Князь Иван I Данилович Калита Гл. III ч. 2

Великий князь московский - Псковский поход

За две тыщи лет в Киае
Бытовала эта мысль.
Мандарин не главный в крае
Пусть богат, но это пыль.

Что страна всегда богата
Благом жителей своих.
У имущих это трата,
У людей расходы их.

И Иван ценил тех больше,
Кто умел богатым стать.
Начал с гривны наибольше
И сумел высот достать.

А особенно умельцы,
Он их просто собирал.
Попадались рукодельцы,
Так и дань с таких не брал.

Материально и духовно
Усиления он достиг.
Личный вклад был, безусловно,
Лишь терпением постиг.

И жизнь ставила задачи
Всё сложнее каждый день.
Были, правда, и удачи.
Тверь, к примеру, стала тень.

Но и там не так всё просто
Александр-бунтарь сбежал.
Власть в Твери пока безосто,
Константин войск не держал.

И вот вскоре они оба
Призваны в Орду прибыть.
Ясно, что не для спасиба,
Узбек-хан не мог остыть.

Хан принял неоднозначно.
Он Ивана уважал,
Что с Ордой решал удачно
Все дела, не наезжал.

Константин другое дело,
Здесь осадок всё же был.
И что с Тверью наболело,
Он, как видно, не забыл.

Но ярлык на Тверь, на князя
Константину всё ж вручил.
Чтоб разгром Твери так скрася,
Вот брат стол и получил.

Принял их не как обычно,
В тронном зале, но без мурз
Только нукеры привычно
Соблюдали нужный курс.

Обращаясь к Константину:
- «Мне противен, стал ваш брат.
Это свойственно кретину,
Бунт устроил и в откат,

На отца ему б равняться,
Невиновен, а пришёл.
Что не смог я разобраться
Виноват, но он же шёл.

Тверь спасал и своё имя!
Михаил! Вот кто был князь!
Александру Тверь, как вымя,
Только брал. Не князь, а мразь.

С деда взял пример наверно,
Тот в Твери был первый князь.
Ярославом звали, … верно …
В Псков сбежал Сарай боясь.

Принят был там на княжение
Он тогда им нужен был.
С Литвой было напряжение,
За Чудское немец крыл.

Через пару лет по новой
Снова в Новгород, как князь.
Невский был тогда основой,
Хоть с ним не был отродясь.

И Великий хан наш Берке
Ярослава и простил.
Умер Невский, без проверки
Стол Великого всучил.

Александр всё это помня
И решил сыграть, как дед».
Тут Узбек, как что-то вспомня:
- «Мне он нужен! Он и след».

А затем уже к Ивану:
- «Слышал, Новгород пригрел?
Убеждать тебя не стану,
Хоть и вольный - твой удел.

Разыщи мне эту гниду,
Пусть за всё ответит здесь.
Не прощу ему обиду,
Суд решит, регламент есть.

Я и сам бы мог, но это
Русь воспримет всё не так.
Лучше вы, без шума где-то,
Всё же это ваш бардак.

С покаянием пришёл бы,
Ни к чему был этот шум.
Но в нём труса больше злобы …
Я надеюсь на твой ум».

Узбек мудро, как хан всё же,
С поручением поступил.
Знал, Иван будет построже,
Он предателей топил.

И другим князьям наука,
Всё ж Иван Великий князь.
Пусть Ивану не порука,
Приступил, он не таясь.

Хан, к тому ж официально,
Новгородский стол вручил.
Дав ярлык и не формально,
Этим вече проучил.

Весь северо-запад русский
Он Москве вдруг подчинил.
И ответственность по-русски,
А Орду как оттенил.

Иван с ханом соглашался,
Но в душе было не так.
Очень шибко сомневался,
Что сбежавший князь слабак.

Потому и отправляться
В сей бессмысленный поход
Не хотел, а подставляться
Под гнев хана - не исход.

Сразу же по возвращению
Иван первым делом в Тверь.
Константин по его мнению
Стал совсем другой теперь.

Терем вновь восстановили,
Новый князь там и принял.
Посторонних удалили,
Но жене он доверял.

И племянница Ивана
От супруга не на шаг.
Софья  знала, понимала,
Кто им нынче друг, кто враг.

И Иван спросил, как старший:
- «Исполнять с чего начнём?
Он же брат твой хоть и падший,
Не найдёшь и днём с огнём.

Где он может затаиться?
Я же вынужден искать.
Сможем что-то и добиться,
Если чушь не создавать».

Софья в бок его: «Чего ты?
Брат твой Васька должен знать.
Они оба обормоты,
Молодому мог сказать».

Константин в ответ: « И точно,
Он же Сашке в рот глядел,
Подражал ему побочно,
Но что жлоб, не углядел.

Мы пока у хана были,
Что-то всё-таки он знал …».
- «Позови! Вдруг что забыли …» -
И Иван  вдруг осознал,

Что меж братьями, похоже,
Даже явный сговор есть.
Водят за нос? Не похоже …
Константин не мог подсесть.

Вскоре подошёл Василий.
Лет семнадцать, крепышёк.
Что разборки не бесили
Иван понял, был не шок.

- «Знаешь что про Александра?» -
Князь Великий в лоб спросил:
- «И судьба его стандартна,
Он законность преступил.

Где скрывается ты в курсе?
Можешь нам хоть намекнуть.
Мы нуждаемся в ресурсе
Чтобы этот круг замкнуть.

Нам не надо его крови,
Но он хана оскорбил.
С ним решит о своём крове,
Пока всё не загубил».

Неожиданно Василий
Стал над братом суд вершить;
- «Он трусливый от бессилий,
Что не мог, как князь решить.

Я же был тогда на Торге,
Видел этот инцидент.
Нукер дьяка без разборки
Огорошил и в момент.

Он коня забрал без спроса,
Повод, вырвав вдруг из рук.
Дьякон в визг, как от поноса,
Зашумели все вокруг.

Их стащить с коней хотели,
А всего-то трое их.
Зарубить двоих успели,
Ну, а дальше без ничьих.

Сволокли с коней баграми.
Били, кто, чем только мог.
Изрубили топорами
Тут никто б им не помог.

И Чолхан, а как иначе,
На защиту встал своих.
Князь с толпой, а это значит
Перспектив нет никаких.

Он же знал, что смерть Чолхана
Нам татары не простят.
Что тумены Узбек-хана
Всё сотрут, испепелят.

Что, в конце концов, и вышло,
Тверь в руинах, сам удрал.
Я не с ним, он мне не дышло
Он и нас-то всех предал.

В Псков уехал, это точно,
Слышал, как всех собирал.
Можно с вами не побочно,
А в команде, чёрт побрал».

Калита собрал команду,
Суздаль с ним на Псков пошёл,
Новгородцы словно в банду
Отпустили всех, кто шёл.

Константин и брат Василий
От Твери считай костяк.
С Александром без усилий
Лишь они могли – верняк.

Не спешил Иван с развязкой,
У Торжка разбили стан.
Штурмом Псков - считал он сказкой,
Русский князь он, не душман.

Дипломатии ордынской
Изучил, схватил урок.
Ждать уметь, ход сатанинский,
А для действий видеть срок.

А ещё уметь искусстно
Друг на друга натравить.
Порознь бить, пусть будет гнусно,
В драке главно победить.

Было как-то искушение
Тверь и княжество прибрать.
Хан бы дал и разрешение,
Но решил, что надо ждать.

Счёл вполне благоразумно,
Что журавль пусть в облаках
Недоступен и бездумно,
Чем синица и в руках.

А «синицей» Константина
Он вполне «ручным» считал.
Князь тверской хоть не махина,
Но с Москвой предпочитал.

Вызвал братьев для беседы.
Константин, Василий с ним
Были как бы непоседы,
Рвались в Псков, успеть самим.

И Иван довольно мягко:
- «Предлагаю написать.
Да ему, … довольно кратко,
Что нельзя жить, всем мешать.

Сам явись на суд ордынский,
Этим княжество спасёшь.
Русь от бед, итог ждёт свинский,
Ты ответственность несёшь».

Константин с ним согласился.
- «Я бы резче написал» -
Вставил брат и сам смутился:
- «Извините князь, … достал».

И гонец во Псков помчался,
Оставалось только ждать.
А вопрос-то всех касался,
Не хотелось лохом стать.

Через десять дней вернулся
И к Ивану. «Чтоб он сдох!» -
Слез с коня и матернулся:
- «Видите ли, я врасплох …

Если б знал, что я от брата,
Гнал плетьми отсель вёрст пять.
Но послание взял, как плата,
Но ответ сказал не ждать»

Новгородский воевода
Рядом был и подошёл.
Молвил: «Выманить урода
Нет надежды, он дошёл.

Может быть с депешей устной
Гонца нашего послать?
Пригрозит судьбою грустной,
Против Новгорода встать.

Вдруг подействует угроза.
Ну, не полный же дурак
И не жертва же склероза,
Что дела его все мрак».

И второй ни с чем вернулся.
Псков, как вымер, весь закрыт.
Точно напрочь отвернулся
От всего, как мир забыт.

Было и его послание.
Как Великий князь писал.
Не услышано желание,
Будто промах засосал.

На всю эту переписку
Он надежды не питал.
Ждал, что хан не верит иску
И с претензией отстал.

Но к концу года по новой
Как приказ: «Убийцу взять!
Не жду новости хреновой,
А к весне сомнения снять».

И тогда, как шанс последний,
Князь посольство снарядил.
И состав считай не средний,
Барин лишь в его входил.

Новгородские, тверские …
Прибыл весь боярский цвет.
Из Москвы купцы такие,
Что сравнений даже нет.

А владыка новгородский
Моисей возглавил всех.
Как епископ, внешне броский,
Дал надежду на успех.

Иван тоже в день убытия
Моисею дал совет:
- «За подобные укрытия
Надлежит всем дать ответ.

Горожанам всем напомни,
Что анафема их ждёт.
Только кающийся ровни
Руку Господа найдёт».

В этот раз их сам Солога,
Как посадник, их встречал.
Сей раз, не было предлога,
И приказ им не звучал.

Потому и встретил мило,
Видя, кто к нему пришёл.
Александра изумило,
Как Иван подход нашёл.
 
Псковский Кром без промедления
Ждал посольство, был открыт.
Не скрывая удивления,
Кто-то вскрикнул: «Вот так быт!»

Шли в приёмную палату,
Там и ждал их Александр.
Галереей по накату
Вышли в некий палисандр.

