Белый хлеб

 

                Хлеб-соль есть, да не про вашу честь.
               
                Русская народная поговорка.

      
      

      Мудрецы и верующие люди говорят: «Не хлебом единым жив человек». К ним часто  примазываются многочисленные демагоги и лицемеры, декламирующие подобные сочные выражения и размахивающие набившей оскомину духовностью. При этом, сами «радетели нравственности», в случае безуспешной борьбы с чувством голода, готовы за краюху хлеба в любую минуту перерезать вам горло.

      В январе 1993 года Алексея Горбатюка внезапно «выдернули» из зоны на этап… После завтрака к нему подошёл завхоз отряда и объявил:
      - Лёха, нарядчик приходил, собирайся на этап, у тебя полчаса.
      - Куда? – Алексей раскрыл рот. 
      - А я откуда знаю, - пожал плечами завхоз. – Мне такие подробности не докладывают. Давай, собирайся. Пока я в отряде, зайди в каптёрку, забери свой сидор. Да, кстати, Паша Дрон сказал, подогнать тебе из общака  курёхи и глюкозы, они как раз собрали грев для кандея. Но этап – дело святое. Идём!
      - А он откуда узнал, что меня отправляют на этап? – удивился Горбатюк.
      - Странный ты мужик, Лёха, - усмехнулся завхоз. – Ну, во-первых, Дрон на то и Дрон, чтобы знать обо всём, что творится у нас в зоне, а во-вторых,  мы с ним как раз у меня в каптёрке купца заварили, а тут  нарядчик нарисовался.
      - Я подозреваю, что это дроновские шестёрки что-то и мутанули, - тяжело вздохнул Алексей, - во всяком случае, не без их участия. И даже догадываюсь из-за чего…
      - Да теперь-то какая разница, Лёха, - развёл руками завхоз, - уже ничего не изменишь. Собирайся, нарядчик предупредил, что времени на сборы дали только полчаса. Воронок уже в предзоннике. Так что поторопись, а то упрут порожняком.
      - А чего мне собираться? – скривился Алексей. – Из тумбочки все прибамбасы выгреб, оделся, обулся, и готов. Кстати, отрядник не пришёл?
      - Он будет только вечером, - ответил завхоз, - на дежурство заступает. А зачем он тебе? Попрощаться хотел, что ли?
      - Да какое на фиг прощание? – усмехнулся Горбатюк.  – Книгу он у меня взял  почитать. У тебя ключи от его кабинета есть?
      - Нет, - замотал головой завхоз, - не доверяет.
      - Эх, - махнул рукой Алексей, - ну, ладно, тогда передай ему, пусть это будет подарок от меня.

      То, что Горбатюка этапировали внезапно, этим арестанта не удивишь – мало ли там, наверху, какие происходят пертурбации. А вот то, что его отправили из зоны неизвестно куда, Лёху напрягало порядком.

      После обеда того же дня Алексей Горбатюк уже лежал на нарах в отстойнике Тульского следственного изолятора. Никто из сокамерников не знал, куда их собираются гнать дальше и самое главное – почему менты решили каждого из них убрать из своих зон. Высказывались разные предположения, невероятные версии  и фантастические варианты. Но никто из этапируемых осуждённых не мог даже представить, где они окажутся через неделю.

      За двенадцать лет скитаний по местам не столь отдалённым с Лёхой такое случилось впервые. Обычно уже в тюрьме арестанты знали, куда лежит путь дальше, да  и столыпинский конвой никогда не скрывал, куда идёт «паровоз». А тут прямо какая-то мистическая сплошная секретность –  все вокруг как в рот воды набрали. Сухой паёк выдали на четыре дня – по две буханки хлеба на человека, по 10 кусков сахара, по две ржавых селёдки и крошечному куску сала.

      Народ принялся гадать: куда же везут? «Слышь, командир, ну хоть область назови, куда идём-то». Конвою даже деньги предлагали за информацию.  Бесполезно. Пару флаконов одеколона принесли, а о пункте назначения – молчок.

      «Столыпин» был набит до отказа. В купе, превращённом в камеру, вместе с Лёхой находилось двенадцать человек. Старые зэки любят блеснуть той или иной поговоркой-пословицей.
      - Ну, а чё, - процедил сквозь зубы один из пожилых заключённых, - в тесноте, да не в обиде. Мы как-то раз шли этапом из Иркутска в Краслаг, так нас в одну хату набили восемнадцать рыл. И ничего, добрались. Даже чифирок на «дровах» по дороге варили, конвой попался душевный, из Ростова-на-Дону.
      - Ростовчане даже краснопёрые понимают толк, - кто-то поддержал разговор. – Это не вологодские отморозки.

