Не ищите виновных

    
     Этот дом стоит наособицу.  Около него нет ни одного кустика - в отличие от других перед ним нет палисадника.   Дом невелик, на улицу смотрят три окна. Окна без наличников. Еще одно можно  сказать точно - своей угрюмостью он напоминает дряхлого старика,  которого ноги  едва  держат.   
     Стоит дом  на углу двух окраинных  улиц.  Одна  из этих улиц  пошла вдоль по пологому склону невысокой горы,  вторая  быстро спускается  вниз.  Вместе улицы образуют «глаголь», расходясь  ровно под  прямым  углом.  Поселок  тут закончился.  Он стоит  как забытый старый солдат на посту, как верный страж, охраняющий границу от вмешательства неведомых сил. 
  Сзади за огородами  макушка горы не застроена. На  второй   бегущей вниз улице за огородами скоро уже не гора, а вязкая непроходимая болотина.  Там  все   заросло  ивняком, ольхой,   мелким  осинником.   Там, в топкой  низине, окружающей гору,  пробегает река Серга.       
    Ни с каким другим этот  дом не перепутаешь. Готовый при первом же толчке горошиной скатиться вниз, он смотрит  на широкую улицу перед собой.  За  ним  на  плоской вершине   простирается пустошь, как каменистая пустыня Гоби, здесь летом даже козу не встретишь.   Гора  стоит лысая, почти лишенная плодородных сил,  трава на ней едва растет. А по  зиме  снег на ней не держится,  ветром его сдувает ближе к огородам.   Ни трескучие морозы,  ни жара, ни затяжные дожди жителей нагорной улицы не пугают.   Летом  огненные стрелы  летят с небес,  осенний холодный ветер пытается унести прочь ветхие строения вместе с обитателями, долгая зимушка укрывает все вокруг лебединым пухом.  Это и  в сказке, и в жизни  так.
   Огороды на склоне  из рыжей глины.  Чтобы в  них  не забрел скот, каждый участок   обнесен забором из жердей и кольев,  вбитых в землю.  Жители по осени собирают здесь свой скудный урожай.  Сейчас картошку уже выкопали.
   
    Всплыла в  душе история, связанная с этим жильем.  Началась она в конце послевоенного сорок пятого, тянулась долго, и обрела совсем  не веселый конец.  Обычная история.   
    Всю жизнь прожила  тут Анна, молодая женщина. Одна, в тяжелые военные годы приткнуться ей было некуда, и не легче ей стало жить  и после войны.  Она работала  в  местной больнице  медсестрой и умудрялась худо-бедно вести домашнее хозяйство.   Многие молодые теперь думают,  что деревенская  жизнь   – это когда на теплой печке лежишь, пряники кушаешь да в потолок поплевываешь.   Счастливое вроде бы времяпрепровождение.  Да не так это.  Правда  в том, что заботы, большие и малые,  не отпускают деревенских жителей ни на минуту.  Надо людям дров на зиму наготовить – раз,  животинушкам  сена запасти – два, огород требует ухода – три,   в  закуте летом и зимой надо почистить –  это уже в-четвертых, а  потом и в-пятых, и в-шестых... Еще надо в доме прибрать, суп какой-никакой сварить,  огород полить,  воды в баньку натаскать, да баньку-то  истопить.    Вода все время  в хозяйстве нужна.
    Колодец отстоял от дома далеко.  Привычно, и зимой и летом при любой погоде  пару раз  в день Анна должна сходить вниз-вверх,  с коромыслом на плечах.  Белье постирать –  трудная работа. Магазин  далеко. Зимой  еще и снег надо  убрать с дорожки. Пальцев на  руках не хватит, пересчитать, сколько неотложных дел  у жителей каждый день. 