Вроде царственной прихожей,
Стены от клинков блестят.
Все трофейные, похоже,
Русских нет, тевтонцы в ряд.

А в приёмной стол дубовый
Алым бархатом накрыт.
Сразу видно, что не новый,
Чернью времени покрыт.

Александр сидел на стуле,
Стул из дуба, как и стол.
Спинку всю в резьбу одели,
Стал, как подлинный престол.

Полукругом как бы встали
И на каждом свой наряд.
Все кафтанами блистали,
А шитьё у всех подряд.

А в мехах, как состязанье.
Соболь, белка даже рысь.
Говорило одеянье,
Что они и есть та высь.

Лишь из ткани чёрной, ряса
Выделялась из богатств.
В ней священник экстра-класса,
Скромным был и без злорадств.

Ключ духовной, светской власти
Моисей здесь получил.
Всё посольство, не отчасти,
Он в себе соединил.

Первым Новгород взял слово,
Это был глава бояр.
Звать Лука, лицо пунцово,
Волновался, как школяр.

Голосом дрожащим, глухо:
- «Не губи Святую Русь.
Повинись спокойно, тихо …
И Господь простит, клянусь».

Из Твери боярин так же,
Но уверенней: «Клянись!
Что вернёшься в город даже
Будешь бит  Орде. Не злись!

Заслужил ты эту кару.
Повинись и хан простит.
Не подвергни нас кошмару,
Чтобы город был разбит».

Почти каждый своё мнение
На грядущее сказал.
Перед ханом извинение
Говоривший заказал.

Моисей сказал последний,
Подвёл якобы итог:
- «Сын мой, опыт наш столетний,
Это правил, догм поток.

И Господь следит за нами,
Всё нам в Заповедях дал.
Чтобы чтили мы их с вами
Божий суд учтёт брутал.

Грех твой вовсе не брутальный,
Ты палач невинных душ.
Трус, уйдя от наказаний,
В оправдание мелешь чушь.

А спасёт лишь покаяние,
Хан судьбу твою решит.
Спустит это злодеяние?
Пусть Аллах и разрешит.
 
Но тебя предупреждаю,
Псков анафеме предам.
Если ты, как полагаю,
Увильнёшь. Я всё воздам!»

Александр встал резко с места
И к окошку подошёл.
Гладь Великой от норд-веста
Шла на запад, словно шёлк

На реку смотрел тоскливо,
Взяв за створку, прошептал:
- «Боже мой! Вокруг так мило.
Почему ненужным стал?

Ну, чего казалось проще,
Друг за друга постоять.
Брат за брата ещё хлестче …
Здесь же стали обвинять.

Свои - русские - родные
Вдруг поганым предают.
Как мне кажется впервые
Князя сами и сдают.

А противиться могу я,
Даже если все хотят?
Точно жизнью я торгуя …
Потому все и галдят.

Жизнь, а что это такое?
Да, в конечном счёте, миг.
И цепляться горько вдвое,
Что за миг не всё достиг.

Виноват? Зачем терзаться,
Значит надо пострадать.
Смысла нет сопротивляться,
Я готов себя отдать».

Псковичи, что рядом были,
Все молчали, как один.
Брови хмурили, бубнили,
Словно не было мужчин.

Не один не заступился,
Словно в рот воды набрав.
Но один, таки, вступился,
Володша, гремучий нрав.

Это псковский воевода.
Молод, ум не по годам.
За последние полгода
Бил тевтонцев по рукам.

- «Да не слушай ты их княже!» -
Александру крикнул он:
- «Не сдадим тебя и даже
Не пойдём к ним на поклон.

Рассуждать им так сподручно,
Не им лоб свой подставлять.
Их татарин злополучно
Не заденет, как пить дать».

Александр к столу вернулся.
- «Добр Володша, но горяч» -
Сказав тихо, обернулся:
- «Он сказал, что я палач?

Псковичей я не подставлю.
За меня им умирать?
Лучше город я оставлю,
Сам уйду, судьба видать.

Говорю, как заклинание,
Я не дам тащить силком,
Как телёнка на заклание.
Я же князь и не тайком».

- «А Володша прав, однако» -
Встрял посадник в разговор.
Лет Сологе многовато,
Но в работе до сих пор.

И продолжил: «Оставайся!
Стены Крома не возьмут.
Сдюжат всё, не сомневайся,
Немцев тьма осталась тут.

Бог даст, сладим и с Москвою,
А Орде здесь хода нет.
Так что Псков всегда с тобою,
Ты для нас авторитет».

А потом к боярству Пскова:
- «Как вы мыслите о том?»
И ответ, как их основа,
Все ответили кивком.

Так поддержка ободрила,
Александр вновь сел за стол.
Даже малость оживила,
Словно кто-то уколол.

И он твёрдо: «Все слыхали?
Вот на ваш вопрос ответ
Не я Русь гублю, как ждали,
Ваш Иван Ордой пригрет.

Все вы стелитесь на брюхе,
Чтоб ордынцам угодить.
Вы подобны побирухе,
Лишь бы в роскоши ходить.

Передайте же Ивану,
Что Господь рассудит нас.
Пусть он пятки лижет хану,
Стал, по сути, в этом ас»

- «Что же, князь, тут твоя воля …» -
Лука ближе подошёл
И с угрозой: «Так позволя,
Ты границу перешёл.

И за жизнь свою сегодня
Медной гривны я не дам.
А Ивану, что, мол, сводня,
Я конечно передам».

Всё посольство тут же вышло,
Бросив в зал презренный взгляд.
Всё не наше, что всё пришло,
Что смердит какой-то яд.

Чтоб прийти в себя немного,
Александр вышел в сад.
Ветерок с реки намного
Остудил душевный смрад.

Подошёл к стене поближе,
С валунов был сложен Кром.
И подумал о престиже,
Псков с разгромом не знаком.

И отныне эти стены
Да любовь всех псковитян
Щитом стали от измены,
От Орды, тверских дворян.

Сам себе не мог признаться,
Что виной всему же он.
Как хотел покрасоваться,
Что он всем в Твери закон.

Подогретого обидой,
Что Чолхан дворец забрал.
Бунт народный и стал битой,
Чем он злость свою сорвал.

По счетам платить придётся,
Он и думать не хотел
А сбежал, народ пусть бьётся
Раз такого захотел.

Мысли часто уносили
В детство, маленькую Тверь …
Не на трупы, что там гнили,
Не на то, что Тверь теперь.

В этом он винил Ивана
За отнятый отчий стол.
Не себя глупца-болвана,
А того, кто спас престол.

А вообще приезд посольства
Пскову стал не рядовым.
Проявление недовольства
Стало чем-то бытовым.

Но особенно смутило
Моисея к ним визит.
Он с Москвой, а им грозило
И в епархии конфликт

- «Надо своего владыку!» -
Всех Володша убеждал:
- «Чтоб Москве, иному рыку
Отвечал, как Псков, не ждал!»

Убеждал Сологу чаще:
- «Ты ж наместник, будь же им!
Езди в Новгород почаще,
Объясняй друзьям своим,

Что владыка стал карманный
Он Москве себя продал.
В Пскове гость он не желанный,
Наших чувств не оправдал.

Вон хотя бы наш Арсений,
Он рождён владыкой быть.
Для прихода просто гений,
Помнит всех и как забыть?»

Но посадник сомневался,
Головой лишь покачал.
На крик, правда, не срывался,
Но взволнован был, бучал:

- «Феогност раздел епархий
Не допустит, … не пойдёт.
Лезть в систему иерархий? …
Да он со свету сживёт».

- «А смотря, кто обратится …» -
Володша: «К кому пойдёшь.
Есть, кто и не побоится».
- «О литвинах речь ведёшь?» -

И Солога сплюнул даже:
- «К папской своре на поклон?
Нет для церкви нашей гаже …
Как татарину в полон».

- «Жизнь заставит, чёрт рогатый,
А не то чтобы литвин
Станет другом, пусть заклятый …
И учти я не один» -

И Володша усмехнулся:
- «Надо чувствовать свой век.
Феогност не окунулся
В мир духовный, он же грек.

Грех так думать, но считаю
Повезло, что умер Пётр.
Как владыку почитаю,
Но Москвой он был упёрт».

И Солога согласился.
Два посольства снарядил.
К Феогносту, чтоб смирился
И в Литву, чтобы прикрыл.

Гедиминас, князь литовский,
Чувств враждебных не питал.
Но про диспут новгородский
Знал, следил, не понимал.

Вечерело, … тьма ночная
Кралась словно хищный зверь.
Войско князя, всех включая,
Отдыхало без потерь.

Остановка – луг огромный,
Вежи встали по углам.
Угол в псковщине укромный,
Деревень почти нет там.
 
Лишь в полуверсте Опоки,
Деревенька в семь дворов.
Да Шелони там истоки,
Приток Ильменя таков.

В этот поздний час конечно,
Многие ложились спать.
Поев сытно и беспечно
Могли и поразмышлять.

То десятник там какой-то
Шепчет: «Строй не нарушать!
С сотней двигаться и только,
Князь велел не поспешать».

- «Знать надеется на что-то,
Что одумается Псков?» -
Старый ратник бросил: «То-то,
Псковский воин не таков».

Вороша угли в кострище,
Сам  себе: «Нам надо знать,
Кром их, это крепостище
Не сумел никто Кром взять.

И народ он своевольный
Не привыкший ублажать.
Под дуду, как бы довольный,
Факт, не будет он плясать».

- «Но на сей-то раз, придётся,
Наш князь сможет настоять!» -
Ратник юный, им неймётся,
Не стал мнение объяснять.

Он открытыми глазами
В небо звёздное смотрел.
Мысли просто лезли сами,
Ратной славы он хотел.

- «Вас-то вот и не спросили» -
Вновь десятник проворчал:
- «Вам оружие вручили?
Вот за что б и отвечал.

В остальном же разберутся,
С нами здесь Великий князь.
Не уверен, что уймутся,
Но идти, в Псков не боясь».

Переходом утомлённый
И Иван в шатре лежал.
Сон не шёл, как отменённый,
Молча, и соображал.

После этой неудачи,
Как послы пришли ни с чем,
И пришлось, а как иначе,
Вновь собраться в войско всем.

Чтоб заставить, теперь силой,
Выдать всё-таки ту мразь.
Почему-то ставшей милой …
Лишь за то, что он им князь?