      О вологодском конвое ходили легенды, мол, самый лютый конвой, и шутки с ним плохи. Не дай бог, нагрубишь, или просто кому-то покажется, что ты  ему нагрубил, могут на «оправке» и здоровье отобрать.

      Если заключённые знали, что их сопровождает вологодский конвой, то тщательно подбирали слова при общении с солдатами и их командирами. Сами «красноармейцы» предупреждали: «Не будите зверя». Солдаты гордились тем, что служат в вологодском подразделении, и что заключённые их жутко боятся. Никакие увещевания на них не действовали. Даже, когда у кого-то из военнослужащих появлялось желание пообщаться с заключёнными, то на доводы о том, что заключённые ведь тоже люди, солдат отвечал: «Нет, бродяги, людьми вы станете после того, как выйдете на свободу, а сейчас вы враги и фашисты…».

      Лёха относился к этим словам спокойно. Он, отслужив два года в армии, прекрасно понимал, как молодым вэвэшникам вбивают в голову такое отношение к заключённым. Однажды он пытался доказать молодому солдатику, что в «столыпине» иногда везут и подследственных (как раз в тот день с ним в одной камере ехал парень ещё не осуждённый), и что называть их врагами и фашистами преждевременно. Но солдат с полной уверенностью ответил: у нас в стране зря никого не сажают, сегодня он подследственный, а завтра станет осужденным.

      Солдат, сам не осознавая, буквально несколькими словами охарактеризовал всю правоохранительную систему СССР. Хотя, пока Горбатюк отбывал свой последний срок, той страны, которая его отправила за решётку, уже не стало. «Страны-то не стало, - шутили зэки, - а тюрьмы остались». Впрочем, в перестроечные годы многие колонии, как когда-то и лагеря после смерти Сталина,  были ликвидированы - на Колыме, в Якутии, Сибири. По всей стране, как памятники застою, чернели разбитые бараки, окружённые колючей проволокой, вокруг торчали наблюдательные вышки.

      Поезд пришёл в пункт назначения на пятые сутки. Колонию, куда заключённых перевозили на «воронке»  из «столыпина», ликвидировать никто не собирался. О том, что «паровоз» пришёл в город Соликамск, зэки узнали только в воронке от местного конвоя.
      - Добро пожаловать в «Белый лебедь», граждане осужденные,  - с ударением на букву «у» объявил толстощёкий прапорщик и, криво усмехнувшись, добавил: - надеюсь, слышали о нашем профилактории?

      В «воронке»  повисла тишина. Конечно, слышали. О «Белом лебеде» среди заключённых ходили дичайшие легенды. Говаривали всякое. И то, что зона эта была создана по личному распоряжению Юрия Владимировича Андропова, председателя КГБ СССР, специально для «ломки» «воров в законе». И то, что режимом здесь рулит «баланда», то есть не военнослужащие внутренних войск, а сами заключённые. И то, что хозобслуга собрана со всего Союза из обиженных зэков, а сделано это для того, чтобы они не сентиментальничали с вновь прибывшими заключёнными, не обращались с ними снисходительно и добросердечно.

      Всех этапников собрали во дворе колонии на огороженной площадке, построили.  Офицеры и прапорщики одеты в тулупы, «баланда» – в телогрейки. Офицер стал выкрикивать фамилии, заключённый, услышав свою фамилию, называет имя, отчество, статью, срок, начало, конец срока  и переходит в другой строй, к противоположной ограде. 

      Горбатюк, дожидаясь, когда назовут его фамилию, вынул их кармана пачку «Примы», и, не успев вытащить сигарету, скорчился от боли. Лёха даже не понял сразу, что произошло. Оказывается, стоявший позади него местный заключённый из той самой хозобслуги, со всей мочи огрел его дубинкой.
      - Ты чего, гребень, совсем припух, что ли? – процедил зэк-охранник. – Кто тебе здесь курить разрешил?

      Заключённый выхватил пачку сигарет из рук Алексея, швырнул её на землю и растоптал сапогом. Стоявший рядом с ним то ли прапорщик, то ли офицер, мельком взглянул на заключённых, но не сказал своему помощнику ни слова. 

