Пущин в Михайловском

Сквозь снег виднеется заборчик.
Подъём. последняя гора.
И вот замолкнул колокольчик
У заметённого двора.

Но не видать следов саней.
Я вылезаю из кибитки.
А няня, тут же, у дверей,
И Саша-друг, бегом за ней,
Меня встречает у калитки.

Он - босиком, в одной рубахе,
И через слёзы:"охи-ахи",
И напрочь все былые страхи
От перевёрнутых саней
И можно распрягать коней...

 - Скорее в дом, - ругает няня, -
Вас ждут давно блины в сметане.
Со снегом скинув шубы с плеч
Заходим в тёплый дом, где печь.

Снова объятья, слёзы встречи,
Родные обороты речи
Про ту, иную, неземную,
Что в Питере "бушует жизнь",
И говорило всё: - вернись.

Но, отойдя от суеты,
Я сразу понял, где теперь я:
Всюду разбросанные перья,
Везде исписаны листы,
Где только Я. и только Ты...
И Ты читаешь мне творенья!
Они, как благостное пенье,
Под сенью этой теплоты...

Но вдруг в глазах у Саши страх -
К нам от ворот идёт монах,
Идёт, мне кажется, не зря,
Это слуга монастыря,
До чаю был весьма охоч.
Он мог зайти и в день, и в ночь,
Он препоручен к наблюденью...
Вот в чём причина его бденья!

А Саша - очень взбешен был,
Он, тот час Библию открыл,
Как будто прервалось чтенье...
Я понял всё его смущенье
И ещё больше полюбил.

Монах же - чаю с ромом пил.
Повисла "ни о чём" беседа.
Так продолжалось до обеда.
Тут я сказал. что скоро еду.
Монах второй стакан допил
И вмиг, куда-то заспешил.

И снова речи, по иному.
Мы выпили по чарке рому
И подали нам закусить.

А время шло... За разговором
Уж колокольчик под дугой
Зовёт: - Пора-пора, друг мой...

Он со свечой... идёт за мною
И пламя пляшет под рукою:
 - Прощай, мой друг...
Я понял вдруг
Его последнее "прощай",
Слеза скатилась, невзначай,
Мешая мне, мешая взору.

И до сих пор... звенит "прощай",
А лошади... пошли под гору.