Сказ о Шуре, Лизе и любви

Жила-была. Тужила? Не тужила…
Искала приключений и нашла.
Не знала, что не хищник, а нажива,
Да вовсе, только черенок весла.
Порядок, цепь событий, не нарушив,
И суть вещания не пропустив,
Распахивайте настежь очи, уши,
Внемлите древнерусский детектив.

В уезде, правил князь, зовут Георгий,
В ботфорты брюки заправлял,
Нельзя сказать, чтоб очень строгий,
Нельзя сказать, чтобы нахал.
Могу отметить, что не многим,
Он уважение внушал.

Хотя и с богатырским ростом,
Но низкий в области души,
Когда ТЫ виден за погостом,
А глубже, что ищи, что не ищи…
Передвигался только с тростью,
Прихрамывал на две ноги.

Росли у князя две дочурки,
Одна прекраснее другой,
Постарше Лиза, младше Шурка,
Но Шурка не была родной,
Чума сыграла злую шутку,
Не с ней, а с всей ее семьей.

Но грусти нет в ней и в помине,
Сплошной источник света и добра
Как своего ребенка принял,
Но своему, князь вовсе не давал тепла.
Ведь вся любовь была к княгине,
Она на зло родным сошла с ума.

Княгиня разумом поехав,
Ходила в свадебном тряпье.
Для грусти умным, глупым на потеху,
Все время проводила на реке,
Считалась для семьи помехой,
Мычала что-то в забытье.

И тут я с позволенья слог нарушу,
В раздел повествованья перейду
Пока в забвенье не закрылись уши,
Садитесь ближе, ближе, не кушу…

Георгию и дела не было до дочек,
Ему с женой возиться целый день, судьба…
Тем более что их, как в организме почек,
А сколько надо, две или одна?
Так протекала жизнь, за днем неделя,
Без изменений и событий на селе,
Но тут приехал гость, купец Емеля!
С чубом роскошным, с мушкой на челе.
Хорош был парень спереди и сзади,
Да как его ты только не крути.
В итоге дамы, челюсти от пола подобрали,
Прильнули к окнам, кстати, тридцати
От роду лет ему еще не стукнув,
Он взгляд приковывал и стар и млад,
С невестой прибыл. Планы рухнут?
Рассвету в пору поменяться на закат?
Вот то-то и оно, что данный фактор,
В деревне никого особо не смутил,
Возможно, стоит познакомить с тактом,
Но нужный век пока не наступил…
Итак, стоит на площади Емеля
Вокруг разложен весь его товар,
И с самого утра, буквально с каждой щели,
Идут крестьяне, будто на пожар.
Но парадокс, буквально чудо,
Ведь в дорогом товаре нет нужды.
Несут Емеле, кто в ладонях, кто на блюде,
Природного творения дары,
Пытаются своим простым намеком,
Вниманье от красавца получить,
Но сердцеед лишь посмотрев жестоко,
Отправил в зад, растенья посадить.
Вернуть обратно брюкву в грядку,
Одна пыталась силой шантажа,
Перед подходом сильно хряпнув,
Ему, как дар, всучить ежа…
Такие странные тут нравы и порядки,
Но кто мы, судьи? Ну конечно нет!
Наполнились обратно брюквой грядки,
Ёж легкий испытал аффект.
 
