Яма гл. 19

19

Как только расстались менеджер и барин,
Семён вышел в тамбур, немного вздохнуть,
Но там оказался поручик, с ним в паре,
Семён попытался его всколыхнуть.

Явить интерес человека к покупке,
Сначала положено в душу как влезть,
И сделать помягче его, вроде губки,
И только потом возместить на нём «месть».

А месть — убедить и продать ему что-то,
И был бы доволен тем, что тот купил,
Подвигнуть к покупке всецело охоту,
И сам был доволен, не про;дешевил.

— Наверно, поручик Вам отпуск положен,
Вы часто бываете в городе Ка.?
— Да нет, я к весельям и не расположен,
Ведь службу свою начинаю, пока.

А в городе Ка. не бывал я ни разу,
Наш полк в Чернобобе, я — родом москвич,
Наслышан про город я много рассказов,
Что в нём разразился моральный наш бич.

— Ну что Вы, не верьте Вы подленьким слухам,
Весь город прекрасен не только, как град,
Наполнен он женским, прелестнейшим духом,
В нём кто побывал, бесконечно стал рад.

Совсем европейский — трамваи, театры,
И парки, сады, электричество в нём,
И кафешантаны, Вам в руки все карты,
Вам чувств, впечатлений — ну, полный объём.

Сходите Вы в Тиволи, чуден и остров,
А чудо искусства в нём — Шато-де-Флер,
И женщины в них — так красавицы просто,
С обилием нежных, галантных манер.

Кровей сочетание разных народов,
Редчайших красавиц рождает на свет,
Как жаль, но мои и не те уже годы,
А Вы — молодой, Вам совсем мало лет.

Но что примечательно — страстные дамы,
Таких утончённых моментов любви,
Они вовлекают в интим как-то сами,
Ну, прямо огонь в них бушует в крови,

— Неужто и правда? — Вздохнул подпоручик,
Дышать как-то сразу он стал тяжело;
— Да, да, подбирают в интим такой ключик,
Чтоб Вас от восторга на небо свело.

— Да, так, накажи меня Бог! Но, позвольте…
Я грешен, как всякий, и был холостой,
Теперь уж, конечно, женат и увольте,
И эти места обхожу стороной.

Но молодость всё ж не осталась бесследно,
Досталась, как память, коллекция карт,
Держать аморально и даже столь вредно,
Когда на них смотришь, то входишь в азарт.

С согласия Вашего Вам покажу их,
Но лишь осторожно всё надо смотреть,
Так славу припишут Вам и всё из-за них
И будет непросто потом всё стереть.

Затем, боязливо обвёл кругом взглядом,
Извлёк из кармана коробочку карт,
И, ставши с поручиком, просто так, рядом;
Поручик вздохнул, и азарт принял старт.

Глаза его впились в цветные картинки,
Где в видах и в позах, невиданных им,
Мелькали в них секса красивые снимки…
И импульс восторга прославил интим.

Он локтем толкал и шептал ему: «Чудо,
Ведь здесь настоящий Парижа весь шик!
О, я этот миг никогда не забуду,
Он в душу мою навсегда как проник!

Но я — человек уже закабалённый,
И, как говорят, сжёг свои корабли,
Семейною жизнью давно уж пленённый,
Картинки все эти меня вечно жгли.

Давно искал случая сбыть эту радость,
Но за ценой вовсе и не гонюсь,
Возьму половину за эту мне данность,
Любому продать их — я как-то боюсь.

Но Вам доверяю, Вы чести достойны,
И тайна меж нами исчезнет навек,
Пока существуют на свете все войны,
Вы, как офицер, просто наш человек.

Он пе;ресмотрел всю коллекцию фото,
Когда ж возвращал коробочек назад,
Дрожала рука, сердце сжалось вдруг что-то,
Глаза помутнели, в душе — словно ад.

— Так что же… Я то есть… Возьму их, пожалуй…
— Прекрасно, за штуку — всего пятьдесят,
Они же достались мне кровью немалой…
За тридцать — снижаю и буду я рад.

Что? Тоже не дёшево? Двадцать копеек,
Так меньше уж некуда, ну, по рукам!
Цена против радости просто бледнеет,
Уступку я делаю только лишь Вам.

Вы будете мне ещё так благодарны…
А карточки эти — столь ценный товар,
Точнее — всегда они очень базарны,
На них непременно возможен навар.

А знаете что? Если я приезжаю,
Селюсь я в гостинице лишь «Эрмитаж»,
И Вам, как по дружбе, интим предлагаю,
Устроить с девицами чистый кураж.

Я Вас познакомлю, и денег — не надо,
Общение с Вами сведёт их с ума,   
С таким молодым и красивым — все рады,
Для них Вы окажитесь — словно весна.