Не хотелось ему вовсе,
Чтоб Сарай решил - он слаб.
Пусть побитыми зовёмся,
Русь крепить, Москва, как штаб.

Но опять кровопролитие …
Для Ивана это боль.
Тверь не сделалась наитие,
Стала в старой ране соль.

И свежи воспоминания
Про Тверской, увы, погром.
Всё ж ушёл от наказания,
Кто закрылся в этот Кром.

Калита умом желал бы
Захват Пскова избежать.
Дать возможность, пусть без злобы,
Александру убежать.

Потому и дал команду
С продвижением не спешить.
А прибегнуть в варианту,
Где-то миром всё решить.

Несмотря на эти меры
Он к Опоке подошёл.
Пскову нет, похоже, веры,
Раз навстречу не пошёл.

Потому-то и до Пскова
Им один лишь переход.
Войско, рать к войне готова,
Это новый оборот.

Погружённый весь в раздумья,
Не заметил ветерок.
То ли от благоразумья,
То ль не видел сам полог.
 
Он, всего лишь, приоткрылся
И вошёл митрополит.
Незаметно, как расплылся,
Феогност знал, что творит.

И в походе у Ивана
Он был личный духовник.
Несмотря на силу сана,
Он к Москве почти привык.

Невысокий, в меру смуглый,
Как-никак, а всё же грек.
Нос с горбинкой, взгляд разумный,
Заменил Петра навек.

Поначалу отношения
С князем просто шли в тупик.
Не скрывал князь и удивления,
Чужд язык, а в Русь проник.

А владыка по приезду
Русский прям-таки не знал.
Толмача князь вмиг к отъезду,
Знал он греческий, читал.

Феогност не торопился,
В Русь он медленно врастал.
Разговору научился,
Для людей владыкой стал.

Не спешил по разуменью
Княжьи распри понимать.
Не желал быть их мишенью,
Духовенству так под стать.

Что его служение Богу
Он подчеркивал не раз.
Князь Руси пробьёт дорогу,
Он же здесь, как Божий глаз.

- «Что? Не спится тебе, княже?» -
Он участливо спросил:
- «И горит лучина даже,
Почему не загасил?»

Хоть акцент был и заметный,
Но уже не раздражал.
Сел на стульчик незаметный
У стены, где князь лежал.

- «Знать одолевает туга …» -
Феогност и князь вздохнул.
И Иван: «Тут мало друга …
Пусть Господь бы его пнул.

На погибель бросить сотни,
Чтобы только наказать?
Псков же Русь! Сыны Господни!
И за что их убивать?

А кого за душегубство
Псковитяне проклянут?
Калиту? Мне это чувство
Ненавистно с детства тут.

Я, отец мой, словно в коме.
И, как князь, Пскову твердить?
Вариантов нету, кроме
Ультиматум предъявить

Словно нет иного счастья,
Чем мечом своим махать.
Я согласен без несчастья
С ножен меч не вынимать».

- «На всесилие лишь силы
Всё ж не стоит уповать» -
Феогност сказал в полсилы,
Чтобы злость не раздувать.

И добавил: «Есть на свете
Эффективнее чем месть.
И совсем не в этикете,
Месть в натуре, как и есть»

Иван тут же оживился:
- «Ты владцко мне о чём?»
Взгляд на старца устремился,
Что-то он увидел в нём.

- «Там, где власть людей бессильна,
Бог способен усмирить.
Над гордыней власть всесильна
Только Господа! Просить!!!» -

Феогност сказал негромко,
Но акцент даже пропал.
И продолжил: «Но, однако,
Основное не сказал.

Шанс на вечное проклятие
Остановит, это так.
Это явь, а не понятие,
Божья воля, как-никак.

Даже и наихрабрейший
Против Бога не пойдёт.
Так что князь ты мой милейший,
Выход пастырь твой найдёт».

И Иван замолк надолго.
Мыслей ворох, … кавардак.
Он до этого задолго             
Моисею выдал так.

Он владыка новгородский
В Кроме всё-таки сказал.
Но в ответ был вызов броский,
Поддержал смутьяна зал.

- «И угроза отлучения
Сможет их остановить?»
- «На Руси с возникновения
Храм не принято громить.

Слово пастыря священно,
Каждый русский сложен так» -
Феогност проникновенно
Посмотрел на князя: «Как?»

Лицо князя просветлело,
Он не мог сдержать восторг:
- «Доверяю вам всецело!
Прекращаем с ними торг».

Прочтя грозное послание,
Феогност в нём не шутил,
Солога собрал собрание,
Бояр Пскова пригласил.

Пригласил и воеводу,
Володша пришёл бы сам,
Ни кому-то там в угоду,
Знать хотел, что пишут там.

И при тягостном молчании
Он послание зачитал.
Тишина, … при всём желании
Никого не услыхал.

Оглушённое собрание
Не могло никак понять.
Это к ним пришло послание,
Призывающее вспять?

- «Православные молчите?» -
Солога повысил тон:
- «Не согласны? Говорите!
Мы же с Верой испокон».

И Володша вновь убойно:
- «Князя мы не отдадим!
Мы с душой его спокойно
Обещали - не сдадим.

А послание сварганил,
Ясно нам, продажный поп.
Он Москву затарабанил,
Грек есть грек, везде холоп».

И Володшу поддержали,
Кто-то крикнул: «Молодец!!!»
Те, кто здраво возражали,
Согласились, наконец.

Слово взял опять Солога:
- «Раз решили, так и быть.
Войска в Пскове здесь не много,
Изборск бы не позабыть.

Там приличная дружина,
Город слабо укреплён.
А для нас это причина,
Всех сюда и без имён».

- «Население Ивану?» -
Вновь боярин, как вопрос.
- «Он не ровня Чингисхану …» -
Володша закрыл допрос.

И пока шли разговоры,
Александр сидел, молчал.
С мрачным видом слушал споры,
Как он всё здесь промычал.

А когда посадник громко
Объявил: «За Псков умрём!»
Встал, сказав шершаво, ломко:
- «Мы не так себя ведём».

Голоса мгновенно смолкли.
Что ж он всё-таки решил?
Даже недруги примолкли…
Неужели завершил?

Александр сказал сначала:
- «На всю жизнь я ваш должник.
А угроза к вам примчала.
Это знак и Божий лик.

Феогност не просто пастырь,
Сан его венчает Русь.
И не поп он, это мастер
Вразумить нас, вдруг уймусь.

Против Веры православной
Не пойду, я Божий раб.
Высший суд, он самый главный,
Мне воздаст, пред ним я слаб.

Бог воздаст за верность вашу,
Ну, а я не должен лгать.
Русь хранить должны мы нашу,
А не зад свой прикрывать».

Голос князя дрогнул даже:
- «Не приму я в жертву Псков.
Стойте дальше здесь на страже
Как стояли, смысл таков.

Я вас вскорости оставлю,
Не смогу я с вами быть.
Славой мутной вас прославлю,
Многим это не забыть».

- «И куда решил податься?» -
Солога, таки, спросил.
- «Мне в Литве есть с кем общаться» -
Был ответ, не  упустил
 
Заявить, что князь литовский
Гедимин союзник стал.
И мятеж антимонгольский
Он морально поддержал.

- «Бить челом конечно буду,
Чтоб на время приютил.
Год, другой у них побуду,
Посмотрю, что хан решил».

Через день уже на вече
Он народу всё сказал.
Не могло быть даже речи
Оставаться, люд узнал.

Вскоре зелень Завеличья
Скрыла маленький отряд.
Не сменив даже обличья,
Александр был рад до пят.

Александр, прибывший в Вильну,
Встречен был, как давний друг.
По-литовски говорильню
Он не знал, но все вокруг

Русский знали, даже сносно.
Гедимин среди был их.
Потому общались просто.
Понял князь - он у своих.

- «Твой поступок очень смелый,
Что приехал всё же к нам» -
Гедимин ему: «И целый …
А семья осталась там?»

- «Псков жену Анастасию
Обещался защитить.
Вот осилим тиранию» -
Князь ответил: «Будем жить!»

- «Боль, как и недогодованье,
В те дни лично испытал» -
Гедимин: «Помочь желанье
Было, … силу я их знал.
 
Перкунас! Вот чья заслуга,
Что ты жив и невредим.
Это честь, а не услуга.
Если с нами, значит с ним.

Я язычник - это помни!
Христианству я не враг.
В душу лезть ко мне, запомни,
Я не дам, вот так-то брат».

И Великий князь литовский
Гедиминас не темнил.
Рад был просто по-бойцовски,
Что врага опередил.

Он всегда Москвы боялся,
Видя, как растёт Иван.
С ним и хан уже считался,
Это не самообман.

Слишком рьяно и успешно
Он стал земли подчинять.
Где-то махом, где неспешно …
На умы начал влиять.

Гедимин всё время думал:
- «Вдруг в один прекрасный день
Он кирдык Орде удумал,
Что тогда? Всё набекрень?

На исконные владения
Он предъявит свой нарок?
Для Литвы земель значения
Стали словно позвонок».

При одной подобной мысли
Выступал холодный пот.
Перспективы, как повисли,
А Литве расклад не тот.

Гедиминасу удобней
На восточных рубежах
Иметь княжества не злобней,
Чем Иван, Орда, Аллах.

Потому и Александра
Поддержал, что тот восстал.
И не важно, что лахудра,
Он в детали не вникал.

- «Я иного понимания
Откровенно и не ждал» -
Александр не без желания
Поклонился, не дышал.

Гедиминас улыбнулся,
Ему льстила эта роль.
Благодетель в нём проснулся,
К тем, кто был всегда мозоль.

Статус сильного монарха
Никогда не забывал.
Пусть ещё не патриарха,
Но Литву он поднимал.

В окружении христианства
Он язычество берёг.
Перкунас, как щит от хамства,
Он, как Бог, Литву обрёг.

Справедливость! Основное,
Чем прельщал их Перкунас.
Рим не волен на такое,
Византия хоть сейчас.

Но везде единоверие,
Там и там Иисус Христос.
Вызывало недоверие,
Что зажмут, вот в чём вопрос.
 
Поселили в Верхнем замке,
А в покоях просто шик.
В тонком, вычурном убранстве
Будто в чью-то жизнь проник.

И убранство не такое,
На Руси совсем не так.
Ложе очень дорогое
И икон нет, как-никак.

И про личные расходы
Гедиминас не забыл.
Он в казне, где все доходы,
Ему лично счёт открыл.