Молва, слушок, да просто бабьи сплетни,
Логично, докатились до княгинь
Ведь плод тем интересней, чем запретней,
Особенно для молодых богинь.
Себя, естественно, считая таковыми,
Спустились с неба и пошли смотреть,
Обильно скрыв издельями златыми,
Что как-то интересен им субъект,
Который держит в возбужденье всю деревню,
Который манит мощно как магнит,
Который чубом, да без разрешенья!
Дерзит, пьянит и всех дразнит.
Процессию вела, конечно, Лиза,
По старшинству и надобности, так сказать.
Ее конструкцию, не, то, что башню в Пизе,
С годами жизнь сильнее стала преклонять.
Не в смысле наш гусар – вагон последний,
Не значит, что конечная, пора и выходить.
Скорее середина у журнала «Современник»,
Синица журавля направилась сменить.
Поодаль, сзади, собирая одуваны,
Косички развивая на ветру,
Гораздо меньшие на свадьбу строя планы,
Шла Шура, веруя в свою судьбу.
Придворный шут, зовут Евгений,
С княжной и падчерицей шел.
Их интереса, без сомнений,
Не разделял, но ведь престол,
Мог зашататься от инсинуаций,
Которые, возможно, строил чуб.
Во избежанье данных ситуаций,
И для своей потехи, топал шут.
«Как думаете Вы», — спросил он Лизу,
«Действительно там есть на что смотреть?
И в пору подавать на полученье визы,
Чтоб вместе в город «Сказка» полететь?
Возможно, стоило получше нарядиться?»
«Отстань, Евгеша! Знаю я тебя,
Тебе бы скалиться, да веселиться,
Как только носит то тебя земля?»
«Богов не гневал, у друзей не занимал,
Так и у оных нет ко мне претензий…
Запрета на сарказм никто не объявлял,
На юмор не вводил пока лицензий.»
«Скажи, Евгений», - Шура вдруг произнесла
«Ты часто в своей жизни плакал?»
Такого поворота он не ожидал,
А Шура молча постояла словно дьякон,
Окинув скомороха с головы до пят,
Вздохнула, отвернулась, убежала.
Он что-то мямлил, больше невпопад,
Но Саша уже реку созерцала.
Вдоль той реки и шли они втроем,
Остался только мост, и вот деревня,
С годами мельче становился водоем,
С годами становился край плачевней…

Продолжим, те же, площадь, будний день,
Толпится люд, вокруг одной из лавок,
Фигурную на лоб отбрасывая тень,
Чуб, развивается волной еще вдобавок.
Волос златистых прядь, как водопад,
Течет, и нет ей ни конца ни края,
Он создан небом, а его закат
На лоб, как солнце, ниспадает.
Возле чуба наш Емельян,
Построен как бы в дополненье,
Как вокруг Гамлета роман,
Как для Невы Петра творенье.
Евгений, шут, завидев сей сюрприз,
Сей так сказать венец природы.
Сказал негромко, «Слушай, Лиз,
Не хочешь и себе такой писк моды?»
Та даже не услышала его,
Амур ворвался без предупрежденья,
Налилось кровью сердце, и пришло,
Увядшего цветка перерожденье.
Глаз Лизы заискрил огнем,
Чуть сзади Шура, и она не отставала
Приказ начальства «Брать живьём!»
Смотрела на него и не дышала…
Заметив данный всплеск метаморфоз,
Евгений одарил парой пощечин,
Сбил с женщин неожиданный наркоз,
Был этим фактом сильно озабочен…
Не нужно диверсантов, партизан,
Ты просто локон этот в тыл к врагу пускаешь,
И смотришь как обратно в обезьян,
Стремится эволюция людская.

