Тайна деревушки Чарвременка

И те вернутся, сгинул кто во мгле воспоминаний,
Возобновится шестерёнок сбитый ход.
Не властно время в поединке с памятью –
Бесследно исчезает только то, что зло несёт.
 
Резким движением она сорвала с головы меховые наушники и захлопнула книгу с красной потрепанной закладкой. Холмы, пролетающие за окном, виделись такими близкими, что, казалось, можно было протянуть руку и взъерошить их махровые зефирные шапки. Умиротворение. Ей не нравились экскурсии из-за терпкого автобусного запаха, плывущего нотками бензина и кислого цитруса по серому салону. Пыльный экран часов показывал двенадцать дня. Оставалось два часа до пункта назначения – глухой деревни Чарвременка. Горячей точки во время Великой Отечественной войны.
***
Два симпатичных рослых парня ловко подхватили Ангелинку под руки и оттащили под полосатый навес, за которым расположился стол, сплошь заставленный грязными клетчатыми сумками с едой.
– Стремцова, ты что такая… отрешенная сегодня? Ходят слухи про то, что в Чарвременке ведьмы живут, не хочешь с нами порыскать, пока эти олухи экскурсовода слушают? – С хохотом мальчик с пронзительными голубыми глазами накинул на голову девчонки ситцевый платочек. Голубоглазого звали Игорьком, а второго, хиловатого веснушчатого рыжика, - Петькой.
– Если бы тут не было столь скучно, вы оба пошли б куда подальше; но ваше счастье: ещё чуток, и я покроюсь плесенью от тоски. – Ангелинка расхохоталась, широко открыв рот и показав белоснежные зубы.
Под монотонную речь экскурсовода – юной светловолосой девушки с острым носиком – ребята незаметно юркнули под ветхий забор, изолировавший их тургруппу от остального посёлка и устремились вглубь деревушки. «За пределами цветастого дворика всё иначе. Да, это именно Запределье. Мрачное, покрытой липкой паутиной, пестрящее тайнами», - думала девчушка, пока троица пробиралась через длинный, захламленный сломанными ветками овраг к дому, одиноко стоящему на его противоположной стороне.
– Слышь, Стремцова, не боишься? Вдруг там призраки? –  хохотал Петька, вытирая грязные руки о вельветовые брюки.
– Ага, дух неупокоившейся ведьмы. И куча тараканов. Полная антисанитария, в общем.  –гордо заявила Ангелинка, пиная стоптанными ботинками комья мокрой земли.
Неказистый домишко. В таких уже и не живут – торчащая маяком труба, гнилой рубероид. Выделялись лишь странные фигуры, аккуратно вычерченные на стенах дома. Пугающая точность изображения, как в золотом сечении Да Винчи. Не было кричащих цветов. Просто ни один штрих не выглядел смазанным, стёртым. Похоже на древние руны.
Крыльцо дополняли две белоснежные колонны, словно украденные из древнегреческого Пантеона. К таким можно прислониться мокрым лбом в знойный день и почувствовать блаженную прохладу, ласкающую кожу. Молочный белый отражает жару и дарит средиземноморское умиротворение. Да вот только откуда сие чудо античной архитектуры в советской глубинке?
Ребята обступили крыльцо. Дух захватывало от атмосферы пугающей странности, окутывающей маленький дворик. Она растекалась по нему, хватая цепкими пальцами за горло и затягивая в дурманящую нирвану.
Петька проявил храбрость и первым прикоснулся костяшками пальцев к пыльной двери. Затем, сделав глубокий вдох, постучал. Клубы едкой пыли, появившиеся откуда-то сверху, окутали ребят.
«Этот дом сейчас развалится, чувствую я», - с ухмылкой протянула Ангелинка.
Дверь резко распахнулась.
 