      Кроме Анны  есть еще  один герой в истории.   Михаил  вернулся с войны с легким ранением,  ранило его в плечо, на правой руке не было двух пальцев, рука иссохла, высоко не поднималась. Ранение признали легким.  Всю войну прошел, случилось все в конце войны, не комиссовали его по ранению, перевели его с передовой куда-то во вспомогательные войска, оттуда и домой вернулся. Стрелять он уже не мог. И в том уже везенье, жив остался.
      
    На войну пошел Михаил  женатым,  сын  у него  родился перед войной, в  сорокоаом.   Наталья, жена, о которой тоже не раз скажу, провожала его с малышом на руках.  Белугой ревела, все четыре года  боялась,  муж живым не вернется.  Редко получала она солдатские треугольники. Михаил писал, как тяжело приходится, как страшно порой бывает, как выручают люди друг друга, иначе не выжить.  Солдаты мужики дельные, много деревенских, не одни городские. Писал, как скучает по ней. Две коротких строчки родителям.  Получит Наталья письмо - и слезы, и праздник в дому.
     Павлик, мальчишка маленький, сын, быстро рос, летом один по улице бегал.   Детей мало было,  война.   Мужиков всех как метлой повымело,  редким дали бронь, чтоб завод не остановился без нужных людей. Мужиков женщины ценили, - так мало их было! -  и среди женщин за них  шла упорная борьба, бабы старались обратить на себя  внимание. У каждой на фронте муж, но то и дело  проходил по поселку шепоток,  этот с той видится. Были такие рисковые, не боялись,  что муж про измену узнает.
       Наталья жила у родителей  мужа, под их тяжелым приглядом. Около сыночка, бывало, засыпала в слезах. Черты мужа постепенно сглаживались. Уходили из памяти счастливые, проведенные вместе минутки.  Войне, казалось, не было конца и края.   Свекор и свекровка  жили  с Наташей в мире. Из еды -  в подполье картошка была, получали что-то по карточкам, какой-то жалкий паек. Все же больше, чем те, у кого никого  на фронте не было.
      
        Пришла победа.  Вернулся муж.  Вернулась любовь,  но Михаил был уже не тот человек. Поломала его война. Фронтовые сто грамм, что спасали  от холодав окопах, помогали преодолевать страх,  остались в сознании привычной тягой.
        Рассказывал он страшные случаи,  о чем газеты  не писали. Говорил  о том, как люди за границей живут.  Вызвали его в партком,  пропесочили за  ненужные разговоры.  Спасло то, что партийный был.  Михаил рассказывал,  на войне  не плакал, а тут слезы сами лились. Вся беда  была в  том, что выпивать приучила его война.   Водку после войны легко было купить, много денег у них   уходило на выпивку да на курево.  Слаб  по характеру оказался Михаил, ни то, ни другое бросить не мог. Оба работали, как-то жили.
      Отцовский дом был построен давным-давно. Тесовая крыша  сгнила,  прохудилась. Как решето,  синее   небо  видно сквозь нее. Ступить на крышу нельзя, провалишься прямо на потолок. Стены еще держались, из добрых бревен был поставлен  дом. А Михаилу, ему и дела нет. Не исполнилась мечта у отца, что сын образумится и за дело возьмется. Хотя бы крышу  перекрыть, да  карман не дает, и ко все потому, что  сильно Михаил пьет.
   