Приход княгинь, замечен сразу не был,
Шуту пришлось покашлять, и не раз.
Крестьяне нехотя вращали своим телом,
Пытаясь не сводить с Емели глаз.
С ленцой заметной низко поклонились,
Молниеносно повернулись в зад.
«Как звать тебя?», -спросила Лиза.
«Емелей кличут, Вам я очень рад!»
Представились в ответ и сестры,
Произносили имя нараспев,
Те прозвучали словно тосты,
За двух прекрасных королев.
Толпа немного расступилась,
Начальство все-тки надо чтить,
И взору девушкам явился,
Аж разыгрался аппетит,
Огромный выбор шуб, а также и нарядов,
Платков и платьев, прочего тряпья.
Один глаз на Емелю глянул,
Второй на царство кройки и шитья.
«Откуда столько изобилья?», -
Без интереса молвила княжна.
«Где совершился акт насилья?»
«Какая туфелькам цена?», -
Вопрос сей прозвучал от Шуры,
До селя, не встревавшей в диалог.
Ей вроде интересны шуры-муры,
Но больно хороши. «Пяток,
Но глазкам вашим уступлю, четыре.»
О господи, а как он говорил,
Слова влетали внутрь словно в тире,
В упор стрелял и не щадил…
«Надолго к нам?», - бразды себе вернула Лиза,
«Сколь продолжителен у Вас визит?»
«Да… Скоро в путь.» «Ну что Вы, задержитесь!
На бал придите», - Лиза говорит.
«На днях хотим устроить мы веселье,
В костюмах, в масках, в жмурки поиграть
На утро у мужчин, как приз, похмелье,
Толи от водки, толи от любви, не разобрать…»
«Не путайте холодное, с красивым»,
Шут молвил с пресловутою ленцой.
«От одного ты делаешься сильным,
Второе делает тебя свиньей.
Пойдемте дамы, покупайте что вам любо,
На что успели глаз вы положить,
А то нарвется кое-кто на грубость,
В которой следует природу обвинить.
Вы не забудьте пригласить на бал супругу,
С которой к нам приехал сей делец,
Скажу Вам Лизонька, как другу,
Втроем не ходят под венец,
Сей моцион положен паре.»
«Что молвишь ты? Какой еще венец?
Похоже, что ты в солнечном ударе,
Не слушайте Емеля, он близнец,
И склонен к переменам настроенья,
Да сам не ведает, что иногда несет.
С супругой приходите, без сомненья,
Мне шубу, платье и корсет.»
Свой взгляд и чуб, переведя от Шуры,
Которая примерила свою туфлю,
Он выбрал для второй княгини шкуры.
«Свое решение я позже объявлю,
Моя супруга не совсем здорова
Дорога протекала не легко.»
Как смотрится на Шурочке обнова…
«Вам здесь и здесь, не велико?»
«Ну что Вы сударь, все сидит прекрасно,
Носила, б не снимая каждый день,
Ведь Вы придете? Ну, скажите, что согласны!»
Шут думал: «Что за дребедень?
Как за мгновенье обе наши королевны,
Достоинство забыли, надо бы учесть…
Скажу цирюльнику, что стрижки его скверны.»
Емеля: «Не противлюсь, а сочту за честь,
Позвольте мне откланяться княгини,
Сегодня в выручке уж смысла нет.»
«Ну посмотрите, просто хвост павлиний,
Только на лбу», - шут злобно промолчал в ответ.
«Пойду проведаю, здоровье у невесты,
Готова ли на праздник и кутёж,
Рад был знакомству, вам поклон, мне лестно,
А то всю жизнь все покупаешь, продаёшь…
Пришлю ответ свой как дознаюсь,
Надеюсь, не заставлю долго ждать»
Внезапно, Шура: «Я признаюсь,
Отказ Ваш не готова получать.»
Тут брови схмурились у Лизы,
На горизонте вдруг возник,
Противник, бросил дерзкий вызов,
В тылу взрощен был подрывник!
«Вы что, с ума все по сходили?»
Весь путь назад глаголил шут.
«Евгеша, да Вы просто не любили!»
«Любили не любили, вот абсурд!
И слышать не желаю вздора дамы,
Забудьте, подышите, может душ?
Иль напекло? Я взял с собой панамы,
Ведь вы принцессы, а не пара клуш!»
«Евгений», - Лиза начала спокойно,
Вы совершенно правы, сей субъект,
Имеет внешность Аполлона,
Но больше ничего там нет»,
«А как же чуб?»- пыталась вставить Шура.
«Женат вдобавок!», - Лиза осекла.
«Как старшая сестра и заодно подруга,
Я запрещаю строить замок из стекла,
Не та сейсмическая обстановка»,
«Я просто думала…». «Ни-ни,
Ты молода, скромна и робка,
Ты пешка, ну куда тебе в ферзи».
На этом вся процессия замолкла
Глаза у Шуры опустились в пол…

День следущий пришел, а с ним и непогода,
На речку Шура подошла,
Княгиня отрешенно хлеб кидала в воду,
Что кто-то приплывет, она ждала
По доброте своей, княгиню, Шура называла мамой
Так, собственно, и начала свой монолог:
«Мам, я похоже оказалась в центре драмы,
И чувствую, что ждет меня трагичный эпилог.
Вчера увидела на ярмарке мужчину,
Чей взгляд и голос не дает уснуть,
Чей торс, прическу, руки, спину
Хочу обнять, мечтаю к ним прильнуть.
Мечтаю видеть, как он скачет,
На белогривом скакуне,
Смеется, радуется, плачет,
А я, целую слезы на щеке.
Я обнимаю запах, что остался утром,
Я жить готова, если тень его,
Которая блестит на солнце перламутром,
Останется, и больше ничего…»
Княгиня в даль смотрела неотрывно
Может туда хотела, может наяву спала,
«Прости, я зря, все это так наивно…»
Сказала Шура, постояла рядом и ушла.

