Картина, нарисованная по памяти

Лишь третий день,  как солнце греет спину,
Но просится в поход моя душа:
Эх, на рыбалку бы, поймать бы хоть ерша!..
Но нет, сижу, прибором жгу осину.
Ласкает ноздри, ласково, дымок,
И проступает на доске рисунок:
Тайга, олень  и предрассветный сумрак,
Что притаился у оленьих ног.
А там, вдали, рассветная заря.
Лучи, как стрелы, улетают в небо…
Оленью сопку, с  круглой формой хлеба,
Пожар поджарил чернотой угля.
Когда-то, здесь, главенствовали кедры,
Огромные, почти что, до небес!
Огонь спалил прекрасный дикий лес,
Открыв, в овраге, золотые недра.

Когда садится солнце, при закате,
Вкрапленья золота горят, как угольки.
Но столько в блеске том болезненной тоски,
Как  и во взгляде  – о  сгоревшей хате!
Тайга старается закрыть печали блеск,
На месте кедров выросли берёзы.
А вот и дятел, пьёт берёз тех слёзы…
Но это всё же второсортный лес.
Хотя берёзы светлые душой,
И на картине смотрятся привольно.
А вот душе и сердцу всё же больно!
Воспоминания забрали мой покой.
И вспомнил дни, когда я там рыбачил,
Ловил ленков, тайменей на блесну.
Нет,  не забуду я ту дивную весну,
Как отпуск у начальства клянчил.
Зато потом, гордился я уловом!
Впервые, там, попробовал талу,
Вкусив кусок тайменя, как халву,
Слегка посыпав солью, выпив рома.

Я много там попробовал впервые:
Единожды  женился, стал отцом,
Впервые обжил деревянный дом…
Прошли там юности денёчки золотые!
Картина выжжена. И я беру стамески,
И начинаю молча  вырезать…
Туда, в тайгу, к нам приезжала мать.
Она впервые видела невестку.
Хотя у нас  уже  росла  дочурка,
С глазами синими, совсем как у меня.
Тогда весна была,  и каплями звеня,
Рыдали сотня и одна сосулька…
Все свои мысли, все воспоминания,
В картину, словно в душу, я вложил:
Восход зари, олень, тайгу, где жил,
И дым костра, хранящего предания…