Безмонетная система
Позволяла с гривной жить.
Эта денежная схема
Не мешала и грозить.

Каждый месяц выдавали
Двести гривен золотых.
Рубли тоже предлагали,
Предпочёл же вековых.

Гость он стал вполне желанный
На всех встречах и балах.
В форме княжеской, им странной,
Не внушал животный страх.

Так обласканный властями
Александр покой обрёл
Обзавёлся и друзьями,
Жизнь другую приобрёл.

К нему просто привязался
Княжич юный Наримант.
В лес ходить не опасался,
В стрельбе с лука был талант.

Реку Нярис посещали
Наримант это любил.
Рыбаков там навещали
И глядели, как ловил.

Все былые злоключения
Стали как-то уходить.
Как далёкие видения,
Меньше стали тяготить.

Лишь семейная разлука
Не давала спать подчас.
Хоть в довольствии, но скука
Верх брала и не на час.

И Великая княгиня
Вдруг на Сретенье сдала.
Накануне, как богиня,
Была в меру весела.

Ещё утром встала рано
И, одевшись в свой наряд,
По февральски адекватно.
Уж такой теперь обряд.

Тройка её уже ждала
Масти в яблочко гнедых.
Сани очень уважала
Розвальни не уставных.

От Москвы вёрст десять было,
Где обитель её ждал.
Стариной дремучей слыло,
Иван часто там бывал.
 
День был яркий, не морозный
Так что мчались с ветерком.
Но ямщик был осторожный,
Смотрел в оба за мирком.

И вдруг с дерева две белки,
Рыжий хвост ну, как огонь.
На дорогу, а гляделки
Смотрят, вроде как не тронь.

Тройка тут же резко встала,
Среагировал ямщик.
Та хвостом лишь помахала
И в лес экий бунтовщик.

И ямщик тогда княгине:
- «Предлагаю повернуть.
Не к добру дела такие,
Суеверие не стряхнуть».

А Елена дружелюбно:
- «А мы шагом, но вперёд.
Обещала я прилюдно
И игуменья не мёд.

Осерчает, причём быстро,
Ни к чему ненужный шум.
Так что мы давай не шустро …
А примету взять на ум».

Возвратившись после службы,
Дома ждал её Иван.
Прибыл с Пскова, … все не любы,
Заманили вновь в капкан.

Но к Елене с первой встречи
Чувства нежные питал.
Дети выросли, но речи
О любви не забывал.

И сейчас в Кремле встречая,
- «Моя прелесть!» - произнёс.
И она, души не чая,
Аж растрогалась до слёз.
 
Стол накрыт был, как обычно,
Небольшой семейный пир.
В ужин кушали прилично,
На своих ориентир.

Пересвет - краса Ивана,
Воевода, хоть в годах.
Был всегда с ним, как охрана.
С детских лет держал в руках.

Феогност, им стал любимый,
Всей Руси митрополит.
Грек стал русским, всеми чтимый,
Русь с ним станет монолит.

И Ипат здесь свой до гроба,
С лука научил стрелять.
Кто сильней? Не спорят оба.
Иван знал - их не унять.

И конечно же дворецкий
Всем застольем управлял.
По крови Егор не светский …
Сжился, спелся и влиял.

Кто о чём, а вновь о Пскове,
Не хотел князь обсуждать.
Но Зерно, друг князя в зове
Не сдаваться - побеждать!

Дмитрий вдруг: «Всё новгородцы!
Вот кого бы проучить.
Там же сплошь одни торговцы
И они нас вдруг учить?

Моисей, хоть и владыка,
В Пскове бледный вид имел.
В этом может заковыка,
Что твой брат сбежать сумел.

И поэтому считаю
Новгородцев наказать.
Как конкретно я не знаю,
Но ты князь, тебе решать».

- «Нашли место, где браниться?» -
И Ивану: «Мне бы встать …
Голова что-то кружится …
И не буду вам мешать».

Он помог жене подняться.
С теплотой ей: «Проводить?»
- «Я сама, мне отлежаться,
Ни к чему тревогу бить».

Только сделала три шага,
Тут же рухнула на пол.
В помощь бросилась ватага,
Опустел мгновенно стол.

Отнесли в опочивальню.
Лекарь прибыл, рядом жил.
Князь устроил ему спальню,
Вот он в ней и сторожил.

Едкий запах тайных зелий
Вдруг наполнили дворец.
Старцы мрачные из келий,
Ведуны, кто в травах спец.

А Иван молил часами:
- «Жизнь мою возьми, Господь!
Всё возьми, что дал с годами,
Дай хворобу побороть.

Она с ангельской улыбкой
Нужна здесь сегодня всем.
Жизнь пустой и вовсе хлипкой
Может статься между тем».

Спас смотрел на князя хмуро,
Взгляд внушал тоску, печаль.
И Иван, как дед, понуро
Только сетовал февраль.

А болезнь не отступала,
С каждым днём менялся лик.
Просыпалась, … засыпала …
Лекарь же: «Проходит пик».

Но чем дальше мчалось время,
Тем тревожней был прогноз.
Листья, травы, чьё-то семя …
Лишь добавили психоз.

Ведуны всё откровенней
Отводили с князя взгляд.
Так что помощь полноценней,
Князь понял, найдёт навряд.

Вечерело. Как обычно
Все дела свои решив,
Князь, теперь уже привычно,
Вновь к жене, настрой паршив.

Он вошёл в опочивальню,
От свечи шёл скудный свет.
Отпустив пораньше няню,
Рядом сел на табурет.

Лена спала, вынув руку
Из одеяла на кровать.
Вид, которой вызвал муку,
Как успела исхудать.

Не будить, стараясь, тихо
На край койки пересел.
Красоту родную дико
Злой недуг буквально съел.

Нос по-птичьи заострился,
Под глазами чёрный круг.
Вид рук в ветку превратился …
Защемило сердце вдруг.

И вот так сквозь сумрак затхлый,
Милый образ изучал.
Выть хотелось за вид дряхлый …
Он сидел, смотрел, молчал.

И она глаза открыла,
Значит, взглядом разбудил.
И улыбка, как застыла …
Было видно - мало сил.

Увидав родного мужа,
Сил прибавилось на миг.
- «Как там дети?» - грудь натужа
Вдруг спросила: «Всех сподвиг?

Все ли сыты? Все здоровы?»
Получив на всё ответ,
Вести, в общем-то, не новы,
Взгляд направила на свет.

Лезвие свечи мерцало,
Создавая свой уют.
И Елена как-то вяло:
- «Сны покоя не дают.

По весне в Ростов хочу я,
Машу нашу навестить.
Неизвестность свою чуя,
С внуком бы поговорить».

- «А за чем же дело стало?» -
Князь услужливо спросил:
- «Вместе съездим, раз совпало,
Что я здесь. Прибавишь сил …».
 
- «Нет, Иван, мне не подняться,
Чую в теле смертный жар.
Охватил, стал углубляться,
Всю сжигает, как пожар».

Взяв ладонь жены легонько,
Заключил враз в свою кисть.
Прошептал совсем тихонько:
- «Ты, Олёнушка, держись …

Как мне жить тогда, родная?
Без тебя я ни жилец.
Не нужна судьба такая,
Заберёт пусть Бог-отец».

- «Ах, Ванюша, …» - и вздохнула:
- «Мы прожили столько лет …
Душу так не распахнула.
Зла с добром в тебе букет.

Словно бы в тебе два сердца
И по очереди спят.
Но для доброго есть дверца,
А со злого бред не снят.

Лишь одно, оно от Бога
Нам положено иметь.
И оно, как для залога,
Добрым пусть стучит и впредь».

А Иван в ответ ни слова,
Лена начала дремать.
И глаза закрыла снова.
Понял, стала уставать.

- «Возьми …» - шёпотом чуть слышно
И не открывая глаз.
Чашку взял Иван, так вышло,
Чтобы чай подать как раз.

- «Ты возьми жену другую» -
Задыхаясь, как совет:
- «Одному жить ни в какую,
Детям нужен женский свет».

Это было завещанье.
Умерла на третий день,
Так, не приходя в сознанье,
Отошла под Божью сень.

И в монашеской одежде
Положили её в гроб.
Так желала она прежде
И в обитель только чтоб.

Над Москвой плыл звон печально
Так громадный Благовест
Попрощался ритуально
С лучшей женщиной окрест.
 
Тьма вечерняя вставала
Неуклонно в свой дозор.
Вильно мраком урывала,
Месяц лишь давал обзор.

И на стену, необычно,
Вышли двое погулять
Страже тоже непривычно,
Знать, нельзя не замечать.

Голос первого был внятный,
Это был Великий князь.
Гедимина тембр приятный
Узнаваем не боясь.

Силуэты их обоих
Сумрак как бы прикрывал.
Разговор, манера коих …
Слышно, кто перебивал.

Гедимина сын шёл в паре,
Кейстус, вылитый отец.
Как наследник, был в разгаре,
В курсе дел всех, наконец.

И беседа была тихой,
Равной можно так сказать.
Не решали суть шумихой,
Всё давали досказать.

- «Бледно выглядели наши» -
Гедимин вёл разговор:
- «Не послы, одни милаши …
Для Литвы это позор.

Не склонили Феогноста
В Пскове кафедру создать.
Доказать, что всё для роста
И тем немцев обуздать.

Феогност мудрец остался,
Вот тебе и глупый грек.
Им и Новгород достался,
Как единый много лет».

- «Над духовником насилие?
Взять и паству разделить?»
Кейстус резко: «Не бессилие,
А послов надо учить.

Мы язычники и Веру
Перкунасу бережём.
Что ж мы лезем в их-то сферу,
Пусть живут, как мы живём.

Если Русь вся возмутится?
В них полезли монастырь
Поучать, а не учиться.
Что тогда? Учи псалтырь?

Князь Иван воитель храбрый
И обиды е простит.
Ты зачинщик в этом главный?
Повиниться предстоит».

- «А смотря над кем насилие» -
Гедиминас сыну вновь:
- «Феогност в Руси всесилие,
Патриарх и их любовь.

Есть архиепископ ниже,
Моисей, с него начать.
Да и Новгород нам ближе,
Вот его и развенчать.

Чтобы в Псков он не совался,
Там другой митрополит.
Тогда с нами бы остался,
Вот о чём душа болит».

- «Всё же это неразумно
Отношения осложнять» -
Кейстус, как себе: «Неумно
Новгородцев отделять.