Обед у князя, все к столу собрались,
На обсужденьи предстоящий бал.
Ответы все получены, идет гостей анализ,
Шут всех их пародирует, нахал.
Он нарочито делал вид, что примеряет платье,
За тем, припудрив нос, пустился в дикий пляс.
Сначала Шуру зафиксировал в объятьях,
А после Лизу пригласил на вальс.
Танцуют, веселятся и хохочут,
Не забывая про дела.
Когда все сделали, настало время ночи,
Служанка Лизе весточку передала,
Емеля в ней писал, что будет непременно,
С супругой вместе явятся в уезд,
Улыбка овладела Лизой постепенно,
В письме ему направила ответ:
Что праздник, подразумевает маски,
Начало у веселья ровно в шесть.
Еще немного, взяв любовной краски,
В послание добавила и лесть.
На сон грядущий книгу почитала,
Лучину потушила и легла,
По плану серенького кардинала,
Знать это, лишь она должна.

Форсирую событья? Что вы, что вы!
Идет своим все чередом.
Пришел тот день, со всех сторон подковы,
В дом князя постучались словно гром.
Съезжаются к крыльцу рекою гости,
Каких сословий только не видать.
Ой ладно, дифирамбы эти бросьте.
Тут многие приехали пожрать.
Что бы отсечь совсем уж наглых пассажиров,
И был придуман маскарад.
Не то чтоб недостаток есть в гарнирах,
Но нет и логики в моих словах.
Пройдем в хоромы, все собрались в зале,
Стоят мужчины вдоль стены,
Им маски смелости не добавляли,
За схему предкам мы должны.
Веселье начинает разгораться,
Чтоб всех вовлечь, запущен хоровод.
Тут даже самую стеснительную цацу,
Сие вращенье бурно захлестнёт.
Дождавшись парного топтанья,
Кружиться вместе начали:
Павлинья маска и баранья,
Лягушки образ и лисы,
Змея с опоссумом танцует,
Ленивец выдру раскрутил,
Коала перед филином гарцует,
На мышь запрыгнул крокодил.
Все выглядит естественно, как в мире,
Где, собственно, животные живут,
Когда забыли, что под масками, другие…
Не вспомнят, пока сами не сорвут.
По центру, да в кокошнике из перьев,
Вороны маску нацепив,
Фланировала ловко, как между деревьев,
Каркуша-Лиза и пила аперитив.
Вниманьем удостаивала многих,
Поскольку вычислить «Чуба»,
Задача вроде не из долгих,
Но в тоже время, непроста.
Вдруг рядом, как «из маминой из спальни»
По сути, просто, сзади за спиной,
Тяжелых два удара наковальни,
Сначала чуб, потом, что он с женой.
А собственно, как Лиза догадалась?
Ведь сзади были: обезьяна и лиса.
Из-под макаки вверх струилась
Золотогривая волна.
«Пойдемте покажу наши владенья»,
Хватая за руки, их Лиза повела.
Не описать эффект прикосновенья,
От коего в аффект пришла она.
«Вот справа князя нашего покои,
Напротив, собственно, мои,
Просторны и богаты, коих,
Во всей округе точно не найти.
В конце по коридору Шуры спальня,
Там абсолютно нечего смотреть,
Хранилище я показала машинально,
Пожалуй, стоит дверь здесь запереть».
Княгиня больше размышляла над предлогом,
Как ей Емелю ловко умыкнуть,
А также занималась монологом,
У коего давно пропала суть.
Судьба, давно забывшая о Лизе,
Внезапно преподносит ей сюрприз,
Решает птицу с обезьяной сблизить,
Ребенку дать конфетку «Барбарис».
«Муж, будь с хозяйкой поучтивей»,
Емеле говорит его жена.
«Пойду пройдусь на воздух, ты уж с Лизой
 Экскурсию дослушай до конца».
Ладошки не были готовы к повороту,
Подарок кинули, а как его ловить?
Да и вспотели резко, а свою пехоту,
Емеля в авангард стал выводить.
Наш генерал любовных дел и мастер,
Суворов в покоренье женских тел,
Сам начал свой снимать блокбастер,
И верный зритель от картинки млел.
Под действием Чубиного гипноза,
Елизавета продолжала трепетать,
Тем более что баба слезла с воза,
Кобыле легче, можно больше не скрывать,
Не прятаться под маской, чтож пойдемте,
За нашим зоопарком дальше бдеть.
