Повторенье мать творенья статья

Обычно, когда мы констатируем факт, что некое явление возвращается к нам вновь и вновь в первозданном виде, в нашем отношении сквозит определенный оттенок пренебрежения и даже раздражения: значит, перед нами нечто отнюдь не уникальное и, хуже того, возможно, банальное, набившее оскомину... Но в действительности именно повторяемость лежит в основе всего мироздания как некий высший закон созидания. Не что иное как возвратность ритма (пульсация звезд, биение сердца), его беспрерывное повторение обеспечивают существование вселенной в целом и каждого живого организма в отдельности. Соответственно, и творческая деятельность человека как демиурга, создателя хотя и маленького, но самобытного мира базируется на том же основополагающем принципе. Чтобы убедиться во всеобщей справедливости этого мирового закона, достаточно рассмотреть более пристально хотя бы некоторые из его проявлений, что я и постараюсь сделать в этой статье.
ВРЕМЯ КАК ПОВОРОТ. Само понятие «время» означает именно нечто циклически повторяющееся, вертящееся (первоначальная форма слова, восстановленная лингвистами – «vertmen»). В связи с этим интересно отметить, что у древних римлян божество, отвечавшее за смену сезонов, называлось Вертумном. У большинства европейских народов за время и судьбу, предназначенные человеку, были ответственны женские божества, непосредственно связанные с прядением, а значит, с беспрерывно повторяющимися поворотами колеса прялки и веретена (Мойры у греков, Парки у римлян, Лайма у литовцев и латышей, Макошь у славян). Да и само слово «веретено», как и однокоренное с ним «время», означает не что иное как «вращение», «поворот». Таким образом, время уходит безвозвратно, но его периоды, в частности, сезоны, возвращаются к нам вновь и вновь, циклически повторяясь. Это древнейшее представление, как мы видим, нашло свое выражение и в языке.
РИТМ. Для начала отметим, что ритм есть повторение одинаковых элементов через определенный временной промежуток. Именно четкий, правильный ритм лежит в как основе мироздания, так и успешной жизнедеятельности любого живого организма. Без четко выраженной ритмической основы немыслимы музыка, танец и поэзия, изначально прочно соединенная с музыкальной первоосновой. Многие исследования позволяют аргументированно говорить о наличии ритма и в прозе. Однако ничуть не менее важна ритмическая повторяемость в изобразительном искусстве (орнамент, вышивка), а также в архитектуре. Именно поэтому искусство зодчества нередко именуют застывшей музыкой. Пифагор говорил о «музыке сфер» применительно к небесным телам, подметив, что звездное мерцание похоже на пульс, подчиняющийся определенному ритму. Аристотель же обоснованно утверждал, что искусство есть не что иное, как подражание реальности, а значит, в основе творений художественного гения не могут не лежать основные и непреложные законы мироздания.
РИФМА. «Года шалунью-рифму гонят», ; посетовал некогда Пушкин. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что она вовсе не такая уж и шалунья. Дело в том, что «рифма» и «ритм» ; однокоренные слова, означающие «размеренность», «такт», а еще точнее, даже формы одного и того же слова. На мой взгляд, утвердившийся в русском языке термин не слишком удачен, гораздо точнее латышское «atskana», дословно – «отзвучие». Действительно, рифма представляет собой отзвук, своеобразное эхо окончания рифмующегося слова. Иными словами, это не что иное, как звуковой повтор, подхват окончания, происходящий внутри стихотворения в определенном порядке, с соблюдением размеренности и такта (вот в этом с античным термином не поспоришь). В силу внутренней упорядоченности, предсказуемости такого повтора внутри стихотворения ухо слушателя заранее настроено на отзвук-эхо, ждет и даже жаждет его. Таким образом, рифма – важный элемент структуры стихотворения, его благозвучия и гармонии. А ведь поэзия, как гласит одно из ее определений, есть не что иное, как способность мыслить гармонически. Существуют указания на то, что рифма стала обязательным элементом европейского стиха достаточно поздно, и с этим можно согласиться. Однако в языке созвучия существовали изначально и, надо полагать, охотно использовались в различных видах народного творчества, таких, как пословицы, поговорки, сказки, делая текст более ярким и запоминающимся (ведь рифма, помимо прочего, еще и мнемонический прием). В европейском стихосложении мы привыкли к тому, что рифма традиционно венчает собой строку, а вот на Востоке за ней нередко следует редиф, о котором речь впереди. Кроме того, существуют и внутренние созвучия, расположенные в произвольном порядке внутри строфы. В любом случае, где бы он ни находился, звуковой повтор-эхо обогащает стих музыкой и психологически воспринимается весьма положительно. При этом читатель, как правило, не отдает себе отчета, за счет чего особенно ласкает слух и с легкостью запоминается та или иная поэтическая строка.
