бризовый ноктюрн

Под вечер фреш потянется из урн,
бомжовых тряпок рваные хламиды
присядут слушать бризовый ноктюрн,
как будто бы чиновники от МИДа
с чинариками тленными в губах.
Такой мотив наигрывает Бах,
что даже бог, таящийся меж нищих,
не чувствуя за дном другого днища,
роняет умилительное - ах!

Отряхивая пыльные бока,
за течной сукой в ночь уходит свора,
и музыка темна и глубока,
течёт, как подоплёка разговора
о вечном и минутном за едой
и выпивкой, но месяц молодой
осветит дипломатов поневоле.
Здесь разве понимают Баха? Ой ли?
Но что же означает ваше "ой",

собравшиеся здесь в ночной тиши,
не знающие бога или Баха,
ушедшие в мирские кутежи,
где, всё, что есть - последняя рубаха,
но бога с Бахом нет - одно из двух,
контейнер, свара, пара молодух,
и зрелища, и хлеб, и казус Белли,
Христос-младенец, спящий в колыбели,
да зрителей восторженное - ух!

Подписан договор на долгий срок,
и с нищим пёс, как будто волк с ягнёнком,
и с Бахом вдоль, а с богом поперёк,
два тела в бессознательном и тонком
пространстве делят хлеб, не чуя дна
за днищем, где черта подведена.
Бог слышал Баха и воскликнул - эко
берёт за душу музыка твоя!
Потом вздохнул, знамения творя,
не зная, как похож на человека.