      Что еще  рассказать об Анне, хозяйке дома на  горе?  Как досталось ей в  военные годы.  В сорок первом военном году  была хорошенькой девчонкой,  а  в поселке парней уже не было. Такие вот обстоятельства: война.   Не успела она до войны замуж выйти, не пришлось никого с войны ждать.   Так и осталась ни старая дева, ни брошенная жена.  Высокая, стройная, голубоглазая, она вызывала к себе интерес у мужчин. Как раз в середине войны она  похоронила отца и мать, и все повалилось, осталась  в доме одна-одинешенька.  Хозяйство сразу в упадок пришло, овец  под нож пришлось пустить,  корову  отдала соседу практически задаром. Остались из всей живности только куры да  кошка.   Кошка вроде  сама по себе, в хозяйке  не нуждается,  мышей ловит. И все-таки  живая душа,  к Анне ластится, хозяйку любит.  Одна да одна,  дома словом перекинуться не с кем.  Ждала Анна, вот  кончится война, мужики придут, может,  найдется и для нее любимый.
      И женское сердце  не выдержало. Незаметно  в соседях один парень подрос, вытянулся, усики над губами проступили.  Лохматый.   Заходи, подстригу,  однажды ему сказала.   Пришел, руки к ней вытянул и, шутя вроде, к себе прижал.   Откуда сила у парня взялась. Хмыкнул: - Ну, ты и девка!  Через полгода выяснилось, что у него уже другая  есть, и женился он на  другой перед отправкой на  фронт, когда в сорок четвертом по возрасту пошел.  Горько. Не раз он у Анны с приятелями до того бывал. Еще один паренек,  его  дружок, на нее жадно поглядывал. И его, молодого, на передовой убили.  И завертелось у Анны несчастье. Любовь есть,  а замуж не берут.
        Потихоньку тучки заходили, собралась дурная слава. Влюбчиво в молодые годы женское сердце.  Время идет, не остановишь. И  встретился  после войны  женатый мужик. Так случилось, разговорились  по-соседски.  Рассказал ей, как  с первых дней до конца войны на фронте бедовал. Смотрели,  как будто впервые друг друга увидели.  Любовь как  ветер,  не устоять.  Умный,  красивый, статный.  Живет рядом, под горой. Улицы  разные, а дорога, считай, одна.  Подняться метров двести по улице, не больше, и около дома Анны будешь. Обычно  соседи недолго  общаются, у них всегда  дела.  Здороваются и мимо идут, поговорить не остановятся,  вроде как бы  и  незнакомые. Здесь не так вышло.

        Пригляделась Анна, и сердце екнуло, это он.  И  Михаил сразу  будто к ней прикипел.
       -  Пусть женатый,  отобью, уведу мужика. Не одна я такая. Сколько баб несчастных после войны.   Научились мужики не только своих баб любить, но и к чужим   стали похаживать. Балованные. А как быть? Женщин в поселке в три раза  больше, чем мужиков. Поэтому появились охотницы.  - Мне легче. У меня  дом, одна живу.
      Долго можно рассказывать, что и как дальше  было, да едва ли надо.  Анна попросила Михаила в воскресный день в доме  полку  прибить, а он и рад.  Анна глядела, как он  в правой руке молоток держит, как инвалидной  рукой  ловко полку прилаживает. И вдруг заплакала.
   Обернулся Михаил:- Ты чего?
-  Ничего, ничего, я  так. Так я, так, Мишенька.
-  Зачем тебе полка-то?
-  А знаешь, Миша, сколько лет ничего не  меняется в доме. Вот хоть бы табуретка новая у меня дома появилась.  Устала  я.  Вот  ты зашел,  а я  занавески новые на окнах повесила, чтобы праздник был.  Видишь, строченые.  Сама я эти розы наметила, у соседей машинка швейная есть. Нарисовала розу, обметала  точнехонько по линиям,  все  серединки  аккуратно ножничками выстригла.
   - Красиво, - Михаил сказал одобрительно.
   Он заново огляделся.  Светло, чисто, тихо. На стене часы тихо тикают. Около стены длинная  скамейка стоит, у окон стулья, охрой выкрашены.  Потемневший от времени стол стоит  без скатерти, все как у него дома.  Изо всех углов пугливо выглядывает бедность.  И  еще Михаил заметил, что в углу под потолком иконы  нет.
      Михаил молча  подошел к окнам и задернул занавески.  Анна охнула, все еще всхлипывая: - Садись за стол, у  меня щи в печи стоят.
      И пошел Михаил Андреевич к умывальнику,  где висело расшитое красными петухами полотенце, руки мыть...

