиночества», «Трактир жизни»-2001год, «Отражение»-2003 год, «Избранное».

  Также, Михаил Гутман, находил возможность  и вёл в газете «Лукоморье» - г.Арсеньев, редактор Н.Н.Морозов, ежемесячно рубрику «Заочный поэтический семинар», с 1997 года, в которой убедительно рассказывал, с примерами, об азах поэтического мастерства читателям литературного издания.

Литературно-музыкальный ежемесячник "Лукоморье" - было на то время, единственное в России, уникальное по своей доступности литературное издание для народа, которое являлась одновременно и заочной формой литературной учёбы, для любителей поэзии и подписчиков.

  Вот отрывок, из статьи «Тайна ремесла» Михаила Семёновича, в газете «Лукоморье за 1998 год, занятие второе:

  «И вопрос – так что же всё-таки Поэзия – искусство, наука или ремесло, коим можно и должно учиться!

  Талант – это только заявка на звание поэта. Талант, не подкреплённый знаниями, не более чем пустой звук, на какой бы красивой ноте он не звучал.

  Ни в коей мере я не претендую на авторство этих  прописных истин. Я  - лишь один из многих, который подписывается под ними обеими руками».

  Материалы для рубрики «Заочный поэтический семинар», поэт высылал с борта танкера радиотелеграммой, благо отношения с радистами были дружескими.

  Город Находка стал для Михаила Семёновича Гутмана его поэтической вершиной.
В 2000 году Михаила Семёновича постигла неизлечимая болезнь, его отправили на пенсию, на которой ему было суждено прожить всего один год.

  И ушёл из жизни достойно, как мужик. Когда узнал о неизлечимой болезни, сказал: «Сколько проживу – столько и проживу».

  Самый большой сборник Михаил Гутман набирал на компьютере уже, будучи на пороге смерти, торопился.  Одну руку – парализовало. Успел.

  Но лишь за два дня до смерти подержал сборник «Трактир Жизни» в слабеющих руках, даже полистать не было сил. У него хватило сил лишь на то, чтобы прикоснуться к нему губами.

  6-го мая 2001 года, в возрасте 57 лет, Михаила Семёновича Гутмана не стало.

  Два поэтических сборника Михаила Гутмана «Одиночество» и «Трактир жизни», находятся в музее русской литературы в Вашингтоне.

  У Михаила Гутмана, было возвышенное чувство к женщине, он её буквально боготворил, об этом наглядно говорят строчки из его романса:

«Любите Женщину, мужчины,
не как венчающую пир,
а ежечасно, без причины,
как, например, любил Шекспир»
 

  Вдова поэта - Тамара Петровна, выслала мне в Спасск - Дальний, в начале 2000-х годов, на память, с дарственной надписью две книги своего мужа: «Трактир жизни»-2001 год и «Отражение»-2003 год – книгу прощания и памяти, за что я ей сердечно благодарен.

  Человек жив, пока жива о нём память. Благодарная Находка чтит память о Михаиле Гутмане, как о Поэте и Человеке. Ежегодно проводятся городские вечера памяти поэта, его стихи печатают местные, краевые и российские издания.

  Многие стихи Михаила Гутмана настолько благозвучны, задушевны, что были положены на музыку не одним композитором, среди них Валерий Зюзюлев- город Находка, Нина Полуполтинных- город Артём, Людмила Бондарь-город Уссурийск.

  Что лучше расскажет о поэте, как не его стихи? Они и удивят открытиями, и заставят задуматься, восхититься и изумиться.

  Стихи пишут многие, стихи бывают разные, хорошие и плохие, однако стихи, волнующие душу, заставляющие глубоко задуматься о смысле жизни встречаются редко.
К этой редкой категории относится поэзия Михаила Гутмана. Его стихи невозможно спутать с другими, ибо в них содержится грусть и философская ирония, и знание жизни.
У каждого города должен быть свой поэт, у города Находка, Приморского края – это Михаил Гутман.

  Приморское пароходство обещало, в котором он проплавал 17-ть лет, на танкерах, старшим электромехаником, что со временем, одному из новых кораблей будет присвоено имя поэта – Михаила Гутмана, будем ждать заслуженной награды, прошло уже 20-ть  лет.

  Его стихи посвящены Находке, освещают извечные темы добра и зла, любви и предательства, воспевают могущество России, удивляясь её беспомощности.

  Во многих стихотворениях Михаила Семёновича ясно просматривается гражданская позиция автора и любовь к родной стране, хотя жить в ней, оказывается, так не просто.
Тем не менее, он искренне признаётся в «…любви безграничной к России, как бы ни было невыносимо…»

  Творчество Михаила Гутмана определяет высокая культура, огромная эрудиция и интеллигентность, его везде уважали, он всегда был в центре внимания.

