В четвёртом часу ночи...

* * *
В четвёртом часу ночи, когда второй канал уже отключен, сижу и внимаю Гордону на Эрнсте. Ещё немного и обычная потребность спать отпадёт, как потерявшая актуальность.  Близится утро, банальное воскресное утро. Будто в дешёвой мелодраме, за окном капает мрачный дождь: монотонный звон синхронно с моими мыслями растекается по спящему району многоэтажек невидимыми и совершенно бесполезными отрезками… Смотрю на свою ладонь сквозь полумрак ночи и мерцание телевизора. Я вижу линию жизни, вижу очередной бесполезный отрезок на ней, который только что закончился.
Ты ушла. Ушла полчаса назад, а я до сих пор не мог этого принять! Тридцать минут какого-то дурацкого анабиоза, невнятной прострации: я жил как робот, как обезличенный кусок органики; не осознавая своих поступков, я рассеянно нажимал клавишу выключателя, хотя лампочка перегорела ещё тринадцать нажатий назад. Глупая эгоцентричность! Кажется, что из-за этого колючего и неудобного комка в моей груди весь мир должен остановиться. Но только мои глаза замыливаются, мои разбитые розовые очки сгущают краски этой субъективной реальности, такой справедливой и такой непредсказуемой. А с другой стороны домофона всё по-прежнему… Весна буквально через несколько часов засквозит лёгким ветерком, освежая задумчивые лица прохожих. Каждый из них продолжит жить своей жизнью: кто-то будет торопиться на работу, кто-то возвращаться домой после бурной ночи, а старичок из дома напротив… Единство пространства, единство времени. Всё это будет завтра, а сегодня воскресенье.
Тебе не кажется, что звук «с» пытается доминировать? Эта шипящая с присвистом горечь одолевает моё хладнокровие. Эритроциты, двигаясь хаотично, нагревают плазму. Невыносимо корчить из себя дракона, когда окружают змеи. Когда вопреки не в меру подозрительной трёхлетней  идентификации нет возможности отличить чёрное от белого, сладкое от солёного… Адаптация – залог выживания.  Но есть то, к чему нельзя привыкнуть, – другой залог – боль. Говорят, зубная самая сильная… Только представь, все тридцать два зуба сиюминутно раскалываются, освобождая место новым, прорезающимся сквозь прежние нервы, трёхрядным треугольникам одновременно с трансформацией аморфных аэробных лёгких в пугающе непривычные жабры. Они очень пригодятся, когда окружающее переполнится слезами, словно та легендарная чаша. Именно такого рода боль терзает мой мышечный мотор, мою асинхронную машину, моё доверчивое сердце…
Знаешь, я снова начал писать стихи. Нужно было чем-то занять свои одинокие бессонные ночи, особенно субботние. Конечно, мои вирши уже не те, что прежде: менее образные, импульсивные, более чёрствые, богатые рифмами интересными и мыслями тонкими… Но я не хочу писать: не хочу выворачиваться, как синтетический носок, не хочу быть тринадцатым в дюжине, ;  не могу выливаться на бумагу, словно двойной капучино! Мне нужно быть терпким, как эспрессо, чтобы меня смаковали, будто я изысканный ристретто, а не какая-нибудь гадость из пакетика.
Кофе – очень вредный напиток: он заставляет сердце биться интенсивно и напористо.  Интенсивно и напористо бьётся сердце и от любви, но несколько иного рода эти биения, словно густую волнующуюся руду (в смысле кровь) какой-то гурман разбавил молоком… «Не вари ягнёнка в молоке матери его!»  ;  слышится со стороны любителей латте приглушённой мозговой волной. Но что-то подсказывает мне, что вторая кружка (бокал, стакан, калабас, тарелка, чашка)   чаю за тринадцать минут – это чреватая серьёзными последствиями гипербола (или как это там говорится: «преувеличение», мМм, или это: «литота», а не, не это).
Близится утро. Банальное воскресное утро. В такие минуты очень помогают словарь антонимов и труды Ницше в придачу к чайничку пуэра… Пиши  между строк, читай между строк, между двенадцатой и тринадцатой страницами! Вся эта дешифровка ужасно наскучила: простота и лёгкость необходимы как вода.  Конечно, «истина где-то рядом», но непонятно где ты. Я неожиданно для себя хватаю телефонную трубку и судорожно набираю твой номер. Восемь длинных гудков близко к уху и «Лунная соната» за дверью возвещают, что ты вернулась.
«Горе!  Приближается  время,  когда человек не родит больше звезды» А, пока спал я, ты в четвёртом часу ночи, когда второй канал ещё работал, досмотрев свой сон «Единороги», отправилась за хлебом и кофе. Ты же не пьёшь кофе!.. Нет, ты не странная, ты особенная. Я несказанно рад твоему возвращению и очень соскучился. Ложись, мой котёночек, поспи  ещё пару часиков: сегодня воскресенье, без восьми четыре.

(Май 2012) Алексей Виноградов