      Случись это в обычной зоне, Лёха просто был бы обязан за такое оскорбление заехать наглому зэку в морду, будь он хоть трижды активист и помощник администрации. «На «Лебеде» такие вольности не проходят. Стоявший рядом заключённый, сосед из «столыпина»,  тихо сказал Лёхе:
      - Спокойно, братан, молчи. Они здесь за базаром не следят, не отоваривайся, а то отберут здоровье.

      По окончанию поверки всех заключённых завели в тускло освещённое помещение без окон и приказали  раздеться догола. Всем процессом руководили местные заключённые, у каждого в руках имелась дубинка.
      - Раздеваемся полностью, - командовал зэк, как позже выяснилось, по кличке «Молдован», - выходим с вещами в коридор, руки вверх, упираемся ими в стену, ноги на ширине плеч, вещи оставляем позади себя, пока идёт шмон, оглядываться запрещено…
      Один из заключённых, выйдя в коридор в трусах, тут же получил мощнейший удар дубинкой. На  спине у бедняги вздулась широкая лиловая полоса.
      - Ты чё, урод, не вкурил, что тебе сказали? Догола, козлячья твоя рожа! До-го-ла! Ещё раз повторить?
      - Понял я, понял, - ответил заключённый и, стянув трусы, бросил их позади себя.
      Начался шмон. Шмональщики изымали из личных вещей всё, что желали:  понравившуюся одежду, средства личной гигиены, туалетное мыло, чай, сигареты и пр. Несколько человек, пытаясь остановить грабёж, получили свою «воспитательную» порцию – кто по спине, кто по голове, кто по ногам. Новички как-то сразу поняли, что тут никакие возражения не принимаются. После обыска, если тот произвол можно было назвать таким специфическим словом, заключённых загнали в так называемую прожарку, где все сдали свою одежду на санобработку, затем всех перевели в душевую комнату. Леек под потолком было, как минимум в три-четыре раза меньше, чем людей.  Представитель хозобслуги объявил: 
      - Моемся десять минут. Кто не успел, тот опоздал. В мыле из душевой выходить запрещено.
      Заключённые, облились водой на скорую руку, не используя мыло. Время помывки пролетело мгновенно.
      - Выходим! – заорал тот же заключённый, который назначал время.
      Началась выдача вещей из прожарки. Лучше бы эту процедуру не проводили вовсе. Все вещи просто обдали паром, в результате чего они просто стали влажными, никакой прожаркой тут даже не пахло. Одевшихся заключённых повели по длинному коридору. Алексей обратил внимание на то, что здесь стоял цветочный запах. «Цветы они, что ли, тут разводят?» - подумал Горбатюк. До чего же банален был ответ на этот вопрос. Позже стало известно, что «шмональщики» у вновь прибывших заключённых изымают туалетное мыло и использую его для мытья полов. Хозяин учреждения был очень доволен, когда узнал о такой необычной инициативе своих помощников.

      Через полчаса всех новичков распределили по камерам, оборудованными двухэтажными нарами. В каждую камеру заселили примерно по сорок человек. Спустя пять минут, дверь камеры отворилась, на пороге стоял «Молдован», за ним несколько военнослужащих. Заключённые притихли.
      - Не дай бог, кто-то раздавит на стене клопа, пострадает вся хата. Ясно? – предупредил зэк-надзиратель. 
      - Ясно, - раздались робкие голоса.
      - Второй раз никого предупреждать не буду.

      Камера кишела клопами и вшами. Вши были размером с рисовое зёрнышко. Алексей, поворачиваясь на нарах на другой бок, слышал потрескивание. Это трещали раздавленные им вши. Клопов ловили, снимали со стен и давили в укромных местах, чтобы надзиратели не видели следов «геноцида». Вшей давили между ногтями. О размерах этих мерзких насекомых можно судить по такому случаю: однажды раздавленная Алексеем вошь выстрелила напившейся кровью прямо ему в глаз. 

      Завтрак, обед и ужин были превращены для находившихся в камере в унизительный аттракцион. Баландёр отворял «кормушку» и швырял в неё (в прямом смысле) алюминиевую миску, наполненную кашей или баландой. Если зэк не успевал её поймать и передать дальше, в другие руки, миска падала на пол. Передав последнюю миску, баландёр просто захлопывал «кормушку» и переходил дальше, к следующей камере, где аттракцион с раздачей пищи продолжался.