АЛЛИТЕРАЦИЯ. Этот художественный прием гораздо старше «шалуньи-рифмы» и уходит корнями в глубочайшую древность. Можно с полным основанием утверждать, что аллитерация, она же звукопись, является одним из самых старых и испытанных способов организации художественного текста. Повторение одних и тех же согласных звуков (а твердой основой слова служат именно согласные, гласные же с легкостью варьируются), которое и называется аллитерацией, характерно не только для поэзии, но и для большинства видов фольклора. В частности, английские пословицы, поговорки, детские песенки и стишки, всяческие прибаутки просто изобилуют звукописью. В них упорядоченность строки создает именно старушка-аллитерация, которая появилась на свет задолго до рифмы. Безусловно, она также способствует легкому запоминанию, являясь проверенным веками мнемоническим приемом. Излишне напоминать, что высокая поэзия, в свою очередь, отнюдь не чуждается звукописи, и великолепные ее примеры можно найти без труда в строках великих поэтов. На мой субъективный взгляд, в ХХ столетии особенно удачно аллитерацией пользовались Заболоцкий и Цветаева. Причем Цветаева была подлинным мастером не только прямой, но и обратной аллитерации, при которой согласные звуки повторяются в обратном порядке.( «...В тени Цирцеиных ресниц», «...Легонькая стопка восхитительных стихов» и множество других подобных примеров).  В произведениях этого величайшего поэта музыка буквально поражает и завораживает за счет вихревого ритма, богатых и неожиданных рифм, уникальной звукописи... И все это богатство – именно за счет повторов со всеми их бесчисленными разновидностями.
РЕФРЕН. Можно сказать, козырная карта в избранной теме, король повторов, ибо сам термин в переводе с французского языка означает «повторение». В музыке так принято называть основную тему произведения, которая повторяется, как бы пронизывая его насквозь. В стихах рефрен – фрагмент текста, повторяющийся в определенном порядке. Распространенной и всем известной разновидностью рефрена является песенный припев, который звучит после каждого куплета в абсолютно неизменном виде. Казалось бы, такой фрагмент рискует надоесть, начать восприниматься монотонно и назойливо, но в реальности этого не происходит. Напротив, слушатели, в первую очередь, запоминают именно припев, который, как правило, и несет основную смысловую нагрузку, идею произведения в сочетании с общим его настроением. Но как удается избежать монотонности и скуки? Секрет прост: рефрен, оставаясь абсолютно неизменным, тем не менее постоянно меняется, трансформируется в нашем восприятии. В нем, словно в неподвижных водах озера, каждый раз отражается текст помещаемого рядом катрена (четверостишия) или куплета в песне, а они-то как раз подвержены обязательным изменениям. Именно беспрерывная смена ближайшего окружения придает подвижность статичному, казалось бы, рефрену, и он каждый раз воспринимается сознанием по-новому. Словно в неподвижном зеркале вод отражается то закат, то восход, то проносящийся мимо поезд... Изменчивость при полной неизменности, подвижность при абсолютной статичности – именно таков парадоксальный закон рефрена.
РЕДИФ. Экзотический гость в нашем повествовании, ибо является традиционным и неотъемлемым атрибутом восточной поэзии. Если термин «рефрен» пришел к нам из французского языка, то «редиф» ; арабизм, причем достаточно образный. В переводе слово означает «сидящий позади всадника». Всадником в данном контексте признается рифма, а редиф – повтор, который следует непосредственно за ней. При этом он может быть как кратким, включающим лишь одно-единственное слово, так и развернутым, распространенным, состоящим из целой группы слов. В восточной традиции редиф используется чрезвычайно широко в самых различных поэтических жанрах, придавая стиху дополнительную музыкальность и выразительность. Своей роскошной цветистостью и красноречивостью поэзия Востока, не в последнюю очередь, обязана именно ему. Редиф можно уподобить красочному, нарядному шлейфу, который послушно тянется за своей повелительницей ; рифмой. Лишь в достаточно редких случаях «сидящий позади всадника» неожиданно обнаруживается и в произведениях наших отечественных авторов, значительно укрепляя структуру стиха и усиливая его эмоциональное воздействие:
Любовь готова все прощать, когда она – любовь,
Умеет беспредельно ждать, когда она – любовь.
Любовь не может грешной быть, когда она – любовь;
Ее немыслимо забыть, когда она – любовь.
Она способна жизнь отдать, когда она – любовь.
Она – спасенье, благодать, когда она – любовь.
Полна безмерной доброты, когда она – любовь...
Она естественна, как ты, когда она – любовь!
В этом стихотворении Эльдара Рязанова повторяющаяся группа слов после рифмы – не что иное, как развернутый редиф, который, однако, воспринимается вполне естественно на чужой, казалось бы, почве и даже не выглядит «пересаженным цветком». Более того, повтор после рифмы вовсе не звучит монотонно, и к нему вполне применим выведенный мною ранее «закон рефрена». Редиф также не кажется нам статичным за счет постоянно меняющегося окружения, оставаясь сам неподвижным и неизменным, как бы храня верность самому себе. Поэтому его целесообразно рассматривать как особую разновидность рефрена, стоящего в достаточно непривычной для нас позиции.

*****
Естественно, это скромное по объему размышление о роли и природе повторов не может претендовать на всеохватность. Прежде всего, видов повторений в художественных произведениях неизмеримо больше, чем было рассмотрено автором в рамках этой статьи, и я полностью отдаю себе отчет в этом. Я ставила своей целью лишь подчеркнуть, что периодичность и цикличность – незыблемый, базовый закон как всего мироздания, так и художественного творчества. Повторенье – не только мать ученья, как гласит отличная русская пословица, но и основной принцип, на котором покоится и земля, и вселенная, и все, что созидается в этом мире по воле творящего его.

ЕЛЕНА ПЕЧЕРСКАЯ