Сложно с миром поделиться

Сложно с миром поделиться
откровенной пустотой –
жизнью дерева и птицы,
примирившись со средой.
И враждую не с природой, –
порожденьями её,
ох, недаром наделённый
даром слова, ё-моё!

Прибегаю не к расчёту, –
иллюзорной грёзе как
средству для смягченья жёстких
обстоятельств, это факт!
За компьютером с повинной,
словно трезвым за рулём
вспомогательной машины
ухожу в разгул с рублём.

Сильно тянет в самоволку –
убежал бы от проблем,
но желание и воля
круче смерча, между тем.
И всё более непросто
обмануться самому,
без нужды предельно острой
набиваясь на беду.

Понимаю, что бездарен,
не тревожась ни о чём,
потому что благодарно
«лыблюсь» полным дурачком.
Что подумать могут люди,
сам подумать не могу,
чтобы чудом от верблюда
расплеваться на бегу.

Не хочу на самом деле
откровенно ничего:
видимость в прицеле цели –
мир для всех без одного.
И во времени-пространстве,
наслоениях эпох
не пытаюсь разобраться,
любит ли, не любит Бог.

Дайте мне опоры точку,
не давайте ни черта,
всё равно свяжу две строчки
и сыграю их с листа!
Лучшей лжи журнальный глянец
отрезвит, но не притрёт
к стенке ревностный румянец
да кривой слюнявый рот.

Не мечтаю отвертеться, –
деться некуда уже
от всегда и повсеместно
торжествующих невежд.
С тяжестью десятилетних
сроков вынести невмочь
третьего тысячелетья
накопившуюся мощь.

Ждёт распад: любого стиля
всеоправданный разврат
возрастных болезней в силе
без надежды на возврат.
В мир воспоминаний сочных
выхода лишённый прав,
дожидаюсь тёплой ночи
с запахом цветов и трав.

Лунно-лиственные руны
в шум вливаются вершин,
и речные струи в сбруе
серебристой тишины.
Без соблазнов поминутных
и заманчивых страстей,
без парадов и салютов,
юбилеев и гостей.

Не нашаришь под рукою,
чем пилюлю подсластить.
Ничего другого, кроме
горькой вечной пустоты.
Жили мамонты когда-то,
ныне вечной мерзлоты
ископаемое стадо –
идеалы и мечты.

Ну, и мне, как всем, хотелось
быть поэтом лучше всех,
обладать душой и телом,
обречённым на успех!
Так хотелось наслаждаться,
избегая тяжких жертв…
в худшем мире кровожадном
проклятых времён и мест.

А в итоге лишь убогость
доопошленных торжеств
с роковым заклятьем сроков
всех развенчанных божеств.
Ничего, держусь покуда,
не вымучивая роль,
понадеявшись на чудо,
погружённый в свою боль.