Мурик

   Мурик, огромный сибирский кот с густющей серой шерстью, которая зимой превращалась в прекрасную шубу, защищавшую Мурика от любых непредвиденных холодов, а весной клоками сходила с его боков, отчего вид кота не вызывал восхищения,  был всеобщим любимцем в семье.  Да и как его было не любить, если он был настолько умён, что, казалось, вот-вот научится говорить, если у него возникнет такая необходимость. Но его и так понимали все без слов, как, впрочем, и он тоже всех понимал.  Мурик  вёл себя абсолютно независимо,  уходил из дома, когда захочет и неизвестно на сколько, может и на несколько дней, приходил домой видимо тогда, когда нужно было восстановить изрядно подкосившиеся похождениями силы. Но уж если возвращался домой с виноватым видом, мяукая ещё задолго до дома так, что его мяуканье слышало полдеревни, то превращался в самого, что ни на есть домашнего кота.
   
 Первым делом он  бежал к миске, в которую регулярно, не зависимо от его присутствия наливалось свежее после каждой дойки молоко. Он залпом выпивал его под незлобливое ворчание бабушки, которая величала его то «заразой этакой», то «паразитом», выспрашивая, где же его «эстолько долго носило». Когда молоко в миске заканчивалось, Мурик  встряхивал лапки, как будто он их испачкал, виновато смотрел на хозяйку и весь вид его говорил: - Знаю, что виноват, но что я могу поделать? Природа…
Затем у Мурика начинались долгие гигиенические процедуры, которые могли затянуться даже и на полчаса, потому что Мурик, несмотря на  усталость, личную гигиену никогда не оставлял на потом.  Наконец, выполнив всё необходимое для приведения своей изрядно потрёпанной, а иногда и здорово поцарапанной внешности, отправлялся на печь  - отлёживаться в тепле.
Вот там-то, на печи Мурик и становился объектом  наших с сестрой детских игр! Как только кот оказывался на печке, мы тут же следом забирались туда и принимались с ним играть. Вернее играли мы, а он был лишь безучастным участником наших с сестрой развлечений. Что мы с ним только не вытворяли! Мы пеленали его в пелёнки, как младенца, пытались кормить и из бутылочки, и из ложечки, засовывали ему пустышку. Мурик в этот момент не обращал на нас никакого внимания, притворившись, толи мертвецки спящим, толи впавшим в обморочное состояние от таких мучений.
Наигравшись с Муриком вволю, мы слезали с печки и занимались своими девчоночьими делами, а Мурик продолжал спать непробудным сном. Однако стоило только хозяйке стукнуть дужкой принесённого  и поставленного на стол подойника со свежим парным молоком, Мурик являлся на кухню немедленно, тёрся о ноги, мурлыкал, что есть силы, выпрашивая тёпленького ещё молочка. Хозяйка, даже не процедив, наливала в кружку молока, чтоб перелить его в миску. Мурик сидел возле ног, задрав голову вверх, и терпеливо дожидался, когда хозяйка будет наливать ему молоко в миску. У миски он, конечно, оказывался раньше, и начинал лакать молоко уже тогда, когда оно ещё лилось из кружки, тем самым снова вынуждал хозяйку иногда отпихивать его ногой от миски.

Получив своё любимое лакомство, Мурик вразвалку отходил от миски с чувством глубокого удовлетворения. Вид у него в этот момент был самый благодушный. Он садился возле печки, мурлыкал, прищурив глаза и слегка покачиваясь, потом тщательно умывал испачканные в молоке усы и мордочку, и снова отправлялся спать. Те несколько спокойных и сытых дней делали своё дело. Мурик снова становился не тем исхудавшим после загула котом, а заметно покруглевшим, сытым и довольным жизнью. У него появлялась важность в поведении, походка становилась вальяжной, шерсть, тщательно отмытая и расчёсанная языком, начинала отливать тёмным серебром и лосниться.

Как бы не любил Мурик длительные загулы с промежутками безмятежного отсыпа, дело свое кошачье он никогда не забывал. Мышам покоя в доме не было. Мурик иногда ни с того ни с сего спрыгивал с печки и опрометью нёсся в  подполье через специальное небольшое окошечко в полу. Через несколько минут он возвращался тем же путём назад, держа в зубах мышку. Когда  он был помоложе, ему доставляло огромное удовольствие поиграть с жертвой прежде, чем пообедать ею. А когда возраст уже не позволял ему заниматься детскими забавами, он сразу приступал к трапезе.
Но главной заботой Мурик считал не охоту за мышами. Так как больше всего на свете он любил парное молоко, то  не пропустить тот момент, когда оно появится в доме, и  была первоочередная его задача. Мама просыпалась очень рано, потому что ей, кроме того, чтобы управиться по хозяйству, нужно было ещё к пяти часам утра летом, или чуть позднее зимой успеть на ферму, где она работала дояркой. Вставала мама по будильнику, но так как в доме было полно народу, не желая громким трезвоном переполошить всех, мама заводила будильник так, чтобы он не звенел, а просто успевал щёлкнуть. И вот по этому щелчку Мурик спрыгивал с печки и садился возле маминой кровати, ожидая, когда же она встанет.
Маме иногда хотелось хотя бы несколько минут ещё поваляться в кровати. Но терпение Мурика имело предел. Видя, что хозяйка не спешит вставать, он начинал сначала громко мурлыкать. Если и это не помогало, то он принимался тихонько, чуть слышно, мяукать. Видя, что его мяуканье тоже не возымело действия, и хозяйка по-прежнему продолжает нежиться в постели, Мурик  шёл на крайние меры. Он становился на задние лапы у края кровати и начинал стаскивать с хозяйки одеяло. Той ничего не оставалось делать, как подчиниться и встать с кровати. Пока хозяйка одевалась, Мурик терпеливо ждал её у входной двери, а потом впереди её бежал в хлев, где так же терпеливо ждал, когда та наконец-то закончит доить корову.