***
На пороге среди облака пыли показалась старушка. Обычная себе бабуська, в общем-то, одна из тех, что нянчат внуков в российских глубинках, рассказывают на ночь сказки, вяжут носки, поят горячим чаем с липовым мёдом, после которого сладкая истома пронизывает всего тебя насквозь вместе с промокшими носками. Да так, что хочется вечно возвращаться после зимних прогулок в тёплую избушку, со снегом за шиворотом, дабы вновь испытать это мимолётное ощущение счастья.
Портила старушку лишь длинная багровая царапина, тянущаяся по щеке.
– Кот, что ли, бабку-то тяпнул. – дернулась мысль у голубоглазого Игорька.
И казалось бы: вроде это явное уродство, но старушка в голубом платке не Баба Яга, а наоборот, колоритная такая, сказочная.
– Шрам то, малой. Не кошка поцарапала. В мае срок третьего немец осколком бомбы поцеловал. – старуха воспроизвела мысли Игоря, прищурившись ввалившимся глазом.
– Ну заходьте, касатики, коль пожаловали; а то, вона, как дождь ливанет! – хихикнула старушка. Она загребла растерявшихся ребят в охапку и втащила в дом. Снаружи-то он был неказистым и мелким, а внутри… Длиннющий коридор. Бабушка и ребята медленно шли по нему. Бетонные голые стены были увешаны портретами в изысканных рамах. Стёртое золото.
– Но на небе ни облачка, бабушка! – возразил Петька. Почти сразу же раздался раскат грома, гулким эхом разлетевшись по дому. На высушенном весенним солнцем лбу парня проступили капельки пота.
– Господи. Как там-то… Отче наш… – Ангелинка хотела уж поднять руку для крёстного знамения, но опустила, заметив горящую лампадку и красный угол в конце ветхого коридора. Коль уж иконы стоят, бабка вряд ли переодетое чудище.
– Ведьма, сто процентов! – шептал Игорёк перепуганным ребятам. – Сейчас небось воду вскипятит и слопает с потрохами!
– Замолчи, Ларин, и так страшно до одури, а тут еще ты со своими страшилками. – Петька замахнулся на дружка.
Тем временем старый коридор подошёл к концу. Охровый свет забрезжил из-под приоткрытой двери. Бабка хихикнула и распахнула дубовую махину, жестом приглашая ребят войти. Дверь казалась неподъёмной, и Игорёк вытаращил водянисто-голубые глаза, увидев силу хлипкой старушки.
Комната, в которую Октябрина Кузьминина привела ребят, чем-то напоминала спальню Воланда. Освещалось помещение желтоватыми свечами в старинных бронзовых подсвечниках, из-за чего глаза Петьки начали слипаться. Огонь в камине бушевал, выплясывая оранжевыми языками причудливые па и разливая своё тепло по гостиной. Ангелинка вгляделась и ей померещилось, что огненные девчата держатся за руки и несутся в хороводе. Босые пятки дружно ударили в землю.
– Ух, ух, соломянный дух, дух… –  отозвалось глухое эхо. На столике у камина девочка заметила толстую книгу со сморщившимися от старости страницами. Руны на её обложке напоминали странные фигуры, аккуратно вычерченные на стенах дома. Рядом со столиком стоял синий бархатный диванчик. Жестом старушка указала на него, приглашая ребят сесть. Троица синхронно плюхнулась на выцветшие места. Диван чахоточно закашлял, поднимая клубы пыли.
– Расскажите нам что-нибудь из истории Чарвременки, б-бабуля! Мы тут приехали на экскурсию, а ничего не знаем… –  просипел Игорёк, вытирая вспотевшие руки о пыльный бархат.
– Тут, говорят, ведьмы живут и куча всякой чертовщины творится… – Ангелинка прищурилась.
– Гм, – хихикнула старушка. – Ну да, касатики, по поверью это последний ведьмовский оплот. В чарвременских глубинках живут 33 потомственные ведьмы. Все рожденные. Но увидеть их можно только на Ивана Купалу. Зацветёт папоротник, разгорится костёр, замкнётся круг девчачьих ладошек и звонкий хохот разлетится по ночной деревне!
– К-круто! – задыхаясь от волны накатившего интереса, прошептал Петька. – Бабушка, а вы же не из этих? Ну… Не колдуете ночами? Вы тут всю жизнь живёте, наверное?
– А то. Как уродилась в восемнадцатом году, так и живу. – Старушка почему-то пропустила первый вопрос парня. – Даже в войну никуда не отъезжала, хотя надо было бы: бомбы летали кругом. Бог миловал.
Ангелина обратила внимание на портреты двух юношей, что висели на голой стене. Один был чернобровый, с резкими чертами лица и сжатыми губами. Белая льняная рубаха контрастировала с грубостью. Или же это был страх, тщательно спрятанный в скульптурные черты? Вид парня не отталкивал и не пугал – казак есть казак. Второй портрет казался написанным наспех, смазанным. Лицо парня (на вид он был чуть моложе первого) виделось неестественным. Было ощущение, что портрет рисовали по памяти, усиленно восстанавливая на бумаге забывшиеся черты. Мазки будто медленно исчезали из образа, который помнил художник. У второго юноши были ясные голубые глаза и льняные кудряшки. Во взгляде читалась некая наивность – дитя.
– То сыновья, – вздохнула старушка. – С сорок третьего не видела. Только последнюю июльскую ночь и помню, как исчезли.
– П-погибли? Извините, если что. – аккуратно спросил Петя. Бабушка огляделась и задёрнула шелковые шторы.
– Как сказать… Исчезли. В ту ночь такой обстрел был, что земля ходила ходуном. Осколки бомб сыпались градом. – Голос старушки угасал, шурша осенней листвой. – Мне виделось, что мы, как маленькие зверьки, заперты в клетку, которую со всех сторон пронзают металлические шипы. Только утих обстрел – Серёжка с Витюшей вышли поглядеть, что со скотиной сделалось. Первому тогда двенадцать минуло, второму осьмнадцать. Час идёт, два – никого нет. И не стреляют же немцы больше, а дети словно сквозь землю провалились. Вылезла я из погреба, обошла двор, а потом и всю деревеньку – нигде нема. Соседка тоже руками развела. Только, говорит, видела шар светящийся в нашем дворике. Так и сгинули куда-то, як чёрт унес. Пыталась я найти моих птенчиков, но тщетно. Хотя сердце, материнское-то, подсказывало, что живы.
Пробовала восстановить ход времени, но… – Бабушка отвернулась к пылающему камину и украдкой смахнула слезинку с щеки.
– А-а… Как восстановить? В Москву, что ли, писали? Или разведку вели? – вытянул шею Петька.
– Та какая мне Москва, касатик? У меня правда одна, в книге написанная.
Слова произнесутся, вера в правду пронзит плоть, лоскутки перешьются, время смерти застынет вновь… – старушка зашептала непонятные слова, описывая сухенькими руками круги по воздуху. Ангелинке стало жутко, и она вспомнила, что их класс сейчас слушает истории о посёлке и, быть может, пьёт янтарный напиток из термоса, который они везли из родного города. В животе неприятно заурчало, но страх напрочь спугнул чувство голода, и оно затаилось в уголке. Ребята прижались друг к другу. Ангелинка слышала биение сердец мальчишек и понимала, что им тоже очень страшно.
Слова бабки слились в одну протяжную песню, которая туманом ползла по комнате и доставала до потаенных уголков сознания. Голос старушки был настолько глубоким, что ребята заклевали носом. Казалось, что из головы вытащили мозги и засунули туда комок сахарной ваты.
Зеркало поморщилось и мигнуло. Со стен стружками поползли обои. Тусклые свечи медленно растворялись, из-за чего в комнате темнело. Воздух стал густым и кисловатым. Ребята сидели на выцветающем бархатном диване, чуть дыша.
Стены комнаты покрылись толстыми трещинами и осыпались. Ангелинка потеряла сознание. Дверь захлопнулась, чтобы открыться снова – через сорок пять лет.
 