Ты ж ведёшь переговоры,
Нариманту дать удел
Новгородский и тут споры …
Не пойму я твой прицел».

- «Вот как раз в том-то и дело,
Разговор зашёл в тупик»
- «Но союз с Литвой засело
В головах их напрямик» -

И Кейстус не унимался:
- «А Ивану не до нас!
Он с Ордой не разобрался,
Да и швед не ровён час…

Так что Новгород, я мыслю,
Никуда не убежит.
Как Псков к Западу причислю,
А Москва пусть поблажит.

И не стоит забываться,
Новгородец - он купец.
Значит, будет торговаться,
А ведь это не конец».

И они вдруг замолчали,
Каждый думал о своём.
Планы их не совпадали,
Разговор заглох присём.

Кейстус был наследник старший,
Потому себя так вёл.
Оппонентом вскоре ставший,
Так отец к тому привёл.

- «Александру я поддержку
Обещал, хочу сдержать» -
Гедимин решил задержку
Сын одобрит, так сказать.

- «Александр твой гнусный, мерзкий
И никчемный человек.
Ты прости за тон мой дерзкий,
Он не станет друг навек» -

И Кейстус как бы забылся,
Что беседовал с отцом.
Гнев неведомый открылся,
Говорил с ним, как с юнцом.

- «Власть Орды считаешь, сбросит
Иль доверие вернёт?» -
Он упорно: «Только просит
И нахлебником живёт.

Делать ставку на мерзавца
На провал себя обречь.
Чтоб не холить чужестранца,
Лучше чем другим отвлечь».

- «А я всё же сдержу слово» -
Резко бросил Гедимин:
- «С Александром все сурово,
Он фактически один.

Он Орде, Москве особо
Вызов бросил. Что не так?
Может где-то твердолобо …
Пусть ушёл, он не слабак.

Что касается епархий,
Нам их надо разорвать.
Псков нам ближе без монархий,
От Ивана оторвать.

Там и Новгород проснётся
И поймёт с кем лучше жить.
Литве благом обернётся,
Порознь легче сторожить.

Когда будешь сам Великий
Вот тогда меня поймёшь.
Твой рассудок ещё дикий …
Опыт знаю, наберёшь».
 
Встретил Новгород Великий
Как и надо. Вот он князь!
Это Рюрик многоликий,
Вот она живая связь!

И все распри позабыты,
Новгород - Святая Русь.
Кто не помнит, будут биты,
Бог не скажет: «Разберусь!»

Достижение Ивана
Замирение с Москвой.
Север страж - Всевышним дана,
Так приписано судьбой.

И звенели три дня чаши,
Здравиц столько, что не счесть.
Новгородцы не проспавши,
Начинали вновь пить, есть.

Не успев замолкнуть гусли
Балагуров гусляров,
Вновь в боярстве бродят мысли,
Где владыка и каков.

После унижения в Пскове,
Моисей владыка слёг.
Патриарх в своей основе,
Он епархию берёг.

И скончался незаметно.
Феогност сам отпевал.
Сообщил тогда секретно,
Тут же нового назвал:

- «Имя русское, Арсений,
Он уже митрополит.
Согласился без усилий,
Сам с Волыни, крепко сбит».

И не слуху, и не духу …
Целый месяц тишь да гладь.
Несут всякую чернуху,
Мол, виновны только тать.

На Волыни голодуха,
Вот и шастают в лесах.
В повселневье бытовуха
Нагоняют всё же страх.

Голос вежливый раздался,
Молодой боярин встал:
- «Вдруг Арсений впрямь скончался?
Путь бы пастырь наш вон стал»

Посмотрели на Ивана,
Но тот слушал и молчал.
- «Моисей хоть и не манна» -
Думал; «Рад, что замолчал».

У него с ним были трения,
Шибко Новгород ценил.
Был к Москве иного мнения,
Что в Москве он всех купил.

Посмотрев на молодого:
- «Феогносту то решать.
Ждём Арсения, другого
Не могу вам обещать.

Есть смысл розыском заняться,
С утречка пошлю отряд.
Помогли, чтоб разобраться,
Прошерстили всё подряд».

Вдруг за стенами палаты
Слышен стал какой-то шум.
Голоса, … кой- где и маты,
Как на Торге, когда бум.

И в палату не вломился,
А слуга, таки влетел.
С криком: «Всё же воротился!
Наш владыка возымел …».

Князь, конечно, вышел первый
И к Арсению: «Ну, как?»
- «Разговор отдельный, скверный …
Не для всех, считай вот так».
 
После бурных сцен общения,
А народ весь ликовал,
И неловкого смущения
Он Ивана отозвал.

- «Я же города не знаю» -
Прямо в ухо прошептал:
- «Служкам хоть и доверяю,
Лестно, чтоб ты показал».

И Ивану эта просьба
Придала особый смысл.
Пусть и знатная особа,
Он вальяжность исключил.

Понял тут же, что Арсений
Тот, кого всегда хотел.
Как духовник, пусть и гений,
Он намерение имел.

Новгород прошли по кругу,
Посетили даже Торг.
Иван сделал, как услугу,
Вызвал всё-таки восторг.

Ярославов Двор конечно
Он владыке показал.
- «Княжий комплекс» - чуть беспечно,
Как бы нехотя сказал.

Посетили рядом церкви,
Зашли в Павлов монастырь.
Все иконы не померкли,
Хоть вокруг сырой пустырь.

Через Волхов мост минуя
Вышли сразу в Детинец.
От Софии возликуя
Стал владыка, как малец.

Митрополичьи покои
Первым делом показал.
На Софийской не изгои …
Жили, кто казну снабжал.

После трапезы в палате
Приглашённых отпустив,
Сели рядом в результате
Получился креатив.

Оказалось в понимании
Что такое Русь, сошлись.
И единство в их сознании
Ни на пядь не разошлись.

- «Что случилось на Волыни?» -
Не мог это не спросить:
- «Чтили давние святыни?
Не желали отпустить?»

И Арсений улыбнулся
Первый раз за много лет.
- «Я, как заново проснулся,
Твой вопрос и есть ответ.

Чует сердце, мы с тобою
Многое изменим здесь.
Ты потомок тех, кто к бою
Шли, готовы лечь за честь.

Что касаемо Волыни,
Агрессивный был наезд.
Александр твой, где отныне?
Вот оттуда шёл и въезд.

Гедимин тебе кто ноне?»
- «Ну. не враг, а так, сосед.
Не за славой он в погоне,
Он в Литве оставил след.

И на Псков своё влияние
Хочет просто укрепить.
Да и нам своё внимание
Узаконить, утвердить.

Даже свой удел для сына
Попросил меня продать.
Там, где Ильмень, где путина …
Я счёл нужным отказать».

- «Старший сын хоть внешне схожий» -
И Арсений, тут вздохнул:
- «В отношениях не похожий,
Точно лишнего хлебнул.

Кейстус! Знаешь это имя?
Он велел меня украсть.
Чтобы в Вильно Веры знамя,
На куски, так жить начать.

Он язычник! Православный
Ему подлый, как и Рим.
Расколоть нас тезис главный,
Дальше делай, что хотим.

Я был должен в том же Пскове
Свою кафедру открыть.
Дальше в пастырском же слове
«Ложь Москвы» и приоткрыть.

Нашлись силы, чувства, мысли
В ком живёт понятие долг.
 С Божьей помощью, помысли,
Все случилось. Волк примолк.

Александр, это заноза.
Её надо доставать.
Как? Не знаю, тень психоза
Будет долго намекать».

- «Гедимин ему, как крыша.
Не пойму, что в нём нашёл.
Насолить мне? Это ж ниша …
Для Литвы-то, что в нём счёл?

Я ж итог не предъявляю.
Псков был, есть и будет наш.
Что пригрели, заявляю -
И терпению есть шабаш.

С Псковом точно разберёмся,
Приослаб мой там пригляд.
И Кейстусиком займёмся,
Лезет хмырь в Калашный Ряд» -

И немного поразмыслив:
- «Хан покоя не даёт.
Он, к врагам своим причислив,
Александра тоже ждёт.

Этот дурень ненормальный
Брата ханского убил.
А обряд исповедальный
Там не принят, что пролил.

Хан и требует с ним встречу
Не на казнь, а будет суд.
И решил - я обеспечу
Его явку без причуд».

И Арсений, глядя мудро:
- «С Ордой правильно живёшь.
Для Москвы сегодня утро,
В своей силе Русь найдёшь.

Верю я, наступит время,
Когда встанем мы с колен
Дети вряд ли, внуков племя
Приведёт всех ханов в плен».

Новгород покинул срочно,
Из Орды пришёл запрос.
Через месяц прибыть точно,
У Узбека всплыл вопрос.

А в отъезд уже Арсений,
Как духовник, проводил.
Чтобы всё без злоключений,
Он его благословил.

Это был уже четвёртый
В жизни вызов на ковёр.
Волновался хоть и тёртый,
Для Орды хитёр - бобёр.

Ехал не посланник брата,
А уже Великий князь.
Как воспримут сущность блата,
Кто у хана, не таясь.

В этом качестве впервые
Встает он перед двором.
Кто он им будет отныне …
Русь сполна, а князь потом?

Чувство гордости, тревоги
Наполняло душу так,
Что домашние чертоги
Уходили, как во мрак.

Знал Иван всю роль Узбека,
Как-никак Великий хан.
Понимать, как человека,
Он не мог и весь их клан.

Он поставил две задачи,
Что решал Великий князь.
Сбор ясака, не иначе …
Раз в год сам держал с ним связь.

А второе, чтоб Узбеку
Русский князь был, как холоп.
Не войти два раза в реку,
Раз вошёл, а там утоп.

Если с первым у Ивана
Получалось без проблем.
То второй у старикана
Иллюзорный был меж тем.

Тем не менее, всё сильнее
Стал про Тверь напоминать
Александра всё грубее
К суду хана призывать.

Он про Псков всё знал прекрасно,
Сколько сил Иван вложил.
Про Литву, а что ужасно,
Гедимин и предложил.

Понимал, что для Ивана
Это был почти провал.
Но Ивана из-за сана
Он прилюдно не ругал.

Потому все дни дороги
Князь обдумывал ответ.
Пусть порядки хана строги,
Вёз подарки, как привет.

Поезд, где одни подводы,
С должным шиком прибыл в Тверь.
Город всё ж на все невзгоды,
Осознал - Иван не зверь.

Что московские умельцы
Пришли город возрождать.
Не литовские сидельцы,
А кто бил, чтоб жизнь им дать.