«Скажите, любите ли Вы экспромты
Позволите повязку на глаза надеть?»
Запущен в ход коварный план хозяйки,
Хотя чей план в ходу нельзя определить.
Ведет себя с Емелей как с Незнайкой,
Как Ариадна в комнату прокладывает нить.
Оставшись вместе в затворенном помещенье,
Надежность оного проверила едва,
Сказала: «Ложка ты, а я твое варенье!»
Согласны? Счас сгореть бы со стыда!
Но в те года, такой посыл возможен
Нельзя его считать за эвфемизм,
И шпагу доставать из своих ножен,
Не означает сексуальный терроризм.
«Я вижу Вас и будто бы немею,
Вы наглым образом свели меня с ума».
«Так может горлу Вашему щепоточку шалфея?»
«Ты вяжешь все внутри, ты как хурма,
Хочу сковать тебя в ответ за эту дерзость,
Но с первым взглядом я, в тюрьме твоей,
И клетке данной, сохраню я верность,
Пусть даже та без окон и дверей.
Лишь сделай выбор, и я стану птицей,
Навеки в плен, заложницей любви,
Вороной, попугайчиком, синичкой,
Стрижом взлечу. Ты только позови…»
План Лизы состоял в попойке,
Такой, чтоб состояние Чуба,
Стоять не то, чтобы по смирной стойке,
А не стоять вообще, и там уже она,
Под томную мелодию и гусли,
Его нагим и пьяным уложив в кровать,
Огонь лучин мерцающий, но тусклый
Мехами начинает раздувать.
Сей план венчало утро и признанье,
Что сей поступок им был совершен,
И дабы избежать, огласки, наказанья,
Сей акт с ней браком будет завершен.
Хорош был план, хитер и без изъяна,
Венчал его малюсенький штришок,
В бокал вина для ловеласа Емельяна,
Засыпан с горкою любовный порошок.
Отпив глоток, за ним второй и третий,
Емеля с виду сразу захмелел,
Пока еще сидел вполне одетый,
А «Даллес» пристально за действием смотрел.
Через мгновенье или минут тридцать,
У времени пропал и ход, и счет,
Взгляд и внимание у «принца»,
Приобретает странный поворот.
Он смотрит в одну точку неотрывно,
Которая, в окне, со стороны реки, 
В роскошном белом платье, сзади крылья,
А маску горлицы венчают лепестки,
Несут ее, те накануне проданные Шуре туфли.
У Лизы появился нервный тик,
Что даже перья на кокошнике «потухли»
И клюв вороны тоже, кажется, поник.
Емеля из пике не сразу вышел,
У истребителя пробило фюзеляж,
Шел в штопор, а тем временем из крыши,
Катапультировался мозг и экипаж.
«Позвольте отлучиться на минутку», -
Протараторил фразу на бегу.
«Постойте… Как… Должно быть это шутка?»
«Я, Лиза, все Вам позже объясню»,
Поскольку дверь, по-прежнему закрыта,
Чуб одним махом вылетел в окно.
Сказать обидно? Нет. Нельзя. Убита!
И самолюбие погребено!
«О, Александра!» «Можно просто Шура».
«Да, Шура, я сошел с ума…
Мой парашют, жюри, брошюра!»
«С французским не знакома». «Бонсуа,
Что означает Вам мой добрый вечер,
Готов еще на Польском и ХиндИ,
Идя всю жизнь навстречу этой встрече,
Дожди… буди… вожди… А! Вот! В груди,
Не бился и не жил тот самый орган,
Который предназначен для любви.
Не вызывал никто и никогда восторга,
Если я резок, Мы..Ты..Вы меня останови».
«Нет, что Вы, что Вы продолжайте,
Хотя признаться честно, смущена».
«За это сразу же и здесь меня прощайте,
Иначе не прожить мне до утра.
Живу я только с Вашим в унисон дыханьем»
«Когда успело это все произойти?
Что изменилось после первого свиданья?
Возможно, стоит лучше Вам к жене пойти?»
Сама не ожидала Шура что так скажет,
Но пылкого гусара этим не остановить,
На всех порах летит он в экипаже,
«Сударыня, нельзя искоренить,
Однажды образ Ваш увиденный глазами,
Ваш голос, предвещающий весну,
Важней, чем эти штампы с паспортами,
И если вдруг, однажды, я умру,
Навеки мои веки опустите сами».
«Емеля, не спешите умирать,
Если не ложь сейчас прощается с устами,
Буду до смерти рядом, им не дам упасть!»

