Шкатулка

Летом в городе пусто, летом в городе гулко,
строй домов безыскусных по немым переулкам
марширует к вокзалу, прочь от площади главной —
загрустишь тут, пожалуй, словно та Ярославна!
   
Хоть какой бы зевака соткой выручил кассу —
зря хозяйка продмага завезла ананасы…
и без лишних эмоций круглым глазом поблёклым
вечно пыльное солнце смотрит в рыжие стёкла.

Заскучала немножко в тишине павильона
то ли дива с обложки, то ль с картины Мадонна,
продавщица капусты — вся судьба в её взгляде,
и анкеты от Пруста в подтвержденье не надо.

В нём смиренная милость утешением  тайным,
будто что-то случилось иль не стало реальным —
так срываются люстры, обвалив штукатурку,
так ломается с хрустом ключ в замке у шкатулки.

Не подпрыгнет пружина, не взметнутся салюты,
на стекле балерина фуэтэ не закрутит,
звуки дивных мелодий не заполнят капеллу,
и не вздрогнут на взлёте крылья бабочек белых...
   
Некто спутал случайно пару точек на карте,
он за столиком в чайной на зелёном Монмартре
позабыл об искусстве, вспомнил  муторный дождик,
как зашёл за капустой:
— Здрасьте, вольный художник!

До сих пор её любит, шлёт звонки, эсэмэски,
шутит, что без прелюдий, без подарков и лести
ни с одной не случалось, ни далёко, ни близко,
и, немного печалясь, доедает свой бискотт...
   
А она по аллее, по дощатым мосточкам,
поспешит, чуть стемнеет, к двухэтажке — там дочка
(родниковые глазки… в декабре будет восемь),
старый дед на коляске, кошка с именем пёсьим.

Там бесхитростный ужин соберёт всё семейство,
вечер хмур и недужен окунётся в блаженство —
рай тенистого сада в цвете роз и герани...
молча с краю присядут девять лет ожиданья.

Всем твердит, мол, так лучше, но, как шепчет соседка,
не находится ключик — антикварная редкость.