Константин к Ивану влился,
Свой обоз держал и ждал.
Князем став, он изменился …
Вид такой, что он устал.

Константин, как самый младший,
Потрясение перенёс.
Ещё отроком узнавший,
Как отец свой Крест донёс.

Смерть его ошеломила.
За что? Он не мог понять.
Годы шли , боль не затмила
И желание всё знать.

Тяготился данной властью,
Понимал, другого нет.
Все позывы к сладострастью,
Видел дьявола совет.

А Ивана князь подобный
Стал устраивать вполне,
В управлении удобный,
Без влияния извне.

Он проникся к Константину
Чувством, трудно передать.
А искать того причину
Не пытался, он же знать.
 
Через десять дней дороги
Остановка город Рясск.
Без испуга и тревоги
Встретил Рясск, но и без ласк.

Тем не менее, появление
Столь значительных персон.
Городок придал значение,
Среагировать должон.

Скромной вотчиной удельной
Верховодил князь Борис.
Скукотищей неподдельной
Он и сам буквально скис.

Но своё гостеприимство
Гостям важным оказал.
И отнюдь не подхалимство,
Хворью этой не страдал.

Не жалел свои припасы,
Было что на стол подать.
Рыба всякая, колбасы,
Дичь вся местная видать.

Мёд и бражка не простая,
Ягод целый в ней букет.
Тут смородина лесная,
И чего к ней только нет.

За столом пошла беседа,
Сам Мстиславович начал:
- «Что? Орда грызёт покеда?
Сколько гривен им вкачал?

Как они все надоели,
Кормим, как чумных собак,
Лишь бы только не шалели,
Казну тратим просто так».

- «Ты Мстиславович чегой-то
О казне заговорил?
Любознательный какой-то …» -
И Иван ему сострил;

- «В казначеи чай собрался?
У меня вакансий нет.
Или княжить надорвался?
Так ведь ты ж ещё не дед.

Специально в Рясск забрался,
Чтоб глубинку посмотреть.
Константин в Рязань вон рвался,
Убедил, чтоб взгляд иметь.

Так что Рясском я довольный,
Вот где истинная Русь
Как Великий князь, я вольный
И с казной сам разберусь».

- «Ты, Иван, меня не понял,
Извини, что так назвал,
Сам себя наследством донял,
На троих удел мой мал.

У меня сейчас три сына.
Должен им хоть что-то дать.
Ярлычок, не для почина,
Не могли б похлопотать».

И Иван аж отвернулся,
Чтоб усмешку злую скрыть.
Кулебяку взял, ругнулся:
- «Всё что можешь предложить?

Значит, жить в усадьбе тесно?
Я смогу облегчить жизнь.
Вотчину в казну, там место,
Вас служить ко мне. Гордись!

Сыновья не засидятся,
Может в гору кто пойдёт.
А с умом, то может статься,
Князем станет, где не ждёт».

И Борис не ждал такого:
- «Князь, я вотчиной горжусь.
Для сынов хотел другого,
Что имею, обойдусь».

И застолье как-то сникло,
Иван вышел: «Я пройдусь ….»
Недовольство всё ж проникло,
Не любил, чья цель нажрусь.

Вышел в сад, и там гуляя,
Услыхал девичий смех.
Напугать, их не желая,
Встал в тени, глядя на всех.

Это были три девицы,
Но сословий разных, факт.
Все румяны, круглолицы,
Но в одежде виден такт.
 
Поразила та, что в шубке
Элегантной, соболь мех.
Смех задорный, а в улыбке
Была радость без помех.

Две другие чуть попроще,
Но в опашнях тоже мех.
Хоть служанки, смотрят проще,
Это юность, с ней и смех.

Весело в снежки играли
И не факт, кто победит.
Они просто отдыхали,
Юность душу бередит.

Меж деревьев беззаботно
Прячась, вновь летел снежок.
И Иван непроизвольно
Но зашёл, как за флажок.

Все девицы тут же встали,
Увидав, что кто-то есть.
Смех исчез, хоть не устали.
Возымело чувство честь.

Князь глядел с чувством томящим
На одну всего из них.
Сказал голосом хрипящим:
- «Я из ваших, из своих.

А средь вас как бы случайно.
Я Иван – московский князь.
Может и … необычайно,
Я люблю людей как раз».

Подошёл и деликатно
Он дотронулся до рук.
- «Я с народом адекватно
И всегда добру был друг».
 
И она не оттолкнула,
- «Вы дочь князя?» - он спросил.
И его, как что кольнудо,
Бог со мной так поступил.

- «Да» - ответила стыдливо,
Вниз ресницы опустив.
Это было так красиво,
Чтоб затмить не хватит сил.

Но себя взял всё же в руки,
А в душе аж отругал.
- «Звать-то как?» - спросил без муки,
Свою знатность показал.

И услышал: «Я Ульяна …».
И Иван вдруг повторил:
- «Уля значит? Как названа …
Отец сказку сотворил.

Славная ты, сразу видно.
Я-то в этом знаю толк.
За дочурок мне не стыдно,
Трое их, дать всё мой долг.

Маша замужем в Ростове,
Две других в Москве живут.
Подрастут, всё наготове,
Без приданных не уйдут.

У тебя как со сватами?
Тоже есть, поди, жених?»
Краска по щекам волнами …
Видя всё, Иван притих.

- «Пока нет» - она чуть слышно
Прошептала, рот прикрыв.
- «А желание? Чтобы пышно …» -
Князь спросил, про такт забыв.

- «Быть, в конце концов, хозяйкой» -
Князь с хитринкой продолжал:
- «Быть у папы вечной зайкой? …
Твой товар подорожал».

- «Как сказать …» - в ответ Ульяна
Явно даже осмелев:
- «Не хочу иметь смутьяна,
Лучше уж средь старых дев».

- «Это как?» - Иван наивно.
- «Ну, зачем в мужья мне князь?
Вдруг в Орде убьют невинно,
Иль в сражении втопчут в грязь.

Мне в монахини податься?
Быть вдовой, желания нет.
Жизнью надо наслаждаться,
Жизнь давать - вот мой ответ».

На другой день вновь в дорогу,
Но Иван не мог забыть
Княжну, пусть и недотрогу,
И решал, как дальше быть.

Вновь и вновь перед глазами
Этот юный, нежный лик.
Были трое, как призами,
За конфуз, что вдруг возник.

Но Иван любил Олёну,
Уля ей не конкурент.
Мать детей и не гулёну …
Вспышки таяли в момент.

Эта девочка конечно
Всколыхнула чувства вновь.
Это не было беспечно,
Он понял, что это новь.

И, в конце концов, решился
Если там по новой Псков,
Разъясню, скажу: «Зашился!»
И направлю в Рясск сватов.
 
Круг Ивана и Ульяны,
Кто на свадьбе ел и пил,
Лишь от зрелища все пьяны,
Тут Иван всех удивил.

Всех князей позвал на свадьбу,
Общерусский вышел съезд.
Как Великий князь в усадьбу
Пригласил, открыв в Кремль въезд.

Суздаль ярко представляли
Александр и Константин.
Оба брата возглавляли,
Пусть и город был один.

Из Ростова князь Василий,
Князь Иван Смоленск являл.
С Псковом жили без насилий,
Псков Солога представлял.

Нижний Новгород все ждали,
Правнук Юрия прибыл.
И с Двины не ожидали,
С Белозерска - Михаил.

Юрий с Мурома хоть трудно
Добираться, но прибыл.
Углич близко, тоже нудно
Добираться, княжич был.

Были многие другие
С незаметных вроде мест.
Получилось, что впервые
Общий стол, как классный жест.

Из Твери лишь, как молчание,
Никого! С чего бы вдруг?
Даже Новгород желание
Изъявил и прибыл в круг.

Но особого внимания,
Все, кто был, не обратил.
Нет, так нет. А след восстания
В головах ещё бродил.

И Великая княгиня,
Так теперь Ульяну звать,
Стала просто героиня,
Смогла всех очаровать.

Не привыкшая к вниманию
Столь блистательных особ,
Улыбалась к поддержанию
Только к сдержанности чтоб.

Словно кот, князь щурил глазки,
Восхищённый видя взгляд.
А гость славил без опаски,
Понимая весь обряд.

Было чинно и пристойно.
Каждый к паре подошёл.
С полной чарой и достойно
Говорил, зачем пришёл.
 
Кто-то сразу нёс подарки,
Кто-то чтобы увидать.
Где увидишь да столь ярки
Лица тех, с кем жил, чтоб ждать.

Здравицы шли беспрерывно,
Каждый ярче норовит.
А подарков, край не видно.
И несли, что жизнь велит.

Здесь и горы украшений,
И пузатый самовар,
И Святых изображений
Целый ряд супругам в дар.

Юрьев-Польский отличился
Подарил двуручный меч.
Город век этим гордился
И булат смогли сберечь.

И бельё, и хозтовары,
Был подарен даже конь.
Книги, гусли, соковары,
Шёлк, трёхрядная гармонь.

Нижний Новгород тот рыбой
В полном смысле завалил.
Мех из Мурома так кипой,
Как дрова в углу свалил.

А уж всяких там солений …
Хватит внуков накормить.
Мёд лесной без промедлений
Весь на стол, чтоб не дразнить.

Пир шёл весело и бурно
Кто-то байками смешил.
Были споры, но сумбурно.
Новгород порой грешил.

И Иван, чуть захмелевший,
Их посадника спросил:
- «Ты ж впервые преуспевший
Сесть в посадники? Пробил?

Ты Данилыч не тушуйся,
Я не то хотел сказать.
Веселись и чур не дуйся,
Ты мой гость и должен знать.

Не наскучила вам вольность?
Всему в мире есть предел.
А в поступках бесконтрольность -
На пожаре руки грел.

И посадников замена,
Как онучи в зимний день.
Быть у вече для размена,
Вечно кланяться не лень?

Знатных грабите безвинно,
А поджёг уже не грех.
Где ж такое ещё видно?
Вот сидят, спроси у всех.

Да моим в Москве такое
В башку точно не взбредёт.
А вы вспомните былое …
Князь, похоже, к вам придёт».

Фёдор криво ухмыльнулся:
- «Ты попробуй опросить
Хоть кого, кто приглянулся,
Смог бы вольность упустить?

Кто хоть раз вкусил такое,
Тому князь, как опекун.
Вольный дух желанней втрое,
Это как в загон табун».