Тем временем, в пылу страстей и вьюги,
Шел праздник, хоровод и маскарад,
Отсутствие княгинь заметил шут и слуги,
Евгеша быстро оглядел перёд и зад.
Внимательный читатель сразу чует,
Конечно, посмотрел и слева, справа он,
Так скажем сделал аудит среди буржуев,
«Ведь гости заждались, о нравы у княжон!».
По коридорам побродил, там пусто, не везёт…
Затем направился в район опочивальней.
«Хранилище открыто, ну конечно, шут запрёт,
Хоть ночью становись на пост дневальным».
Он внутрь, абсолютно машинально заглянул,
И также машинально в горле сперло,
Украли золото, меха и только стул,
Фамильный, удивительно, пока еще не сперли…
Бежать, догнать, спасать или трубить тревогу?
Взяв быстро в руки и себя и стул.
Решил он все-таки позвать подмогу,
Для этого собрал весь караул.
Шут в маске льва, конечно, стул и стража,
На улицу толпой несогласованной вбежав,
Заметили, что тот, кем совершилась кража,
Телегу с лошадью объединил в один состав.
Заметив шумное и разъяренное собранье,
В телеге женский голос крикнул «Но, пошла!»
И Ольденбургская в ответ помчала ланью,
На месте кучера махнула всем во след лиса.
Шут мчал в конюшню, чтоб отправиться в погоню,
Но кто-то намертво друг к другу привязал,
Всех лошадей, кто, кто, тут и дурак, конечно, понял,
Вдруг один стражник, молвил, в смысле вслух сказал,
Что позабыл с журнального стола забрать сканворды,
От этого весь вечер пристально следил,
За публикой, и он уверен твердо,
Лиса с макакой вместе праздник навестил!
По описанью начали искать примата,
Весь дом облазили, и оказавшись во дворе,
Заметили голубку в белом, а к крылу прижато,
Лохматое созданье. Рассмотрев,
Сомнений не осталось. «Взять мерзавца!
 Свяжите туго, туго и в подвал.
К друзьям крысиным, бросьте нашего красавца!
Эх, Шура, Шура, я предупреждал!»
С досадой процедил последнюю строку Евгеша,
Он сам своим догадкам был не рад.
«Постойте, в чем он собственно замешан?
Весь вечер был со мной, не отходил на шаг!»
В недоуменье, не успела отойти от шока Шура,
«Постойте, я щас папу позову!»
«Гнилой он, хоть и сладкая натура,
Червивый подберезовик он. Тьфу…»
Под слезы и истерику голубки
Ошеломленного событием чуба,
Закрыли, до суда, пока на сутки,
Веселье кончилось, довольно, стоп игра.

