Горе от Пушкина

 Ученик 8-Б класса Костя Безродов, прозванный «Рубероидом» за смуглый цвет кожи и за черные, как смоль, курчавые волосы, возвращался домой в пятиэтажку малосемейки. По суровому виду матери, встретившей его у порога, Косте стало понятно, что класснуха уже успела позвонить и настучать за новогодний утренник для младших классов. Предновогоднее настроение у Безродова исчезло «как сон, как утренний туман».
— Ну, ирод, и что теперь тебе плохого сделали твои одноклассники: единственный отличник Саша и физорг Дима? За что ты их заставил бегать вокруг елки в ботинках, в шапках и в трусах. Разогнали первоклассников и сорвали утренник.
   И здесь у Кости всплыли в памяти, проигравшие ему в карты друзья, танцующие вокруг елки что-то отдаленно напоминающее «Летку-еньку».
 —  Закрой рот! — закричала мать, хоть сын и не думал его открывать. Екатерина Ивановна собрала воедино все свои угрожающие жесты и интонации и стала перечислять предыдущие подвиги сына.
 — То ты дохлую крысу подвесил в классе к лампочке. То в сумочку завучу налил керосина, потому что друг Колька сказал, что кожа керосин не пропускает. И ты решил это проверить. То на уроке химии устроил целый взрыв. Затем на физкультуре ты обрезал лезвием резинку в спортивных штанах этой... Лизе... дочке крутых Семиёхиных, потому что Наташка сказала, что у Лизы, видите ли, трусики за 100 долларов.
 В сознании Екатерины Ивановны появился их прожиточный минимум в виде чая, хлеба и картошки. А Костя в этот момент, собственно и не слушал мать. В его глазах было написано «до лампочки», а сам он смотрел как раз на лампочку.  Костя давно устал от материнской науки. Он считал, что уже сам разбирается в жизни. И что в этой самой жизни девиз «знание — сила» не срабатывает. Вон, один друг торгует с отцом кожей, имеет в месяц больше, чем все учителя их школы вместе взятые. Другой, правда, учится, студент. Но и он говорит, что знания — это умение сообразить: какому преподавателю полтинник в зачетку положить, а какому и стольника не  хватит. Вся страна превратилась в дорогу с односторонним движением, где из кустов без конца выскакивают всякие умеющие жить, как гаишники с палочкой, и обдирают всех, словно лохов.
 Много еще чего успел бы передумать Костя, но мать резким криком вернула его в действительность, разрушив мысли.
 — Хватит! Ты меня достал!
 С этими словами Екатерина Ивановна схватила сына за руку и поволокла по коридору семейного общежития. Во время их шествия, как по команде, начали открываться двери соседей, и коридор стал походить на тело Медузы Горгоны. Все ее головы шипели вслед: «Спалить его! Сжечь на огне»... «На медленном огне», — ехидно советовала голова жадного соседа дяди Сережи, которому Рубероид половой краской, еще летом, покрасил его белый «Жигуль» в красный цвет. Из последней квартиры показалась самая добрая и жалостливая голова толстой тети Маши. Она сочувственно кивнула и писклявым голосом посоветовала: «Простите его еще раз. Сжальтесь. Не надо на медленном огне. Уж лучше — на быстром». Костя приготовился к самому худшему. Участковый? Отстегает веревкой? В школу к директору? К пьянице-отцу, который давно с ними не живет? Начнет там объяснять про яблоко и про яблоню...
 Но вдруг мать привела его в соседний дом к Владимиру Ивановичу, который был медиумом, парапсихологом. Он умел общаться с душами умерших людей, изменять образ жизни живущих. И мать Кости надеялась, что он поможет и её сыну.
 —  Вот, Владимир Иванович, — сказала она, — привела, как договаривались. Согласна на любые опыты. Хуже не будет. Владимир Иванович, видимо, был уже во всеоружии. Он сразу посадил Костю за стол, стоящий посередине комнаты. Приказал матери уйти в соседнюю комнату и тихо сидеть, ждать, пока он ее позовет.
 Эксперимент начался. Медиум ввел Костю в странное состояние то ли сна, то ли гипноза и стал вызывать каких-то духов.
 — Кто здесь?— спросил Владимир Иванович спокойным и уверенным голосом.
 — Я, Александр Сергеевич Пушкин... — ответил кто-то из темноты.
 И вдруг в тишине сеанса раздался звон разбитого стекла . Это ассистентка доктора случайно задела стоящую на буфете вазу, которая упала на пол..
 — Ах! - воскликнула миловидная девушка, лет 25, глядя вниз на пол, на фрагменты вазы, разбросанные осколками дьявольского зеркала.
 — Что ты наделала?! — с ужасом воскликнул Владимир Иванович.
 — Ты же знаешь, что нельзя прерывать сеанс!
 На шум прибежала мать Кости из соседней комнаты. Она сразу же взглянула на своего сына. Костя тоже посмотрел на мать добрыми, умными, но какими-то чужими глазами.
 — Прошу меня простить великодушно. Я доставил Вам, мама, много неприятностей и хлопот. Пройдемте сию же минуту домой Мне надо с Вами, непременно, о многом поговорить. Уже буря мглою небо кроет, скоро и вихри снежные начнет крутить... Екатерина Ивановна, недоумевая, взглянула на медиума, тот возмущенно на девушку, которая в свою очередь смотрела на Костю распахнутыми от удивления глазами. Смотрела, как на Шарикова, который вот только что превратился в человека из собаки...
