Памяти Э. Лимонова, свежеотбывшего на тот свет

   
... Хотела было сказать «раба  Божия», но  вспомнила, как он возмущался этим «рабом» во время отпевания  его молодого соратника.    Да и нехорошо  как-то перечить собеседнику в разговоре.  Он ведь,  Эдичка-то,  в своих книгах попросту разговаривает с тобой!   Интонация и стиль его книг  – совершенно разговорные, сразу чувствуешь: человек пишет стремительно и набело.  Не тратит себя на черновики и отработку филигранности,  но при этом  так схватывает суть человека или явления, что и затейливой образности не под силу. 

Беседа с ним как  бы  освобождает тебя от прежних пристрастий. На время, конечно. Потом всё равно вернёшься к тому, что  особенно любишь.  Но уже более лёгкой походкой, подхваченной от шага  Эдуарда Вениаминовича. Да и, собственно, во многом с этим шагом  совпадающей.   «И все спокойные тайны мира приникли к  моим вискам и к моим ногам»...  Когда читала «Кондитерскую физиономию», «Илию»  или «Три Евтушенки», например, моя походка была той же, что и у автора этих «портретов».  Никогда не считала    Олега Табакова  великим  артистом, как  никогда всерьёз не воспринимала живописи Ильи Глазунова, а уж стихов вечно актёрствующего Евтушенко, о котором  мой младший сын как-то обмолвился,  что он и не поэт вовсе,  чтить и совсем  не сподобилась.  Была как-то на его творческом вечере – впечатления  остались самые мутные.  Конечно, воспоминания Лимонова   –  это не «Петербургские зимы» и не «Китайские тени» Георгия Иванова, не «Некрополь» Ходасевича, где целостный  облик человека дан не только в сущностном, но и в трансцендентном   его антураже. Однако же  и не «Берега» Ирины Одоевцевой, полные подробностей места и времени, но  чаще всего  лишённые    сердцевины индивидуальности тех, о ком она вспоминает (я  не об эпохе, я о мастерстве   мемуаристов). 

Вся жизнь Эдуарда  Лимонова – вечная  борьба   вечного мальчика, всегда готового вступить в драку  за свои  идеалы   –  с  бранью, пересыпанной  непотребностями и пророчествами.   Поражает  в нём многое.  Но проницательность – больше всего.  Какой портрет эпохи, какая  свобода мысли, пренебрежение к власти, какая  трудная  и подлинная любовь к родине!  И сколько величественной  иронии:  «В тюрьме ночью было красиво, строго и изысканно. Лица охранников были глубоки и серьёзны. Особенно внушали уважение глазные впадины».  И   гениальные характеристики людей и политиков!  Равнодушно бросить:  «Позёр», –  в сторону Михаила Шемякина  – и портрет,    вкупе с несколькими бытовыми сценками, готов!    А о Горбачёве,  Ельцине,  Немцове …  Тома книг напиши – лучше не скажешь! 

Читаю.   Разговариваю.  Прощаюсь  и …  встречаюсь.   Царствие тебе небесное, Эдуард Вениаминович, хоть и полагал ты, что не нужны мы Богу и Он забыл наши имена. Твоё – не забудется!  Светлый ум, лёгкая речь, ломаная  линия судьбы.  Ты думал, что «всё происходит грациозно, и мы не старики, и нежно звучат наши арфы», но пришлось  невероятно мучиться   от боли,  раздирающей рот, который  открыть мог только на 1,5 см, около года скитаться по докторам   и клиникам:  диагноза  поставить всё не могли, лечили онкологию  мазью  от  герпеса!..

И, конечно же, его, как и Юрского, похоронили на Троекуровском кладбище.  Это ведь не  Илия  и не   Кондитер, угодные всякой  власти  и   упокоенные  на  Новодевичьем…  Уже говорила , что недавно прочла  три вещи  нобелевской  лауреатки Ольги Токарчук,  и   не захотелось ни перечитать, ни запомнить, ни выписать ни одного словосочетания!   А в разговор  с Эдуардом Вениаминовичем хочется возвращаться ещё и ещё…  «Если ты не ярок, то, вероятно, тебе следует винить в твоей неяркости только себя», –  кто скажет  проще и лучше?!