Затихли свечи, шум из дома испарился,
По комнатам княгини разбрелись,
Начальник стражи из погони возвратился,
Последние надежды не сбылись.
В подвал решила опуститься Шура,
И с Емельяном переговорить.
Кто все-таки она, любимая иль дура,
А может новомодный щас гибрид.
Чуб голову склонил, смотрел под ноги,
Лексир для приворота начал отпускать.
«Ах, как же он хорош, о Боги!
Какая у волос его неведомая гладь».
«А, Шура, это Вы, мне лестно,
Что новый дом решили навестить,
К себе не приглашаю». «Неуместно!»
«Мне только остается что, шутить…»
«Я к Вам пришла вот по какому делу,
Буквально час назад, Вы клялись мне в любви,
Так вот, я два вопроса Вам задать хотела,
Вы помните, их в силе ли они?
А также что за роль у Вас в прошедшей краже?»
Хоть зелье окончательно покинуло Чуба,
Мозг думать не бросал хозяина, а даже,
Сказать заставил: «Это все она!
Я знать не знал, откуда все берется,
Стоял лишь за прилавком, только и всего,
Видать обманом в свои сети затащила хлопца,
А может это вовсе колдовство…»
Конечно, не сказал он ни про то, что вместе,
Задумали всю эту круговерть,
Ни то что, красота - его, а хитрость у невесты,
И что спасла она его, когда грозила смерть.
Про то, что соблазнил он ни одну царевну
Их список, после двадцати, не стал вести.
Что волосы свои он красит ежедневно,
Заместо этого всего сказал: «Прости…
Прости, что оказалась ты внутри всей этой грязи,
Мой первый взгляд прикован был к тебе,
И больше между нами этой тесной связи,
Не разорвать. Нет смысла врать судьбе…»
Стоят, колени преклонив, напротив друг у друга,
Решетку обхватив руками, не дыша.
«Я что-нибудь придумаю, скажу, что все супруга,
Задумала». И он поцеловал. Её душа,
С преступником местами поменялась,
Она мгновенно оказалась взаперти,
Отплыла лодка от домашнего причала,
Билет взят без обратного пути.
«В огонь и лаву я готова, только вместе,
Сгорим? Не важно, будет так!
Финал с тобой, лишь это мне известно,
Без крови не бывает драк».
Договорились, что с утра из всех орудий,
По князю Шура залп освобожденья даст.
И ключ свободы, на прощенья блюде,
Сам лично Емельяну передаст.
Дождавшись, что утих сей бурный шторм эмоций,
(Елизавета тайно слушала весь разговор),
Не соблюдая никаких уже пропорций,
Выносит Емельяну приговор.
«Я принесла воды Вам, чтобы жажда,
Не мучила и не мешала спать.
Вы знаете, что в детстве я однажды,
У папы попросила брата дать.
Он сутки напролет ухаживал за мамой,
Возил по докторам и знахарям везде,
И время уделял мне слишком мало,
Жила совсем одна, подобно сироте.
Тут в доме Шуры, неожиданно, несчастье,
Я настояла с нами поселить,
Она сестрой мне стала, помогла отчасти,
Но настоящую семью не заменить.
Мне не хватало папиного слова,
Вниманья к первым жизненным шагам,
Я падала, и поднималась снова,
Заместо туфель, привыкала к сапогам.
А дальше парадокс, в те редкие минуты,
Когда вдруг появлялось время и на нас
Нет, не со мной крутил он хулахупы,
Вниманье Шуре доставалось каждый раз.
Ведь тяжелей ей без семьи на этом свете,
Хотя по факту я здесь сирота,
Но этого никто тогда и не заметил,
В итоге и сегодня я осталась заперта.
Увы мой друг, такой удел княгини,
На этом я прощаюсь и прощаю Вам,
Не верю в то, о чем нам пишут книги,
В любовь, семью и жизнь напополам».

На утро Шура, как проснулась, сразу к князю,
От всех переживаний проспала,
А там и шут, и папа уже знают,
О том, о чем она подумать не могла.
Она рассказывает: «Что это ошибка,
Не виноват он, все его жена...»
У Лизы промелькнула жалкая улыбка.
«Освободить прошу его, я влюблена,
Во мне он тоже видит суть своей дальней жизни,
Не верите? Спросите у него.
А что на лицах мины пессимизма?
Вы думаете это баловство?»
«Он умер», - шут сказал негромко.
«Кто умер», - Шура молвила в ответ.
Когда сказали имя, кто-то скомкал
Внутри все. Выключили свет.
Дальнейшее описывать словами трудно,
Шут попытался Шуру не пустить,
Но та не верила, да и держать абсурдно.
Она пыталась Чуба разбудить,
Хлестала по щекам, трепала, била,
Морфей забрал к себе на вечное жильё,
Дрожащею рукою веки опустила,
Сдержав тем самым обещание своё.
Пошла на улицу, где шел промозглый ливень,
В пугающей истерике смеясь,
Издала вопль, ужасающий, противный,
И в чем была, без силы, рухнула на грязь.
Поднявшись, ни сказав ни слова,
Лишь обернулась и пошла к реке,
Во взгляде жизни больше не было. Сворован.
И вору, суждено с ним пролежать в земле.
Придя к реке, с княгиней посмотрели друг на друга,
С минуту постояли и по ней пошли.
Взяла ее уверенно за руку Шура,
Там впереди, летали журавли.

Вслед птицам двум, в когда-то белых светлых платьях
До вечера, не отрываясь, шут смотрел.
Мы сами выбираем те объятья,
Где дали разрешенье на отстрел.