Пупок работы Павла Писако

Мир состоит из твёрдых, острых и обжигающих предметов. Пока ребёнок сидит на стуле и ест суп, я за него спокоен. Но лишь только он слез и пошёл, мне всюду мерещатся крокодилы.

Я слышу сквозь стены, чем занимаются дети. Я слышу, подметают ли они пол, или прячут мусор за диван. И правильно ли согрето молоко, или кто-то хочет ангину. Мне по хохоту понятно, сделаны ли уроки. Я распознаю конфеты по шуршанию фантиков. Вообще, управлять процессами через подслушивание – это очень современно.

Однажды у детей раздался страшный грохот. Будто небо лопнуло. Словно на нас упал Сатурн, твёрдый, острый и горячий. Или Уран. Звуки падающих планет я пока различаю с трудом.

Я бежал к детям, крича «что случилось - что случилось!?» Мне никто не отвечал. Оказалось, они всего-то выдавили стекло в двери. Грохот космический, на деле ни синячка. Все пальцы на месте, я дважды заставил пересчитать.
Дети врали и указывали друг на друга, как и положено законченным ангелочкам. Обе были страшно не виноваты. Каждая никого не трогала. Просто беседовала. При этом одна ломилась в дверь, вторая не пускала. Виноват в крушении стекольный завод, не учёвший нашу экспрессию. Нам всё-таки нужны стёкла, устойчивые к давлению задом, плечом и коленом.

Я велел всем сидеть на диванах, пока папа подметает. Велел думать о поведении и искать в себе стыд. Маша спросила, почему я не ору. Родители должны орать, это закон природы. В ответ я рассказал притчу.
В юности я целовался с Леной. Как-то вернулся поздно, в хорошем настроении. И решил подтянуться на турнике. У каждого мальчика есть турник для выражения чувств. И так удачно раскачался, оторвал перекладину, влетел в дверь и выбил стекло, за которым спал папа. Отец встал, посмотрел и снова лёг. Молча. Настроение у него было хорошее. В сравнении с приснившимся взрывом паровоза, стекло показалось ему пустяком.

Я сам стеклил ту дверь. Знакомый витражист предложил вставить витраж с обнажённой женщиной. Чуть дороже чем «морозко», но красота в пределах пятнадцати долларов бесценна. И папе будет приятно. Стекольщик сказал, мы возьмём за основу Пикассо.

Я согласился, потому что не знал про танцовщицу Ольгу Хохлову. После развода с ней Пикассо перестал изображать целых женщин. Он всех их сначала взрывал гранатой, потом зарисовывал результат. Разбросанные по холстам носы, глаза и ноги как бы рисуют нам специфику жизни с русской балериной. Это всё равно что жениться на блендере.

Мой стекольщик выбрал для вдохновения картину «алжирские женщины». Особенно ту её часть, где в зеркале отражаются сиськи. Я взял подарок и пошёл вставлять. И только дома развернул. Тут-то мне и разонравилась эта Хохлова.

А вот папа витраж похвалил. Там где мне виделись ноздри в очках, ему открылась грудь хорошей формы. Папино чувство прекрасного стало новостью. Я думал, он только в грибах разбирается. Маме мы сказали, это витраж от Тиффани. Абстракция. Мама обрадовалась. За что угодно от Тиффани женщины готовы верить хоть в целомудрие мужчин, хоть в добрых крокодилов.

Грудь алжирской женщины, отражённая в зеркале и слегка обезображенная латышским витражистом, провисела в доме много лет. Ни один гость не решился переспросить, что висит у нас в двери.
Родители не ругали меня ни за стекло, ни за скабрезность. Именно их миролюбие я и пытаюсь передать теперь по наследству. Так сказать, от стекла к стеклу, от Сатурна к Сатурну.


(с) Слава Сэ