     Скоро совсем другим  стал у  себя дома Михаил, будто подменили его. Злость у него откуда-то появилась. Теперь  то и дело гроза гремела в  отцовском дому. Отцу-матери  стал грубить. Жену  вроде  замечать  перестал.
 
      Дом Анны  все еще  стоит на горе. Перед моими глазами оживают картины. Две женщины, Наталья и Анна,  и Михаил  между  ними. Две противницы. Всех героев этого рассказа  давно нет в живых, а я до сих пор не знаю, на чью сторону встать.  Все правы и виноват каждый по-своему. Ведь Михаил сам  не понимал, куда приткнуться. Появится бутылка в кармане, он на горку к Анне идет. Дома жена увидит бутылку, поедом ест, а у Анны привольно.  Помните Буриданова осла с  охапкой  сена впереди?  Не кончается дорога, идет по ней осел, без раздумья идет.  Разговоров немало было. Ну, идет. Почему я, посторонний человек, должен  об этом думать? У каждого своя голова на плечах. Мальчишку, Павлика, жалко. Их ведь не трое, а четверо, подрастает сын, и на его глазах рушится семья.   
         
    Я не раз говорил с  Павлом, когда он был уже взрослым, женатым был, и он мне сказал,  что чует себя судьбою обиженным. И он - не знаю, кто прав, кто виноват, но, как полагается сыну,  горой стоит за свою мать.
-   Павлик, - сказал я ему, - вот посмотри, сколько таких случаев в жизни. С другой женщиной мог оказаться  твой отец,  причем тут Анна? Что красивая она – не ее вина. Не осталась бы она одинокая,  коль не война.  Тяжелая история.
  - Да, да,- отвечал он мне, - жалко мне и отца, и маму. Зачем  эта  нехорошая женщина  разбила семью. Ну и отец виноват. Зачем было жалеть ему Анну.
-  Отец у тебя был человеком с добрым сердцем, это ясно.  Нужно его понять.

    История   продолжалась долго,  обострялась,  трещины появились даже там, где  бы им возникнуть не было причин.  Свекровь стала  ссориться со снохой, везде совать нос, пока свекор  не  встревал.
-  Посуда ночь простояла немытая, белье не выстирала...  – говорила свекровь.
-  А ты-то, мать, где была? - сноха   резонно в ответ,  - я же  работаю.
   Свекор вроде и вовсе  не осуждал сына: – Одна и та же каша каждый день любому надоест. Ты, Таля, (так Наталью звали в  семье) не переживай, перебесится и домой придет.

       Михаил и вправду возвращался домой. Обиднее всего было слышать попреки от  мужа.  Вся злоба, копившаяся  в ее душе,  вся ненависть постепенно обретала конкретную форму. Анна красивей,  моложе ее, и возможно,  хитрей,  змея она подколодная. Михаил  уходил из  родительского дома уже без всяких объяснений. Она понимала, где сейчас муж, но  не находила выхода.
      Дом,  стоявший  на пригорке, раньше ничем  не привлекал ее внимания, а теперь  он стал больной занозой. Вот там Анна, и, конечно же он,  ее муж законный. Воображение рисовало разные картины, сердце бешено колотилось в груди, и постепенно созрел план.
      Осенние ночи длинные и темные.   Перед глазами Натальи  проносятся Михаил и Анна.  За огородом  нет никого. Вот  спускается она в кромешной тьме по огороду, останавливается около бревенчатой стены,  присаживается, складывает щепочки, берет  бересту, и поджигает ее.   Огонь,  не видимый вначале никому, набирает силу. А она уже дома, в кровати.  Главное, незаметно выйти из дома в глухую полночь. Некуда будет мужу ходить. А если он там, оба не спасутся. Лютая злоба к обоим наполняет ее сердце.  Она иногда понимала,  что это страшное преступление. Но  это будет справедливая месть. Огонь не оставит следов. Правосудие свершится.
      Все должно было получиться. В холодный этот день нудно моросил дождь. Не встретишь на улице никого. Осенняя ночь темная. Наталья перелезла через забор, медленно пробралась вниз по вязкой глине, наверняка оставляя за собою следы.   Дрожащими руками  быстро вытряхнула  около стены ветки, чиркнула спичкой  и подожгла бересту. На миг огонь ослепил ее. Медлить нельзя ни  минуты. С бешено колотящимся сердцем она побежала обратно в гору, обежала одиноко стоящий дом, ми через четверть часа уже стояла возле  своего дома. Она напряженно вглядывалась во тьму, но ничего не происходило.  Напряжение в душе не пропадало. Стало ясно, что что-то пошло не так.   Что, понять было невозможно.
      