 Классный руководитель 8-Б Любовь Алексеевна Панова вела урок зарубежной литературы. Последний урок 1 семестра «Мое любимое стихотворение». Любовь Алексеевна вызывала вначале желающих, с опаской поглядывая на Безродова, который подозрительно тихо сидел. Видимо, что-то замышлял. Хитрый Игорь Мирошниченко отчеканил 8 строк из «Лукоморья». Еще более хитрый Коля (специалист по керосину) пробубнил «..Наша Таня громко плачет».. А после того, как богатенькая, Лиза выдала «В лесу родилась елочка, а кто ее родил.,.». Любовь Алексеевна поняла, что любимых стихотворений у детей нет, есть просто короткие и те, которые они знают.
И вдруг Костя Безродов поднял руку: «А можно я, уважаемая Любовь Алексеевна, продекламирую свое стихотворение?» И не дожидаясь ответа удивленного учителя, вышел к доске.
 —  Буря мглою небо кроет, Вихри снежные крутя! То, как зверь, она завоет, То заплачет, как дитя!..
 Слух о том, что гроза всех пацанов Костя-Рубероид поехал крышей и считает себя А. С. Пушкиным, облетел всю школу со скоростью нового анекдота.
 На переменках великого поэта стала окружать толпа из бывших обиженных и просто зевак. Началась кампания многосерийной смехопанорамы.
 Костя стоял у окна. К нему вплотную подошла Новикова Светка из 9-А по кличке «мочалка», за копну рыжих непричесанных волос. С длинными ногами и в коротенькой юбке в стиле «ты целуй меня везде...». «Мочалка» постучала Пушкина ладошкой в область пупка и под общий хохот предложила: «Александр Сергеевич, как насчет картошки дров поджарить?.. Проверим, ты во всем АС или только А.С. в поэзии? » Поэт посмотрел на дрожащие от смеха новые головы Горгоны и громко сказал: «Вы еще такие молодые, а у вас уже столько гнили, господа!»
 — А не пошел бы ты на..., Пушкин, — крикнул длинный Женя-баскетболист, схватив за ворот бывшего Костю.
 — Фильтруй базар, поэт б...
 — Если вы просто сквернословите — это одно, если вы хотите оскорбить меня, то я к вашим услугам, господа, — ответил поэт.
 Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в это время не прозвенел звонок на урок — на урок истории, тоже последний в этом семестре, поэтому и не такой страшный, хотя его и вел сам Сергей Иванович — директор школы. Поздоровавшись, директор вдруг неожиданно сразу задал вопрос: «А кто мне скажет, зачем мы вообще изучаем историю? Зачем нам прошлое?»
 — Чтобы лучше знать настоящее и... будущее, — спокойно, не поднимая руки и не вставая с места, ответил Безродов, т. е. Пушкин.
 — Ну, и что ты можешь сказать о настоящем, глядя в прошлое? — на равных, спросил Сергей Иванович.
 — Я могу сказать, что мы вымираем как нация, как вид, как хомос апиенс...
 — Ну, ну, не так мрачно и пессимистично, — хотел было продолжить дискуссию директор, но поэт встал из-за парты и, не прощаясь, вышел из класса...
 В подъезде малосемейки его встретили трое подвыпивших парней, которым он помешал, видимо, точно разлить на троих. Со стен подъезда на Пушкина таращились выцарапанные, как наколки, надписи: «Света, ты б...». «Коля, ты козел и петух»... Один из парней подставил поэту ножку. Александр Сергеевич упал, сильно ударившись о ступеньки.
 — Я вызываю вас на дуэль, господа! — процедил он сквозь зубы.
 — Ты чо, падло?! Нюх потерял в натуре?! — как медведи в берлоге, заревели «господа».
 — Я вас всех вызываю! — повторил поэт... и тут же удар ногой в лицо прервал его речь...
 Медиум Владимир Иванович открыл дверь. На пороге стояли Екатерина Ивановна с сыном Костей, лицо которого было опухшим, с синим отливом под глазом.
 — В него какой-то не такой дух вселился, доктор!
 Сразу с порога начала возмущаться Костина мать.
 — Смеются все, издеваются над ним. Чуть ли не сумасшедшим считают. Пропадет он в нашей жизни.
— Теперь нельзя повторить прошлой ошибки, — сухо, как бы извиняясь, сказал парапсихолог.
Сеанс проходил в той же последовательности. Мать тихо сидела на стуле и с беспокойством ожидала результат. Владимир Иванович налаживал контакт с каким-то духом. Вдруг Константин, неожиданно, прервав сеанс, встал, открыл глаза и обвел всех властным взглядом. Владимир Иванович настороженно взглянул на ассистентку. Та пожала плечами, мол, я тут ни при чём!
 Сын заложил правую руку за борт пиджака, а левую завел назад за спину:
 — Мы с товарищем Берия прекрасно понимаем, чего хотят эти, так называемые, друзья народа. Надо, чтобы это поняли все! Я так думаю...
 Мать с ужасом посмотрела на медиума, на Костю и умоляющим тоном попросила:
 — А может, лучше вернуть всё как было?! Пусть уж лучше он будет прежним Костей...