- «Ладно! Только не борзейте» -
И Иван к столу опять:
- «Веселитесь, ешьте, пейте …
А дела свои унять».

И веселье продолжалось.
Кто-то песню затянул.
Что-то в людях просыпалось,
Костерок в душе раздул.

Лишь Семён сидел отдельно,
Старший сын не пил, не ел.
Грусть, угрюмость неподдельно
Выражалась, как пробел.

А когда тост возгласили:
- «За здоровье молодых!»
Поступил не как учили,
Как пацан и из тупых.

Встал и вышел нарочито,
На отца не посмотрев.
Будто всё вокруг пропито,
Гости жрали, озверев.

И Иван вполне тактично
Сделал вид, что не видал.
Тамада-дворецкий лично
Настроение поднимал.

И когда настало время
Исполнять супружний долг,
Он шепнул жене, как вспомня:
- «Я сейчас». Ушёл и смолк.

Он зашёл в светлицу сына,
Тот в окно смотрел, стоял.
Наблюдал, как их дружина
Веселилась, пир влиял.

- «Что сынок видать не сладкий
Для тебя отцовский пир?» -
Тон Ивана был не гадкий,
Без упрёков только мир.

Затворив дверь за собою,
Он к Семёну подошёл.
- «Не пойму тебя, не скрою,
Почему ты вдруг ушёл?»

- «Скоро ж мать забыл, смотрю я» -
Зло и желчно вдруг сказал.
Говорил, так как горюя,
Что Господь не наказал.

И к отцу не повернулся,
Так спиной к нему и был.
Голос дрогнул, покачнулся …
От обиды аж поплыл.

- «Добро совести достало» -
Едко снова: «Год терпел.
Что? С молоденькою стало
Интересней? Всё успел?

Наша Маша её старше,
Постыдился бы, отец.
При таком в семье демарше
Счастью нашему конец».

- «Замолчи, щенок! Немедля!
Как посмел меня судить?» -
В гневе вдруг: «Велось издревля,
Лишь отцу дано творить!»

Вспомнил вдруг, что не браниться
Он пришёл сюда совсем.
- «В руки взять, остепениться» -
Как кольнула мысль меж тем.

- «Стало быть, ты мне желал бы
Доживать век, как монах.
И оплакивая как бы,
Ждать когда все канут в прах?» -

Начал говорить спокойно:
- «Разве это ждёт от нас?
Ты подумай не застойно,
Каково ей там сейчас?

Твоя матушка хотела
Счастья нашего во всём
Перед смертью, как велела,
Не остаться бобылём.

Никто в мире не заставит
Мне Олёнушку забыть.
И Ульяна её славит,
Очень хочет с вами быть».

И Степан вдруг повернулся:
- «Ты прости меня, отец!» -
Комок в горле навернулся:
- «Я действительно подлец».

Коркой будто бы покрытый
Сошёл весь апрельский снег.
Почки вербы, смысл их скрытый,
Залохматились вдоль рек.
 
Прошлогодние листочки
Словно серенькая мышь
Сбились в тёмные кружёчки
В травке свежей просто тишь.

И в такой вот день апрельский
По Москве летел возок.
Упряжь цугом, вид не сельский,
Иноходцы, … класс видок.

Шесть гнедых, как строй, попарно,
Удила грызя, как корм.
Мчались прям-таки шикарно,
Точно это ипподром.

А за ними неотступно
В пятьсот всадников отряд.
Многим было недоступно
Угадать, чей сей наряд.

Москвичам же любопытно
Поподробней разглядеть.
Те же мчались пусть не скрытно,
Не давали лицезреть.

Это поезд был литовский,
Так никто и не признал.
Не видал жилец московский
Здесь литовцев, не узнал.

Гениальный план Ивана
Воплощался в этот миг.
Упершись, как два барана
Русь с Литвой нашли свой сдвиг.

И в секретной переписке
Гедимин согласие дал
Породниться, а в подписке
Дочь без выкупа отдал.

И вот Айгуста шикарно
Едет лик свой показать.
Встретят, знала, не коварно,
Ей отец успел сказать.

За бугром избы Посада,
А за ними Кремль-гигант.
На Неглинной вся армада
Тормознула, был гарант.

Берег очень многолюдный,
Кто-то там коней поил.
Бабы стиркой и прилюдно
Занимались кто, с чем жил.

Через мост, проехав скромно,
Поезд тут же въехал в Кремль.
Терема стоят укромно,
Церкви, площадь - карусель.
 
И вот вся шестёрка лихо
Встала, где их ждал приём.
Хоть Айгуста не трусиха,
Холодок прошёл присём.

На крыльце уже их ждали
Князь Иван и сын Семён.
Хоть заранее обсуждали,
Сам приём был изменён.

С двух сторон крыльца стояли
Гриди, в несколько рядов.
Здесь же конные сияли
Блеском пик и топоров.

Как один, все молодые
И у всех саженый рост.
Волос русый, как льняные …
Отобрать вопрос не прост.

От литовского отряда
Отделился всадник их.
По изяществу наряда
Видно было из старших.

На доспехах плащ богатый
Мехом выделанный весь.
Меч к бедру рукой прижатый,
Драгоценный вид, как есть.

У возка остановился,
Тут же спешился в момент.
Дверь открыл и поклонился,
Понимал что за клиент.

Взяв протянутую руку,
Вышла девушка-цветок.
По дыханью, шагу, звуку
Юность вылилась в поток.
 
Цвет лица нежно-молочный,
Локон золотом блестит.
Взгляд доверчивый и сочный,
Небосвод в очах дрожит.

Осторожненько ступая
На расстеленный ковёр,
Айгуста не понимая
Шла куда ковёр простёр.

Следом, чуть на расстоянии
Шёл, кто дверь возка открыл.
С ним толмач, при всём влиянии,
Что не знает русский, скрыл.

И ещё кой кто из свиты
По ступенькам поднялись.
И Айгуста, дочь элиты,
Поклонилась, мол, молись.

Оглядев почти невестку,
Иван ласково обнял.
По-отечески без блеску …
Каждый так всё и понял.

- «Здравствуй дитятко, ты дома» -
И умильно чмокнул в лоб:
- «Пусть ты с чем-то незнакома,
Станешь завистью особ.

Как родитель твой державный?
В добром здравии сейчас?»
- «Мой отец всегда был славный,
Невнимательный подчас.

Как Великий князь литовский,
Шлёт тебе большой привет!
Чтоб Великий князь московский
Знал - Литва ваш друг навек!

Если семьи породнятся,
Станем мы, как общий дом.
И литовцы не боятся
Что случится вдруг потом».

Со смущеньем говорила,
Текст отец ей написал.
И Иван, в нём эта сила,
Понял, князь стал не вассал.

А союзник очень верный.
Александр там не жилец.
И поход на Псков, всем скверный,
Завершиться, наконец.

- «Породниться и вдруг … если? …
Неразумно, я б сказал.
Вы обязаны быть вместе,
Так Всевышний приказал».

Вечером, все отдохнули,
Был устроен встречи пир.
Собрались, кто замахнули
С Гендимином строить мир.

Свечи благостно играли
На сосудах золотых.
Как насильно заставляли
Видеть всюду только их.

Но одежда у вельможей
Тоже ставила вердикт.
Быть на чей-то вдруг похожей,
Это вызов на конфликт.

В вышитых кафтанах слуги
Тут и там снабжали зал.
Незаметно, без натуги,
Каждый всё гостям давал.

С яствами блюда, жаркое,
Лебедь в яблоках и гусь.
Из осётра заливное,
Лесным, чем богата Русь.

Из угла без раздражений
Лились песни гусляров.
Русский дух в них без сомнений,
Но обычай был таков.

Не желая осрамиться
И затем попасть впросак,
Многие, боясь напиться,
Пили, ели кое-как.

Кто же всё ж от искушения
Так вот запросто не смог,
Не лишались приглашения,
Выводили на порог.

Чтоб могли там оклематься,
Свежий воздух, хлебный квас.
Ну, а кто не мог собраться,
Наготове тарантас.

Айгустину и Семёна
Посадили за стол так,
Чтобы роль молодожёна
Не возникла бы никак.

Сели друг напротив друга.
Маета Айгусте сплошь.
Княжна юная досуга
Не увидела, как хошь.

Семён ел её глазами,
Не сводил горящий взгляд.
Чем смущал её местами
Так, что смысл терял обряд.

Увидав княжны смущение,
Князь решил её отвлечь:
- «Как тебе обряд крещение?
Полагаешь о чём речь?»

- «Да, конечно!» - она бойко:
- «В Вильно я ходила в храм.
Мне жрецы сказали столько …
Не поверила ушам.

За грехи людей вдруг Бога
Власти вздумали казнить.
Не пойму, тюрьма убога,
Почему не смог схитрить?

Ведь когда его убили,
Он сумел из мёртвых встать?
Гроб, в котором схоронили,
Он сумел открыть, сломать?»

Брат Андрей расхохотался,
Зыркнул на него Иван
И Айгусте: «Мёд сказался,
Не суди, ещё болван.

С Феогностом познакомлю,
Это наш митрополит.
Всё расскажет, … обусловлю,
Тебя нашей ощутит».

Тут же в Вильно шлёт депешу:
- «Дочь назад не отдадим.
Будет жить в Москве, утешу.
Когда свадьба, сообщим».

Поселил в Замоскворечье,
Терем свой Захарий дал.
Отношение человечье
Ощутила, Бог воздал.

Вызвав вновь к себе Егора,
Как дворецкий - раритет.
Молвил: «Мысль для разговора,
Пусть он будет тет-а-тет.

Я с Литвой хочу не дружбы,
Без войны бы обойтись.
Гедиминас против тяжбы,
Интересы с ним сошлись.

И решение породниться
Он всецело поддержал.
Дочке рядом поселиться
Гедимин не возражал.

И смотрины шли прекрасно,
Ты же их тогда и вёл.
Мой Семён смотрелся классно.
Просто внутренне расцвёл.

Знать, судьба жить с литвинянкой,
Счастлив я, что угодил.
Вищь к тебе я всей изнанкой,
Ты доверие продлил».

Встал, сказав: «Слушай задание!
Свадьбу организовать!
Привлекай все силы, знание …
Пусть Литва поймёт опять.

Русь - единственная сила,
Кто способна в мире жить.
Их Айгуста полюбила
И вольна боготворить

Привлекай все силы, средства,
Пусть в гостях не наш кумир.
Но поступки наши с детства
Чтоб узнал весь здравый мир».