Получив дома очередную порцию молока, Мурик снова садился возле входной двери. Мама, процедив молоко, растапливала печь и собиралась уходить на работу. Мурик спокойно дремал всё это время возле порога. Как только мама подходила к двери, сон его улетучивался. Он вскакивал, поднимал хвост трубой и проскальзывал в едва открывшуюся дверь раньше хозяйки. Нет, он не бежал по своим кошачьим делам. Он считал своим долгом проводить любимую хозяйку на работу. Он сопровождал её до соседнего, находящегося наискосок от нашего, дома, через огород которого пролегала тропинка, ведущая к ферме, садился у изгороди и сидел до тех пор,  пока хозяйка не скроется из вида. Потом с чувством выполненного долга Мурик важно возвращался домой.

Вечером всё повторялось с точностью до наоборот. Каким-то непостижимым образом умея ориентироваться во времени, Мурик за несколько минут до того, как мама должна вернуться домой с работы, бежал к соседскому дому, садился у изгороди и широко раскрытыми глазами вглядывался вдаль, ожидая появления в поле зрения хозяйки. Как только Мурик видел, что хозяйка идёт по тропинке, он срывался с места, перепрыгивал через изгородь и бежал к ней навстречу, громко мяукая.  Радостно бросался ей под ноги, чтобы хозяйка похвалила его и погладила.  Потом опять же впереди её бежал домой.

Недалеко от нас жила наша родственница, бабушкина тётушка. У неё был муж, дед Гриша, которого мы любили за его добродушный характер. Он тоже любил нас, особенно меня, потому что ни детей, ни внуков у него не было, и старался по возможности меня баловать. Дед Гриша плёл замечательные корзины для всех случаев жизни и искусно делал  санки. Изделия он делал не просто, чтоб отделаться, а с душой и фантазией. Корзинки делал из дранки – тонкой деревянной щепы, которая переплеталась так, что корзинка была, что называется, «в клеточку». Вот дед Гриша мог раскрасить каждую клеточку, и тогда обычная деревянная корзинка имела очень весёлый и нарядный вид.  И корзинки у него были самых разных размеров – от двухведёрных для грибов, до малюсеньких. Мне он сделал совсем игрушечную корзинку, величиной может с пол-литровую банку, чтоб я ходила с ней за земляникой «на угор».

Дед Гриша был очень частым гостем в нашем доме. Почти каждое утро он приходил к нам «ни свет, ни заря», как говорила его жена, бабушка Мария. Он и правда иногда приходил тогда, когда я ещё спала.   Самое интересное было в том, что когда бы дед Гриша не вошёл в дом, у него на плечах, как огромный меховой воротник возлежал Мурик. Где и как его караулил Мурик – было для меня загадкой. Я думала, что дед Гриша сам поднимает Мурика и кладёт  его себе на спину, но однажды я всё-таки увидела такую картину. Дед Гриша вышел из калитки своего дома и направился в нашу сторону. Мурик мирно дремал на крылечке, на солнышке. Дед Гриша подошёл  к крылечку и громко позвал Мурика. Тот сразу вскочил. Дед Гриша присел на ступеньку спиной к коту, тот запрыгнул к нему на спину и спокойно улёгся на плечах. Дедушка поднялся и пошёл в дом. Мурик при этом даже не повёл ухом – так привычно это было для него.

Всё было прекрасно до одного неприятного случая. С наступлением лета в каждом хозяйстве, и у нас тоже, появлялись цыплята. Мы ждали их с великим нетерпением, так как бабушка доверяла нам сторожить цыплят, чтоб их не утащили коты или коршун. Нам это было не то что не в тягость, а наоборот, в радость. Ведь они были такие маленькие, такие забавные, так смешно бежали, когда мама-клушка громко звала их, чтоб накормить найденным червячком или зёрнышком. Мурик на цыплят, казалось бы, никакого внимания не обращал. Но, оказалось, что это он на своих, в нашем доме не обращал внимания, а вот к соседским цыплятам он интерес всё-таки проявил, да ещё какой! Сначала у соседки пропал один цыплёнок, через день другой. И она решила подкараулить охотника за цыплятами и застала нашего Мурика за этим позорным занятием. Естественно, пришла к нам со скандалом и заявила – куда хотите кота девайте, а чтоб духу его в деревне больше не было.

