вопреки объятиям

ветер впивается в мои волокна,
и брезгует вопреки объятиям,
и наливает волну,
снимая плен со света.

в тьму, в бесноватую вражду я вхожу,
и петли снега идут величаво,
пресмыкающаяся книга одевается
в рубище и тихо поет:
о восточном мраморе,
о гнусавом идиоте,
пилящем свое некто,
о рыжих царствиях полудиких всплесков.
мародер газа собирает цветы -
так он доходит до последней волны,
и щурится метрономом счастья,
и падает вычурными извилинами похоти.
здесь, в этом одиночестве,
афиша сооружает влекомые капиталы,
рождается манера величия в колотой зоркости.
здесь, на огранке немой стопы обветривается нижняя
пучина, и седой крот гибнет под пружиной,
соединяясь с катакомбами,
прославляя отбитые шашни.

молодые щупают кроны,
из стебля движется балахон рева,
синий скот свищет в молчаливом бдении,
и каска одевается на ром ответа.
сказка мерно бдит в полуденных брошках,
палач реет смирными красками,
ставни поолщатся на ветру,
и вол одевает землю,
и красть - как плакать на отшибе слезы.