***
Сонные глаза открылись. Резко вскочив с диванчика, девочка обнаружила, что лежала она не на диванчике, а на скамейке. Заляпанной красными пятнами, сырой. Не было ни бронзовых подсвечников, ни пузатого камина, ни Петьки с Игорьком. Глянцевый календарь, висевший на деревянном шкафу, показывал сорок третий год. На календаре была изображена женщина в красном одеянии – Родина-мать зовёт.
Посреди комнаты стояла старушка. Ангелинка уже открыла рот, чтобы спросить, где она находится, как вдалеке прозвучали гулкие взрывы бомб. Бабушка схватила девочку за край пёстрой кофточки и вытащила во двор. Там, у деревянной стены дома, была вырыта небольшая яма, в которую и спрятались. Ангелинка прижалась к сырой земле. Небо было красновато-лиловым, разбухшим, словно впитавшим в себя море слёз, пролитое матерями и женами.
Вот, как на киноплёнке, понеслись кадры. Выбегают два худеньких парня, прикрывая руками голову и испуганно глядя в небо. Один, что повыше, вычерчивает на песке резкими штрихами фигуру – смесь звёзд, квадратов и овалов. Младший вытаскивает из кармана клочок бумаги, прячет в шкатулку, зарывает в землю и присыпает серым песком, чтобы получился заметный холмик. Братья берутся за руки и монотонно начинают петь.
– Совсем как старушка… – пролетела мысль в голове девочки. Вспышка. Мальчики исчезают. Небо снова ярко-голубое. И тут Ангелинка поняла, что ей нужно сделать. Девочка огляделась и аккуратно вылезла из убежища, прикрыв голову грязной рукой. Подползла к холмику, разрыла липкий песок и достала малахитовую шкатулку. Но усталость сразила её: Ангелинка легла на спину, тяжело дыша и прижимая находку к груди. Девочку переполняло ощущение, что она сделала что-то очень важное. Возможно, самое героическое за её небольшую жизнь.
Ангелинка перевернулась на бок и закрыла глаза. Тьма снова поглотила хрупкое тело.
***
Привычный камин, бронзовые подсвечники и мальчики, дремлющие на бархатном диванчике. Придя в себя, девочка судорожно опустила руку в джинсовый карман и нащупала находку. Дрожащими пальцами Ангелинка открыла шкатулку и развернула записку.
 
Мы исчезли туда,
Где живая вода,
Нет смертельной иглы.
Наша жертва была
Миру свыше дана –
Теперь вы спасены.
 
Взять шкатулку дано
Огню чистой души,
Лишь тогда ты поймешь,
Где твои малыши.
 
Враг теперь отступил
И вернулись бойцы.
Просим, мать, об одном:
Помолись о душах,
При зажжённой лампаде
И белых свечах.
 
Девочка посмотрела на бабушку и улыбнулась. По сухим щекам старушки текли слёзы, но не были они плачем горя. Морщины разглаживались, а впавшие усталые глаза сияли изумрудной зеленью и радостью. И неудивительно: теперь всё выстроилось в единую схему, как кружева. Подвиг двух юношей дал жизнь новому миру.