***

...и только раз рождаются в столетье
поэт-дурак, поэт-отец, поэт-цветок
(Дмитрий Воденников)

а Она стоит надо мной, как колонна,
и глядит сверху вниз – на меня,
уже потерявшего в росте сантиметров примерно десять
за какие-то десять минут.
ей хочется понаблюдать, как средней руки поэт
стремительно уменьшается до размеров садового гнома.
потом говорит: он достаточно сказал за тебя, хватит.
ты переводишь добро, говорю тебе, хватит.
эти чернила в ручке можно потратить на что-то другое.
допустим, на список продуктов, которые можно съесть,
переварить и прожить ещё день или два, или шесть.
и я не могу ей ответить сразу, потому что слова,
из которых и выросла эта любовь,
оказались внезапно совсем не моей армией,
не моими цветами, не моими слезами,
а диверсантами и какой-то бумажной жутью,
напоминающей грязные розы на поминальном венке.
и пока (по привычке и сам собой)
в голове собирается этот образ, я молчу,
чтобы ответить ей смело, красиво, достойно.
что в ручке вообще не чернила, а кровь – моя кровь.
что пишу я всегда этой кровью и только кровью.
а чёрной стала она потому, что я болен.
и болен любовью – единственной, вечной, прекрасной.
и всё-таки не успеваю.
Она берёт книгу и бьёт меня, бьёт меня, бьёт этой книгой.
зачем, ну зачем, ну зачем, говорю я себе,
зачем я решил перечитывать джойса?
ведь мог же хотя бы булгакова, нет, не булгакова,
ведь мог федерико гарсиа лорку (федорино горе)* – он тоньше намного,
его расстреляли в каких-то там тридцать восемь,
он меньше успел написать, и поэтому книга легче.
в конце-то концов, почему не рембо? почему?
и в этот момент я теряю сознание.
и вижу их всех – встречающих, ждущих
и самых любимых моих, одни из которых уже прописались
по разным углам и квартирам в подземной хели,
другие пока что одной ногой, но тоже практически там.
и вот эти, последние, мне уступают дорогу,
меня пропускают вперёд (потому что, конечно же, любят).
и во взгляде у каждого только один вопрос:
мы не верили до последнего, говорят мне они,
мы не верили. но теперь мы увидели сами.
так всё-таки это правда – связался с Той Женщиной?
и я, не найдя в себе сил оправдаться,
целую каждого (ну то есть целую, кого успеваю)
и возвращаюсь в свой мозг, в своё сердце и задницу.

а Она, как колонна, стоит и стоит надо мной.
я слышу: ты понял, что я говорю тебе, или не понял?
достаточно он сказал, и сказал за тебя,
и нечего тратить чернила в хорошей ручке,
потому что сказать тебе нечего, ясно?
ох, мама, ох, папа, ну были бы вы помоложе,
такими, совсем молодыми,
подростками были бы если –
смогли бы родить меня раньше на десять лет.
ну я же читал у шекспира, ромео с джульеттой.
девчонке четырнадцать было –
нормально, вполне детородный возраст.
и я бы тогда обогнал, о даа.. ещё как обогнал бы его,
да дни бы и ночи строчил, дни и ночи,
и утром и вечером тоже.
и я был бы первым, и я был бы лучшим,
и я был бы гением, суперпоэтом, поэтом-цветком,
а не это вот всё.
и силы для жизни даёт мне теперь
только чёрная-чёрная зависть,
и в мыслях моих только страшная, лютая месть.
ну ладно, срифмую последнюю строчку, пожалуй.
Ты есть.

-----
* спасибо Дмитрию Борисовичу за личную подсказку