опьяненное небо

я растерзан этим выменем.
оно идет вглубь меня,
и прячется там,
и ждет, и причитает над невозможностью
ласки.
пепел ждет его у причала,
и я иду, подобно ветру, в огонь,
иду ливнем в небо,
иду, как стужа в морду.
иду.
иду.
пепел сгорает в моих сиюминутных изгнаниях,
и соль неба вопиет сквозь кувшины,
сквозь накал молодости.
скребком собираю монеты земли,
потроха вишен соединяю в тело,  в свое тело.

минута горит в руке, и несет что-то,
и хорохорится,
и пятится в бездну,
и поет на небе,
как сотканное ветрило,
как сердца, что не дают спать этим одиноким звездам.

иду, замедляя свой бег,
и пронизываю воздух,
и кричу, и шепчу,
и снова кричу, проникая в паузу волны.

смерть стирает берега, в котомке своей она велика,
как ропот звезд,
как их исконный зов.
в груди я - иду, волочу ноги, волосы,
лицо по камням, по песку.
вымя меня преследует,
безбожное вымя,
что зашивает мою волну.
и профиль ветра узнаваем,
и киты стекаются на знамение.

ропот волн - это свет,
что вытекает из кувшина.
стерегу его,
прячу его,
созидаю его своими строгими очами.

кувшин неба наполнен,
я пью из него  в мечте,
я пресмыкаюсь в сумерках,
и прохожу по мосту,
и рушу свои звезды.
здесь, у минутного забвения,
несколько лет в свете,
в памяти всегдашних утечек.

расстилаю свой свет,
и бурю зову к ответу,
и обнимаю ее, ненасытную,
и глажу ее минутный бег.
провозглашаю небо на этой высоте,
и землю,
и цветы далеких свечений.
в далекий путь уходит небо,
и провозглашает напоследок меня,
и поет, опьяненное, и забывает минувшие звезды.