Письмо с войны

Письмо с войны

***

   Мужчина поднялся на ступеньку. Было слышно: рука неуверенно скользила по двери, нащупывала щеколду. Тяжко и трудно ступил он через порог.
   Жена от плиты посмотрела на него искоса, но пронзительно щуря глаза.
   – Что-то случилось, Иосиф? Ты заболел?
   – Нет. Дай водку, Софа.
   – Да-да, ещё минут пять, и будем обедать. Ты потом опять на работу?
   Иосиф подвинул ногой табурет, сел у стола.
   – Софа, дай водку.
   Она оглянулась на жалкое посеревшее лицо. Глаза налитые слезами; и бысто опустила взор, чтобы не смутить мужа.
   – Да, Иосиф. Вот. Сейчас вытру стакан. Он из-под муки. Ты газету положи на стол.
   – Какую газету?
   – В руке у тебя.
   Иосиф посмотрел на неё с сомнением и опустил глаза на руку. Удивился, качнул головой, положил газету на стол. Налил стакан с верхом. Бережно поднёс ко рту и жадно выпил.
   – Что-нибудь ещё, Иосиф? Или только газета?
   – Что "только газета"?
   – Я видела в окно, ты остановил Наташу, когда она шла к нашему дому.
   – Какую Наташу?
   – А какую Наташу мы знаем? Почтальона.
   – Нет, только газета.
   – Мне показалось, что она дала тебе и письмо.
   – Нет, только газета.
   В дверь постучали, и, не ожидая отзыва, вошёл Софин младший брат.
   – Садись, Мишка-коротышка. Перекусишь?
   – Да, что-нибудь. Я вот муки, маргарина и сахару чуток принёс.
   – Братик, у меня картошка отварная с тушёнкой. Как тебе?
   – Отменно, сестрёнка, отменно! Что доктор?
   – Он сказал, что с такой опухолью живут несколько месяцев и много лет.
   – Ещё что?
   – Сказал, что опухоль не операт… не оперит…
   – Неоперабельна.
   – Да, так и сказал. Выписал лекарства, но где их взять… Главное, говорит, это диета и спокойствие. Никаких волнениий.
   – С таким советами и я доктор, – сказал Иосиф. – А ты сама как чувствуешь?
   – Ёсинька, милый, а что я могу чувствовать, когда они убили моего сыночку. Под конец войны взяли и убили. Крови им всё мало, хвароба на них и их матерей.
   – Софа, ты не можешь этого знать.
   – Что я могу этого не знать? А сердце моё? Четыре месяца, и ни письма.
   – Почти четыре. Ты же слышишь Совинформбюро: Румыния, Венгрия там… Всё за границей, далеко.
   – Софа, смотри, – рассудил Миша, – у Толика мало шансов погибнуть. Он капитан дальнобойной артиллерии. Они обычно в километрах от линии фронта.
   – Может, ты и прав. Мне этого не понять. Но они его убили.
   – Софа, ты тут про лекарства говорила. Перепиши мне на бумажку названия. Посмотрю, что смогу сделать.
   – Ой, Мишенька, ой-ё-ёй. Мне бы знать, что вернётся мой мальчик живым. Что маме ещё надо. Мне его письмо нужнее всякого лекарства, – Софа заплакала и вышла в комнату.
   – Послушай, Оська, – наклонился Миша к уху Иосифа, – дай мне старое письмо Толика, какое-нибудь. Я верну тебе его. Слово. У меня тут человечек талантливый есть…
   – Вон там в буфете слева все они в коробке. Возьми какое.

***

   Иосиф пришёл с работы вместе с Мишей. Сели ужинать.
   – Иосиф, так дай же Софе письмо.
   – Ах, да, – спохватился тот, – чуть не забыл. Софа, вот тут письмо от Толика. Наконец-то пришло.
   – Где! Что ты молчишь?! Мальчик мой миленький. Ты живой. А я уж всё  сердце выплакала. Где оно, где?
   Иосиф протянул ей сложенный аккуратно треугольник.
   – Оно не открыто. Ты не читал?
   – Не хотел тебе портить радость.
   Софа взяла треугольник и ушла в комнату. Не возвращалась долго. Мужчины терпеливо ждали.
   Она вышла вымученная страданием и безнадёжностью.
   – Не смотрите. У меня нет чего сказать вам. Ни спасибо, ни проклятья. Это не Толиньки письмо.
   – Как нет, Софа, сестричка моя милая. Ты на почерк посмотри – один в один.
   – Нет он не один в один.
   – Ну немного, может, да. Но он же пишет, что в госпитале, ранен в грудь и в правую руку. Ему трудно даже карандаш держать.
   – Миша, мой добрый Миша. У тебя золотое сердце. Откуда ты знаешь, что в письме? Я же его только открыла. А почему бумага такая чистая? Это  его слова, но это не моего сына слова.

***

   Софа ушла из мира через полтора месяца. Через неделю, как объявили конец войне. Она ушла, когда выжившие солдаты начали возвращаться домой. Среди них не было её сына, а без него всё это не имело ни ценности, ни смысла.

***

   Иосиф вернулся с похорон. Сел за стол. Раскрыл книгу молитв. Достал из-под обёртки листок бумаги с печатными буквами и вписанными рукой словами. Положил в пепельницу. Закурил, поджёг край листка. Бумага была толстая и тяжёлая. Огонёк лениво съел  слово "Извещение".
   Пополз ниже, "Ваш" и от руки: сын Анатолий Иосифович Захаров. "Уроженец" гор. Челябинск, Челябинская область.
   Огонёк зажадничал, заторопился, "В бою за социалистическую родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был" убит в Праге.
   "Похоронен": там же.
   "Челябинский горвоенком": подпись. Пламечко пыхнуло в последний раз…


***