Поскольку скандала с соседями на этой почве маме и бабушке не хотелось, стали решать, как поступить с Муриком. Принять какие-то жёсткие меры руки не налегли бы, поэтому было решено куда-нибудь его отвезти. И случай не замедлил представиться. Как раз наступило время сенокоса, все работники были привлечены на эту скороспешную работу, так как стояла прекрасная погода, и надо было заготовить достаточное количество сена для колхозных коров. Близлежащие сенокосы всегда оставлялись «на потом» а заготовку сена начинали с дальних. В этот раз все силы были брошены на уборку сена в деревне, которая располагалась километрах в двенадцати от нашей. Туда и решено было отвезти Мурика.

Ничего не подозревающего его отловили, посадили в большую корзину, сверху завязали платком, и папа с мамой повезли его из нашего дома в неизвестность. Меня конечно в это не посвящали, и куда пропал Мурик, который не появлялся домой вот уже больше недели, я не знала. Думала, что как обычно, наболтается и придёт. Но прошла вторая неделя, месяц, а Мурик всё не появлялся. Я начинала уже беспокоиться и скучать без кота, спрашивала взрослых, почему он не приходит домой, но мне только ответили, что он «видимо, пропал куда-то и больше не придёт». Я проплакала целый день после этих заявлений и сказала, что теперь без Мурика нас заедят мыши - я очень их боялась.  Мне пообещали, что возьмут другого котёночка, и я успокоилась.

Лето проскочило как всегда быстро, наступила осень. Темнеть стало рано, и двери в домах на засов тоже стали закрывать рано. Электричества в северных деревнях в то время ещё не было, дома горели керосиновые лампы, а управлялись во дворе с фонарём «летучая мышь». Почему он так назывался, я не понимала, потому что летучую мышь я на картинке видела, и она совсем не была похожа на этот фонарь. Иногда мне приходилось идти с мамой во двор, где содержалась скотина, чтоб посветить ей этим фонарем, пока она несёт в двух руках ведра с кормом для скотины. А обратно несёт пустые ведра, да подойник с молоком – опять руки заняты. Вот я и ходила с этим фонарем.

В тот вечер мы пришли с мамой  в дом, но тут я вспомнила, что шла последняя, а дверь в сени на засов не закрыла. Я взяла фонарь, и как бы мне не было страшно, пошла закрывать дверь.  Я уже взялась за засов, как услышала слабое царапанье в дверь. Мне стало страшно до ужаса, и вдруг я за дверью раздалось знакомое мяуканье. Мурик! Страх тут же куда-то улетучился. Я распахнула дверь, и Мурик пулей проскочил мимо меня. Закрыв дверь на засов, я радостная поспешила домой. Мурик сидел возле входной двери и жалобно смотрел на меня.
- Смотрите, наш Мурик наконец-то вернулся! – заорала я с порога. – А вы говорили – не придёт. А он пришел.

На нас с Муриком смотрели изумлённые до предела лица всех трёх взрослых, а я не понимала, почему они не радуются, что любимый Мурик нашёлся.
Мурик, как чужой, сначала потоптался у порога, потом потёрся о мои ноги и пошёл на кухню. Миски на привычном месте не было, он громко мяукнул, намекая, что надо бы бедолагу накормить. Первой пришла в себя бабушка. Она, кряхтя, поднялась с лавки и пошла доставать спрятанную за печкой миску. Молоко в этот раз Мурику пришлось пить не прямо из-под коровы, но он всё равно пил не отрываясь. Я присела рядом с ним на корточки, и пока он жадно и шумно лакал молоко, гладила его по  ужасно исхудавшей спине. Мурик был такой худой, что казалось  - он стал плоским.  Когда он лакал молоко, то дрожал мелкой дрожью толи от голода, толи от усталости и холода.   

В этот раз ему было не до гигиены. Едва он наелся, как тут же отправился на привычное место на печь, и мы не посмели ему мешать спать.
Утром он не встал, чтобы разбудить и проводить маму. Спал непробудным сном. И вечером тоже не пошёл встречать её с работы.  Так продолжалось несколько дней. Я решила, что он за то время, когда отсутствовал дома, забыл свои прежние привычки, мама с папой решили, что он обиделся. Я не знала тогда, на что он обиделся, потому что историю о том, как его увезли в неизвестные далёкие края, узнала гораздо позднее, когда Мурика уже не стало. И ведь надо же, спустя три месяца, он всё же пришёл домой, нашёл дорогу. Как он сумел это сделать, ведь расстояние между деревнями немалое?

Через некоторое время Мурик  забыл нанесённую ему обиду и всё пошло по-прежнему. Он так же будил, провожал и встречал маму, так же совершал многодневные отлучки, не забывая при этом оберегать дом от мышей.
И ведь что удивительно, Мурик как будто понял, за что его постигло такое наказание. Он прожил после этого случая ещё целых шесть лет, но ни разу в жизни не поймал больше ни одного цыплёнка.
13.04.2021