      Вскоре выяснилось, что вновь прибывшие заключённые находятся в транзитно-пересылочном пункте (ТПП). Здесь начальство решает, кто и куда пойдёт этапом дальше. Нашлись в камере и бывалые, те, кто уже знаком с Усольспецлесом (на казённом языке это звучит как управление АМ-244). Они и рассказали, что в данное управление входят следующие исправительно-трудовые учреждения: именуемая «Белым лебедем» «шестёрка» (ИТК-6), при ней ТПП, далее – «пятёрка», расположенная в посёлке Красный берег и «девятка» в Чепце Чердынского района. Чтобы не строить в каждой колонии отдельно, на «Белом лебеде» создали Единое помещение камерного типа, так называемое ПКТ. Зэки его ещё называют «тюрьма в тюрьме», раньше помещение камерного типа называлось БУР, то есть барак усиленного режима. Впрочем, в 1993 году среди заключённых это название было всё ещё актуальным.

      В тюремной системе всегда любили заниматься переименованиями. Те же главные управления как только ни назывались. Когда-то это был ГУЛАГ (главное управление лагерями), затем –  ГУИТК, ГУИТУ, далее – ГУИН. Менялись этикетки,  содержание оставалось прежним, хотя, справедливости ради, нужно отметить, что при Никите Сергеевиче, не смотря на то, что тюремная система продолжала нести в себе все пороки сталинского, так называемого коммунистического режима, в стране постепенно начало зарождаться слегка очеловеченное пенитенциарное ведомство. Во всяком случае, с чудовищной эксплуатацией принудительного труда и массовым политическим насилием властями предержащими было решено  покончить раз и навсегда. Удалось ли это дело завершить, «время покажет» ©.

      А пока возвращаемся в 1993 год. Однажды на пороге камеры снова вырос «Молдован». Перед ним стояла тележка на колёсах, похожая на банкетный столик. На ней аккуратной стопкой были сложены ломти белого хлеба – пайки.
      - Слушай сюда! – процедил заключённый-надзиратель. – Новая власть придумала закон, по которому каждому зэку положена птюха белого хлеба.
      - А масло сливочное не будут выдавать? – Язвительно спросил старый зэк.
      «Молдовану», видимо шутка старика понравилась. Он ухмыльнулся и ответил:
      - Ага, и вдобавок по бутылке пива. Ладно, гонять порожняки мне некогда. Слушайте внимательно. Приехала комиссия из Москвы, будут ходить по хатам, спрашивать, как вы тут поживаете. Надеюсь, жалоб ни у кого нет? 
      - Да какие жалобы? – раздались голоса. – Если уже до белого хлеба дожили…
      - С белым хлебом напряг, - насупился «Молдован», - это из мен.., - он оглянулся, позади него стоял надзиратель, - … это из столовой администрации. Тележку оставляю в хате, руками хлеб не трогать, и не дай бог хоть одна птюха пропадёт.
      - Так, это… жрать хлеб нельзя? – сглотнув слюну, недоуменно спросил  один из заключённых.
      «Молдован» вытаращил на него глаза и, скрипя зубами, произнёс:
      - Ты чё, тупой, что ли? Братва, объясните этому чёрту, чё по чём. Сожрёте хотя бы одну пайку, будете сидеть голодными три дня. Принимайте телегу.
      Заключённый толкнул ногой тележку и, покинув камеру, с грохотом затворил дверь.
      Комиссия появилась только через час. Несколько человек в гражданской одежде, другие – в форме. Двое человек были в папахах – видимо, крупные начальники.
      - Граждане осуждённые, - начал гражданский, - я сотрудник прокуратуры России. Есть ли у вас вопросы, жалобы, предложения?
      Народ, выстроившись вдоль нар, пожимал плечами.
      - Всё нормально, - гражданин начальник, произнёс дежурный по камере.
      - Как с питанием? – продолжал спрашивать прокурор. – Не голодные?
      - Да нет, - развёл руками докладчик. – Всё хорошо.
      - Я смотрю, хлебушек белый у вас имеется! – улыбнулся прокурор. – Значит, с соблюдением законности здесь проблем нет. Ладно, желаю всем скорейшего освобождения. Отдыхайте. Комиссия ушла Дверь захлопнулась.
      Через полчаса вернулся «Молдован» и укатил тележку с хлебом.