  Часто Новый год приходилось встречать Михаилу Гутману, в плавании, на борту корабля, о чём свидетельствуют такие строки:

«За бортом – Филиппины.
На борту Новый год
Мы шампанское пили
Средь ненашенских вод.
Что-то дружно кричали
Под призывы «споём».
Но о доме молчали.
Каждый всяк о своём…»

  Это был замечательный поэт, добрый человек, который всегда говорил, что его стихия – поэзия и море.

  От стихов Михаила Гутмана, испытываешь филологическое изумление.
При жизни Михаила Гутмана называли лучшим поэтом Приморья.

Из поэтического наследия Михаила Гутмана.

         ***

Зачем Творец меня призвал
в сей мир в минуты роковые
всеторжествующего зла,
а не в иные?

И в чём здесь промысел судьбы
Существования поэта,
Опричь как лишь мишенью быть
Для пистолета?

Ужель в страданьях только суть
существования земного?
Ужель один лишь, скорбный, путь –
и нет иного?

      «Признание»

Не скажу, чтобы в охотку
я приехал в град Находку –
морем-горем занесло.
Не скажу и то, что сразу
полюбил, окинув глазом,
не найдя при этом слов.

Пару слов нашлось, конечно.
Не скажу, чтобы сердечных,
но – печатные вполне.
В час сердечной смуты, впрочем,
когда слёзы жгли мне очи,
до красот ли было мне?

А потом Она явилась
как ниспосланная милость.
Не скажу, чтобы с небес,
Но с Находкою в подарок.
Не царица, но Тамара.
Кто сказал, что нет чудес?

       Моей жене.
       «Романс»

Как щемящ этот дождик осенний.
Как он тычется робко в окно.
Словно скорбною вестью веселье
потревожить ему суждено.

Истекали в подсвечниках свечи,
и старинно камин догорал.
Да портьерой задёрнутый вечер
струны дождика перебирал.

Ах, не надо, любимая, плакать.
Это осень. А значит и грусть.
Я к коленям твоим, словно к плахе,
головою, повинной склонюсь.

        «Светлой памяти
бабушки моей, Евдокии Ивановны»
                Маме.

Я в гостях у бабки Дуни.
Я валяюсь на печи.
Бабка в сумерках колдует –
что-то вкусное скворчит
у нея на сковородках
в честь прибытия внучка
в кои веки. Даже водка
из архивов сундучка
восторженно изъята
под нехитрые харчи.
Чу! Финальный стук ухвата –
стало быть, пора с печи.
С деревенской русской печки,
что без всяких лишних слов
городского человечка
так приветила теплом.
Впрочем, может быть, узнала
непутёвого меня,
что на призрачность вокзалов
город детства променял…
Вновь хотел лет двадцать в гости,
да пока искал вокзал…
Словом, бабка на погосте.
И не я закрыл глаза…

       ***
           Б.Окуджаве.

Уходят лучшие. Уходят.
Как бесконечен их уход!
Из года в год. За годом год.
Харон уже наладил брод
в своём трагическом приходе.

О череда постылых лет
и запоздалых комплиментов!
В раскаяньи одномоментном
Мы жмём плечами – мол, memento*…
Никто ни в чём не виноват.

Уходят лучшие. Уходят.
И ничего не происходит…

     «Вздох рыбака»

Нас провожают на причалах
друзья, знакомые, родня.
Все так торжественно печальны!
Все так спешат меня обнять!

Блестят предательские слёзы
в глазах любимых и друзей…
Но это всё – увы, лишь позы,
привычных к проводам людей.

Своим желаньем прослезиться
все так прекрасны в этот миг
своим сочувствием на лицах,
что еле сдерживаешь крик –

крик боли, вызванный разлукой
такою долгой иногда,
что ты, втянувшись в эту муку,
лишь улыбнёшься,
как всегда…

      ***

Ну, вот и я добрался до Америки.
В груди восторг.
Но так себе, умеренный,
поскольку не стремился – занесло
меня сюда рыбачье ремесло.

Лос-Анжелес мерцал вдали волнующе
огней портовых сполохом полуночным.
Душа на берег было захотела,
но было невизированным тело.

      «Медведь»

Мы с ним увиделись в малиннике,
когда он куст раздвинул лапищей
такой, что мысль о поликлинике
отпала вмиг – здесь пахло кладбищем.

Ну рандеву! Ну тет -а- теточки!
И никого, кто б посочувствовал!
А жить хотелось каждой клеточкой
мне всей своей телесной сущности.

И мы скрестили взгляды разные
на жизнь, с рождения привитые –
один из нас победу праздновал,
другой из нас ему завидовал.

Но вот он воздух подозрительно
втянул во всё своё курносище
и, ухмыльнувшись, гад, презрительно,
поковылял в своё урочище…

      «Предупредительный совет»

А ведь проговорим Россию,
как в том, семнадцатом, году,
когда сошлась на силу сила
у говорливых  в поводу.

Ужели снова брат на брата,
отец на сына, дочь на мать?
Нешто народишком богата
страна, себя чтоб воевать?

