Здесь все мертвые

История такая. Когда-то давно, в начале 90-х, прошла первая постперестроечная волна отката москвичей в деревни и села. Тогда многие продавали-сдавали жилье и валили из города. Причины и обстоятельства были разные,  люди были тоже разными. Но, как правило, это были интеллигентные пред- и пенсионного возраста городские жители, верящие, что любить Родину нужно, но такими способами, которые входили в моду, не допустимо, опасно и по всем канонам грешно.  Слава Богу, многим удалось выжить, многие здравствуют и поныне.

К тому времени в деревне, на месте которой сейчас стоит только наш дом, из местных оставалась одна жительница - наша не совсем и далекая, но уже тогда древняя, родственница. Жила она с мужиком, на пару десятков лет моложе ее и появившемся в ее жизни незадолго до описываемых событий. Но рассказ не про них.

Итого в деревне было 2 жилых дома - их и наш старый дом, в котором в ВОВ был немецкий штаб и который, выбитые из деревни фашисты не успели сжечь. Наши родители заезжали ранней весной и глубокой осенью возвращались в город, мы - наездами, по выходным и на отпуск.

Был еще один дом, хозяева которого перебрались в соседнюю "погуще" населенную деревню.
Вот  его и купили, и в нем поселились наши новые соседи. Семья, москвичи, муж, бывший геолог и его жена. Часто приезжал к ним сын, в начале один, потом с женой, потом опять один, потом зачастил-зачастил, пообжился, сошелся с местными из соседних более продвинутых деревень, запил, спился и умер, не дожив до конца 90-х.   

Где-то  в это же время умирает глава семьи, геолог, живший в деревне постоянно. Его жена, оставшись без опоры, несколько лет продолжала приезжать на лето, одна, как сам говорила - в память о муже. Первый годы приезжала с собакой, большой черной немецкой овчаркой, которую мы подкармливали, последующие – без нее, собака не смогла перенести уход хозяина. Потом перестала приезжать и ее хозяйка.

Мы не были близко знакомы, хотя прожили несколько лет рядом. Они были замкнуты, нелюдимы, мы тоже никогда не отличались настойчивостью и навязчивостью в отношениях. Ходили в гости, пили чай, помогали, чем могли по мелочи, о чем-то говорили.
Когда жена геолога перестала ездить, она просила нас присматривать по возможности за домом, что мы старательно делали в весенне-осенний период,  по приезду в Москву созванивались, справлялись о здоровье (к тому времени она уже крепко болела), рассказывали последние деревенские сплетни и прочее…

В первый год их дом простоял. Во вторую зиму, когда в деревне оставались лишь местные старики, дом вскрыли и вынесли все, что можно. От вилок-ложек и проводов до печных дверок и задвижек. Потом еще раз и еще раз. Мы приезжали. Заколачивали дом.
К тому времени мы начали серьезное строительство, в деревне появились рабочие и крестьяне. Думаю, они и завершили  разграбление дома в наше отсутствие. Последними исчезли внутренние двери и баночки с застывшими клеями и красками.   

Теперь у нас проживает постоянный сторож и их дом, расположенный недалеко от нашего нового стоит закрытым и снаружи еще крепок. Внутри? Внутри, как в самых ужасных снах – погром, вывороченные с мясом петли, никому не нужно хламье и какие-то тряпки, разбросанные по полу.

Единственное, что не тронули мрази – это журналы «Иностранная литература» за 70-80-е годы, «Наука и Жизнь» и еще что-то за те же периоды. Помню, как мои родители, выписывали их же, собирали, хранили, читали и перечитывали.  Сохранились еще фотографии. Фотографии хозяев дома, геолога, его жены, сына, собаки: до их приезда в деревню – Урал, Сибирь, Байкал, горы, байдарки, костры. Их уже местные фотографии – дом, огород, лес, Волга. Совсем старые фото, скорее всего, их предков начала века и раньше. Фотография были вывалены кучами на пол.

Мы их собрали, разобрали, упаковали и перенесли в свой дом. В этот же год жена геолога  умерла. Связь прервалась. По старому московскому телефону очень быстро начали отвечать новые люди, которым ничего не было известно о родственниках предыдущих хозяев квартиры.

Всё. Конец истории.

Десять лет фотографии лежали и пылились в шкафу нашего нового деревенского дома. В этом году я их достал, вынес на улицу, на костровую площадку  и зачем-то сжег.

Зачем? Почему-то переживаю. Почему? Пусть все будет так, как случилось… Пусть.
 
26 января 2011г.