Подготовка, как и ждали,
Началась с самих крестин.
Долго очень обсуждали
Акт венчания с тем един?

Феогност дал объяснение:
- «То и то есть Божий Крест.
Не крещённых. …А есть мнение?
В православии нет невест.

Потому в купель сначала,
А затем и под венец.
Фраза твёрдо прозвучала,
Словно в кузне бил кузнец»

Заодно и порешили
Имя ей Настасья дать.
Православным всё ж решили
Этим долг Литве отдать.

И Егор тут развернулся.
Иван денег не жалел.
Жадным был, кабыть проснулся,
Старший сын и вдруг взлетел.

Князь как будто собирался
Всю Москву враз накормить.
Нет селений, кто б ни взялся
Князя отблаготворить

И везли говяжьи туши,
Кади с маслом, птицу, дичь.
Медвежатину из глуши,
Кабана успел застичь.

Бочки полные сигами
Беломорская к ним сельдь.
Кули только с балыками,
Завалили даже дверь.

Доставляли вновь с с охоткой
Всё, что надобно на стол.
Осетры своей шехотой,
Был другим блюдам укол.

Северяне предложили
Студень, варенный в котах.
Знал Егор, как люди жили,
Всё принял, чтоб пир был ах.

Он проверил и все вина,
Уйма тмилась в погебах.
И мерлот, и альбансина,
Афин вина в камфорах.

А уж нашей бормотухой
Можно княжество залить.
И Егор такой житухой
Взялся удовлетворить.

Квас, напиток популярный,
Бочек сто привез обоз.
Тут и липовый янтарный,
И гурман из листьев роз.

В основном конечно хлебный
С добавлением разных трав.
А дарами край не бедный,
На любой вкус есть состав.

Из дворов ближе к Востоку
Специй разных навезли.
Не ахти для русских проку,
Но эффект произвели.

Здесь шафран, имбирь и перец
Тот, кто просто нутро жжёт.
Им гордится иноверец,
Наш, понюхав, отойдёт.

Диво, грецкие орехи,
Пуга гузки и изюм,
Для кого-то и огрехи,
В самом деле, это бум.

И Егор, во всё вникая
Всё прекрасно понимал.
Будет свадьба, но такая,
Где он есть, чтобы каждый знал.

Гостей ждали отовсюду,
Каждый просьбу получил.
И гонцы, несясь повсюду,
В руки каждому вручил.

Накануне даты главной
Уху начали варить.
В сорока поварнях в равной
Доле это затвердить.

Русских рек деликатесы
Сразу стали поступать.
Подтверждая интересы
Хлебосольство показать.

Плошки, факелы готовы,
Чтобы ночью освещать.
Закрыванием на засовы
Предлагалось не смущать.

Хвоёй улицы стелили,
Чтобы грязь в дом не носить.
В парк весь город превратили …
Гривну негде попросить.

А от терема до Храма
Путь был выслан весь ковром.
Чтоб с венчанием панорама
Была яркой и потом.

А само уже венчание
Проведёт митрополит.
Дал одно лишь замечание,
Ограничить вход элит.

Иван сам  проверил лично,
Что подарит он гостям.
И ему не безразлично,
Как понравится весям.

Здесь он тоже не скупился:
Шкурки куньи и бобров,
Соболя, чей мех ценился,
Набор тканей всех тонов,

Кубки разные и чары,
С серебра все, как один.
Щенки, даже самовары,
Жеребцы и сёдла к ним.

Для гостей особой знати
Он оружие припас.
Из дамасской стали, кстати.
Наш булат был прозапас.

И Семён был весь на взводе,
Он действительно устал.
При таком шальном подходе …
От отца не ожидал.

На этапе завершения
Егор чудо сотворил.
Подготовка оформления
Заняла немало сил.

В ризнице Успенской церкви
Продолжался ранний спор.
Как крестить? В купели что ли?
Или окропить под хор.

Феогност поставил точку:
- «Погружением в купель!
Обнажить, как Божью дочку
И … закончить канитель!»

Вскоре в церковь притащил
И огромную купель.
Занавеси тут же сшили,
Чтоб закрыть, такая цель.

Приобщение этим к Богу
Стало таинством потом.
Только крёстный понемногу
Помогать мог не тишком.

По решению владыки
Им и стал тогда Иван.
Пусть в родне и были стыки,
Факт партнёрства Богом дан.

И настал тот день заветный,
По Москве шла трель звонниц.
Била гул вполне конкретный
Объявил о въезде лиц.

Поезд с названной невестой
Въехал в город, в створ  ворот.
Встреча стала полновесной,
Москвичей невпроворот.

Все своими бы глазами
На невесту посмотреть.
Этим самым показали
Свои чувства. Всё успеть!

Забежав в покои сына:
- «Едут!» - объявил Иван.
И Семён, уже мужчина:
- «Я готов!» - одев кафтан.

Через час обряд крещения
И начнётся ровно в срок.
Площадь ждёт оповещения,
Где с невестою возок.

Прибыл князь, он будет крёстный,
Феогност и служки с ним.
И возок с невестой звёдной
Встал, где ждал её интим.

Где купель, её раздели.
- «Ну, смелей» - ей Феогност.
И она, как ей велели,
Вошла в ванну в полный рост.

Феогност прочёл молитву,
Иван рядом с ним стоял.
Литву вспомнила, улыбку
Не смогла скрыть, князь понял.

- «Погружайся теперь в воду» -
Феогност ей … и помог.
И Ивана на подмогу
Пригласил, один не мог.

Нажимая деликатно
Трижды в ванну окунул.
Феогност крестообразно
Миром святость подчеркнул.

И отфыркивая воду,
Приняла от служек плед.
Обтираясь, вдруг свободу
Ощутила, стыд на нет.

Поняла, Иван был крёстный,
На Руси второй отец.
А священник очень взрослый,
Как с родными под венец.

- «Ты теперь Анастасия!» -
Феогност ей объявил:
- «А по Вильно депрессия …
Перкунас твой запретил».

А Степан уже в дороге,
Стража по краям стоит.
Как жених, был на пороге
Новой жизни, где бурлит.

На подъезде уже к Храму
Он невесту увидал.
Выйдя к ней, толкнув охрану,
Легко руку ей подал.

Ощутил прохладно-влажный
Результат её крестин.
Оценив поступок важный,
Он колено преклонил.
 
А затем пошло венчание,
Семён ввёл её в Собор.
Говорило подсознание
Только всё себе в укор.

Феогност их встретил в Храме,
Святой Крест держал  руках.
Осенил, велось веками,
Как положено в церквах.

Две больших венчальных свечи
Он зажжёнными подал.
И кадилом, нет и речи,
Покадил, как помахал.

А затем на обручение
Две молитвы прочитал.
Как от Бога поручение,
Он им клятвенно воздал.

Только хор закончил пение,
Два кольца с подноса взял.
И надел, … через мгновение
Их опять-таки и снял.

Повторил он это трижды.
Золотое у невест.
Серебро, им жадность чужды,
Жениху, такой подтекст.

И опять звучит молитва
Обручившимся наказ
Жизнь бывает, что и битва,
Бог теперь для них указ.

Феогност их из притвора
В центр поставил на рушник.
Чтобы не было раздора,
Он, как символ, мостовник.

Высказав, идти к согласью,
Жениха сперва спросил:
- «В жёны взять готов Настасью?»
- «Да!» - в волнении пробасил.

А затем уже к невесте:
- «Женой в дом его пойдёшь?»
- «Да!» - сказала: «Я на месте,
Только с ним себя спасёшь».

Прочитав им три молитвы
Он надел на них венцы.
Символ рода, церкви паствы,
Жизнь пойдёт во все концы.

- «Господи прими прошение,
Славою венчаю их» -
И Крестом, как в завершение
Осенил, как молодых.

И сложив их вместе руки,
Аналой вокруг провёл.
«Отче наш» летели звуки,
Трижды это произвёл.

Хор, продолжив песнопение,
Выдал праздничный тропарь.
Подняв этим настроение,
Поддержал вверху звонарь.

Феогност венцы сняв тихо,
Первым и поздравил их.
Там Иван обнял их лихо,
Возвеличил, как своих.

А столы уже накрыты
Во дворце и вдоль домов.
Кладовые все раскрыты,
Открыл князь, кто он таков.

Гуси, утки, куропатки
Во всех видах - завались.
И копчёные лопатки
Смотрят, только дотянись.

Целиком с жаровни вепри
Украшают каждый стол.
Привезённые аж с Капри,
Как секач наш, шибко зол.

Всюду лебеди, павлины
Испечёны целиком.
Как есть, в перьях и махины,
Шеи крепятся прутком.

Осетры все без разделки,
Отрезаешь сколько хошь,
Холодец разлит в тарелки,
Аромат, … не обойдёшь.

Расстегаи, кулебяки
И икра из осетров.
Блины нежные двояки,
Как рулончик без медов.

Извлекли массу посуды
В основном гончарный труд.
Для дворца фарфора груды,
С серебра любой сосуд.

За столами уже гости
Стойко ждали молодых.
Каждый мыслил и о тосте,
Мыслей не было иных.

Откусив от каравая,
Что Иван им преподнёс.
Сели рядом полагая,
Что Господь нужду пронёс.

А пир только начинался,
Всем Егор руководил.
Как дворецкий обращался
И следил, чтоб каждый пил.

Уху съели для начала
Запивая кто, чем мог.
Кто вставал, душа кричала,
Тост звучал, как монолог.

Задудели скоморохи,
Пошёл гомон от бояр.
Забирал хмель в суматохе,
Пир входил в свой крутояр.

В разгар свадебного пира
В зал в пыли вошёл гонец.
Запыхавшись, как с турнира,
Кликнул князя, наконец.

Выйдя вместе на крылечко
Он пакет ему отдал.
- «Из Литвы сказать словечко» -
Князь подумал, кстати ждал.

Гедимин писал другое:
- «Выручай! Попал я, сват.
Кейстус мой попал в такое …
 Он же в действии фанат.

В стычке где-то на границе
Он попал татарам в плен.
Не прощу ему тупице
Наш позор до всех колен.

Я сегодня дал команду
Александра выгнать вон.
В Псков отправил эту банду.
Надоел их закидон».

Прочитав, гонцу он тут же:
- «Передай, сын будет жить!
Что в в плену, не будет хуже.
Литвой будет дорожить».