Увы! Всё это было, было –
жиды… интеллигенты… быдло…
И смело – было – в бой пойдём…

И вновь витийствуем красиво.
А ведь проговорим Россию.
Коль только раньше не пропьём…

       ***

Узнав про Север, ахнула родня:
- Да там полгода не увидишь дня!
- Да там тебя медведи загрызут!
- Ну что тебе не жить, как все живут!..
А я уехал.
Пусть не насовсем.
Полгода хоть не так пожить,
как все…

      «Морской пейзаж»

Распласталась в томной неге
океанская вода.
На виске ночного неба
чуть пульсирует звезда.

Не встревожит сон рыбацкий
всплеском сонная волна.
И блестит серьгой пиратской
в ухе облака луна.

       ***

Вот и мне под пятьдесят.
А точнее, сорок с гаком.
С – под очков мешки висят.
И вторично связан браком.

Есть желанье – нету сил
на любовниц. А когда-то,
зверски будучи красив,
презирал их. Вот расплата.

Впрочем, я ещё могу
Опростить бутылку водки.
Что ещё? Все реже лгу,
Что не жизнь мне без Находки.

Что там в зеркале ещё?
Ничего. Переучёт…

     «POST SCRIPTUM”

Ужели были времена,
когда безумными ночами,
бессвязно-жаркими речами
любимых женщин обольщали,
и впрямь хмелея без вина?

Ужели были времена,
когда любимой милый локон,
лишь промелькнувший ненароком
в одном из предрассветных окон,
и вправду мог свести с ума?

Ужели были времена
нас возвышающей Любови?
И что осталось. Кроме боли
воспоминаний тех? Не боле,
чем нас, любивших, имена…

     ***

Во мне опять пол-литра водки,
и в стельку пьяная душа
на волю рвётся через глотку
той песней, что о камышах.

Моталось тело, словно пламя
на свечке, что на сквозняке.
Качали тёти головами.
На всякий случай – вдалеке.

Да я был пьян. Но – не навязчив.
И зря прохожий сиганул
в ту подворотню, словно мячик,
с интеллигентным «караул!»

Я никому не делал худа.
Хотелось просто всех обнять,
покуда жив и пьян покуда,
но разве трезвому понять…

      ***

На диком бреге Иордана
стоял я дум великих без,
в руке железки от кардана
приятный ощущая вес

на случай самообороны
от жертв случайной мне родни,
во времена сбежавшей оны,
в погромные, точнее, дни.

Стою себе, дитя двух наций,
одной гонимою другой,
пытаясь честно разобраться
в какой я нации изгой.

Верчу железку от кардана
взамен пращи как бы шутя
у вод священных Иордана,
еврея русское дитя…

     ***

Как здоровье?
Слава Богу –
дозволяет водку пить.
Не скажу, чтобы помногу,
но хватает, чтоб тревогу
за Россию утопить…

     «Завещание»

Когда умру – не надо гроба.
В матросскую оденьте робу
И за борт. В море. По доске.
И не давайте власть тоске,
а вылейте по чарке водки
в свои простуженные глотки
за упокой моей души.
Да чтоб до дна всё осушить.
Потом скажите: - БЫЛ поэт.
Наш. Корабельный.
Был и нет.
Писал про море он всю жизнь
И честно море заслужил.

      ***

Ах, зря надсаживает груди
кликуш и плакальщиков рать –
Россия есть, была и будет!
Вот мы – и впрямь всего лишь люди:
нам – время жить и умирать.
Когда и как, поврозь иль вместе? –
Вопрос куда как интересней…

     ***

Когда-то был стихам рад.
А нынче я стихами болен.
Остался в прошлом Ленинград
таком далёком, что не боле,
чем сожаленья лёгкий вздох
порою душу потревожит.
Ах, муза дальних поездов!
почто сманила сладкой ложью?..
Сижу, гляжу себе в окно
в сверхдальнем городе Находка.
А мог бы жить в Париже. Но
не то чтобы не суждено,
а, как ни странно,
неохота…

     «Предисловие к исповеди»

Прости, Господь, что был не тем, кем был.
Прости меня за то, что Дар поэта
разменивал на пьяные куплеты,
любя, увы, не тех, кого любил.

Прости, о Боже, своего раба.
Прости за то, что вольно иль невольно
я делал близким и не близким больно,
причём не перекрещивая лба.

Да, я полжизни морю подарил,
поскольку море, в сущности, лишь средство
для мужественного, но всё же бегства
от жизни, кто б там что ни говорил.

О, как нелепы «если да кабы»
В попытках всуе самооправдаться!
Но – время собирать, и собираться.
Прости, Господь, что был не тем, кем был…

     ***

Остановиться. Оглядеться.
Хоть на мгновенье дать отбой.
Бегу от самого аж детства
Вперегонки с самим собой:
аллюром, иноходью, рысью,
галопом – веря, что в седле.
И вдруг столкнуться насмерть с мыслью,
что был случаен на земле…