      На следующий день все стало ясно. Хозяйка дома  увидела несгоревшую кучку, прилегающую к  мокрой стене.  Огонек потух, костерок так и не  разгорелся. Огонь не перекинулся на мокрую стену.
      Михаил понял все: – Чего это у тебя  вся обувка в глине?   Убью, руки переломаю,- бушевал он, - говори, стерва, твоя работа?
  -   Мишенька,  милый, не ходи к ней. Вот тебе крест, не я, ребятишки видно в огороде  с огнем баловались,  - выла во весь голос  Наталья, - бог спас тебя для нас. Раз ты там был, и ты бы сгорел. Сам бог  тебя уберег.
     Хотя следы поджога были очевидны, шум поднимать не стали.

     Капля камень точит.  Отношения дома все больше и больше разлаживались:
   - Мишка, что ты думаешь садовой своей головой?  Ведь ребенок у Анны, не дай бог, родится. Какой позор с тобою терплю...
     Однажды Михаил собрал вещи и ушел насовсем.  Наталья тоже ушла к матери  с сыном.   
 
    Так прошел странных четыре года. Муж  то  уходил,  то возвращался, прощения просил  у жены, то вновь пропадал на месяц-два.
     Еще более страшные  события пошли потом... Человек, пришедший с войны, прошедший  через такие испытания, сам погубил  здоровье. Ослаб он на войне. Постоянные  выпивки  и  табак свое сделали.  Тогда по всей стране свирепствовал туберкулез.  Через некоторое время Михаил уже натужно  кашлял, стала мучить мокрота, врачи  поставили ему страшный диагноз. Не прошли мимо окопы в лесу.
    
     Неясно было, какой из женщин Михаил принадлежал. И тут обе женщины  показали свою доброту. Тогда появилось новое лекарство стрептомицин.  Маленькие  бутылочки с белым порошком.  Разбавленный в новокаине, он становился янтарной жидкостью. Не могу сказать, насколько было действенно, но лекарство было необычайно дефицитное. И тогда Наталья смогла переломить себя, она пошла к Анне, которая  работая в больнице, и могла  этот стрептомицин  каким-то путем достать.  Все ее скудные деньги пошли на это. Наталья и Анна вроде бы примирились.  Вражда даже вроде бы  на убыль пошла. Но человека не спасли.  Михаил  понимал свою обреченность и уже не барахтался.
    Пуля не взяла  мужика, так погубили фронтовые сто грамм. Пил, курил.  На все  махнул рукой: завей горе  веревочкой.
    Сгорел мужик. Михаил умер в середине пятидесятых, и женщины после меж собой уже не конфликтовали.   

      На похороны мужа Наталья не пошла. Они уже давно  жили отдельно, хотя формально в разводе они не были.  Не жена, а бессловесная Анна проводила его в последний путь. Жалела видно она Михаила.
      Мужа у Анны так и не появилось. На чужом горе счастья не выстроишь.

      Удивительные судьбы у вроде бы обычных людей.  Далеко-далеко кажется война. А тревог,  бед и страданий и без войны у них не  становится  меньше.