Охотно оплатят вино, угощенья,
Им в радость на карточки те посмотреть,
Они Вам подарят всю массу веселья
И женские прелести их лицезреть.

По несколько раз в продолжение суток
Свершал моцион в третий класс Горизонт,
А к тем, кто в них ехал — особенно чуток,
Он их прикрывал и был им словно зонт.

В одном — пассажирами женщины были,
Все трое — редчайшей природной красы,
И к ним для охраны мужчину всадили,
Без скуки чтоб им коротать все часы.

С ним юркий делец специальным жаргоном
Всегда задавал некий странный вопрос,
Каким-то тревожным во всём пахло фоном,
У женщин к еде только вызван был спрос.

В другом — целый женский отряд колыхался,
Уродлив, но грозный — у них командир,
В такт тряски вагона живот сотрясался,
А вид её был — настоящий вампир.

У как пассажирок, по их поведению,
Валянью на полках и в карты игра,
Малейшего не оставляло сомнения,
Какая профессия женщин была.

Частенько мужчины пытались в вагоне
Найти с ними общий весёлый язык,
Но поняв, «сидят на каком они троне»,
То каждый в желаниях быстро, как сник.

Но шеф-Горизонт с ними — неузнаваем:
Небрежен слегка и шутлив-свысока,
Заискивал с каждой, вниманьем снедаем,
Заботой о них поглощён был всегда.

И, как гуртовщик, что везёт своё стадо,
Он всех осмотрел, заказал им еду,
Душа его пела, осталась вся рада,
Что женщинам этим продолжит судьбу.

Он женщин кормил на больших остановках,
А сам опасался дорожной еды,
Имея корзинку с едой, в упаковках,
Боялся нажить себе просто беды.

Жену постоянно терзал он вниманием,
В буфетах, на станциях есть предлагал:
— Твой выбор всегда отличался старанием,
От пищи дорожной я явно страдал.

Счастливая Сара сияла вниманием,
Но кушать в буфете отвергла заказ,
Тогда предложил ей с большим пониманием,
В корзинке, домашним заполненный сказ.

Варёное мясо, колбаску и куру,
И всё запивалось, конечно, вином,
Вино — палестинское — редкость в ту пору,
И пилось — не встретится им бы со злом.

Вдали, далеко впереди паровоза,
Блестели огнями церквей купола,
Подходит к концу его дело извоза,
Живого товара жизнь снова ждала.

Кондуктор мелькнул и подал Горизонту
Какой-то таинственный ме;ж ними знак,
Последний сейчас же, но так неохотно,
Как будто бы был он ему словно враг; 

Явился за ним на платформу вагона;
— Так будьте готовы, контроль счас придёт,
Извольте платить по цене уговора,
И время уже нас совсем и не ждёт.

— Так сколько тебе? «Три рубля обещали», —
— Что я сумасшедший, дарить три рубля?
Вот на тебе рубль, как не бы;ло печали,
— Но — это же мало — обман, так нельзя!

— Ещё вот полтинник даю я, как вору,
И — больше меж нами и дел никаких,
Иначе ещё заявлю контролёру,
Что ты безбилетных здесь возишь любых.
 
Глаза у кондуктора кровью налились:
— Жидова, порхатый — под поезд тебя!
В словесной борьбе друг за друга вцепились,
Могла и последовать даже резня.

Схватился уже за сигнальную ручку…
Кондуктор лишь плюнул, махнувши рукой,
Боялся иметь он хорошую взбучку:
— Да ты подавись! — И ушёл на покой.

— Пойдём на платформу, моя дорогая,
Там, как на картине, видна красота,
В тумане вечерней зари, догорая,
Строй белых церквей расстилалась гора.

Они словно плыли в цветистом ма;реве,
Леса и кустарники лезли в овраг,
И белый обрыв в этом самом же зареве
Казался в волшебном свету, как очаг.

Обрыв тот к реке опустился подножьем,
Зелёными жилками изборождён,
И, как по волшебству, в видение божьем
Красавец тот город в глазах нарождён.

Он сам наблюдал за выса;дкой десанта,
И бросил хозяйке слова на ходу:
— А Вы, мадам Берман, опора гаранта,
Запомните адрес, где я Вас найду.

Обед для девиц, Лазер, — Ваша забота,
И, чтоб не скучал наш рабочий народ,
Им — в кинематограф большая охота…
Впервые свершат в него этот поход.

Часов так в одиннадцать я к вам приеду,
Мой адрес — гостиница «Эрмитаж»,
Меня вы найдёте по этому следу,
Я в ней приобрёл постояльца, как стаж.

Но, если меня почему-то не будет,
В еврейской столовой мой якорь упал,
А в ней, рыба-фиш аппетит мой пробудит,
До скорого — я почему-то устал.