Материнский капитал

Ольга Ихенова:
- Юрий Олегович, с праздником! С Вашими работами - каждый день праздник творчества и красоты! Удачи!
Юрий Извеков:
- Спасибо, тронут.
Ольга Ихенова:
- Не знала, что Вас так легко "затронуть". Рада!
Юрий Извеков:
- Даже чуточку прослезился.
Ольга Ихенова:
- Да ладно! Расстрогать беззащитного художника может каждый, а?
Ольга Ихенова:
- Ваше чуЙство юмора - образец, чо!
Юрий Извеков:
- Сегодня несколько плаксив с утра.
Ольга Ихенова:
- Да, сегодня и погода "плаксивая"... У нас темно, сыро, чё-то с неба сыпется.....
Юрий Извеков:
- У нас после недели тепла и солнца ветер (не холодный), слегка пасмурно, но с неба, слава Богу, пока ничего не сыплется - что будет дальше только гадать можно.
Ольга Ихенова:
- Дак и у нас вчера днём на солнечной стороне +20.
Юрий Извеков:
- У нас градусов 12 было, а раз вас так нагрело - ждите холода с севера.
Ольга Ихенова:
- Атамстить решили? Ну-ну... А нам хоть ЧО, дождь в декабре, снег в июне - нам всяко ХОРОШО! Сибирь, чо!
Андрей Соколов:
- А тут, в столице, бля...ляпота. Солнце без ветра. Пойду, куплю 1 (две) бутылки пива и сяду на балконе Джойса добивать. Давно, однако, этим делом занимаюсь. Даже надоели где-то уже и Блум, и Стивен с Быком Маллиганом, и Англия с Ирландией. Все это переходит разумные границы. Параллельно с десяток хороших текстов прочел.
Юрий Извеков:
- А у меня Джойс на полке лет пятнадцать стоит, а читать неохота - студентом прочитал, что переводилось в "Интернациональной литературе" да и хватит, думаю - я не ирландокатолик, чего мне надо - уж не гомруля же - слово то какое а?
Андрей Соколов:
- А че читать-то? Только Тора остается. Шучу. Кое -что вдруг вспыхивает на горизонте, слава Богу.
- Юрий Извеков:
- Тогда уж Брэма.
Андрей Соколов:
- Да. Но это уже старость. Сел в качалку, укрылся пледом, на коленях Брэм с иллюстрациями. Заснул. Жена подошла поправить плед, из под него выскользнула недопитая бутылка коньяка.
- Юрий Извеков:
- Ежели коньяк хорошенько уже можешь замастырить - тогда, да - старость подкралась
Андрей Соколов:
- Ты, Юр, наверное "не" пропустил. "Не можешь замастырить..." Надеюсь до этого не дожить. Буду мастырить до самого конца надежно, как в юности. Хотя она меня уже так изучила, что мастырь, не мастырь. Но это уже другая история.
Андрей Соколов:
- Или я тебя не понял. Именно мастырь. Ладно. Все равно.
Андрей Соколов:
- А знаешь, кто у нас жена? Помнишь Вовку Смирнова (не Скифа), здоровенного парнишку с журналистики? Вот, передал мне, в хорошие руки. Когда -то она, как раз во время нашего знакомства - мы со Смирновым с ней случайно познакомились в ресторане "Алмаз", но это тоже отдельная история - работала аналитиком в местном КГБ. Давно уже никакого отношения к ведомству не имеет, а привычки-то остались. Ни хера не скроешь по человечески.
Юрий Извеков:
- Профессиональные рефлексы угасают последними.
Андрей Соколов:
- И это чистая правда.
Ольга Ихенова:
- Дядьки, как вас двоих интересно подглядывать (подчитывать) - то! И я, и я читала Джойса "Уллисс", вот. Журнал однако назывался не "интернациональная", а "Иностранная литература", ага? От раскокетничались - старость, в кресле под пледом. Желаю искренне вам коньячку побольше да получче! Ну, и жёны пусть притворятся, будто найти "мастырку" не могут. Удачи! Извините если чо.
Юрий Извеков:
- Оля, Джойса впервые напечатали в СССР в 1936 году в журнале "Интернациональная литература! 6 из 18-ти эпизодов в переводе Ивана Кашкина. Эти журналы есть в библиотеке ИГУ (Белом доме). Я читал это, когда был студентом.
Ольга Ихенова:
- Аааааа... Вот видите,а я и не знала. При мне уже была "Иностранная..", я там прочла где-то в конце восьмидесятых в сиииильном сокращении. Спасибо, просветили!
Андрей Соколов:
- Вот, вот. Все добрые люди сидели в шашлычной "Чайка" (совсем рядом с Белым домом), а Извеков, значить, "Иностранку" читал. Нет, ну потом, конечно, в общаге, пытался свою порцию портвейна урвать. А шашлычную снесли. Утрата казалась невосполнимой.
Андрей Соколов:
- Юра, в том возрасте читать Джойса было противопоказано. Сейчас это кайф, когда в его ритм попадешь.
Ольга Ихенова:
- А с какого возраста начинаешь понимать Джойса? Я осилила только Уллисса и чё та не впечатлилась.
Юрий Извеков:
- Чайку до слез жаль, а журналы притаскивал в общагу Олег Прокопьевич, он же довоенный шеститомник Пруста приносил. Помню, Успенский звал меня пить, девки, говорит заждались, а я говорю: дай страницу до конца дочитаю, а он мне: - эстет нашелся, если не прочтет две страницы Пруста - день потерян. И выхватывал у меня злополучный том и прятал Прокопьичу под подушку.
Ольга Ихенова:
- Просветите, добры люди-извините, што я к вам обращаюся - сами мы не местные.
Юрий Извеков:
- Самые местные, дальше некуда.
Ольга Ихенова:
- Дааа, Юрий Олегыч, выбор был нелёгким - между Прустом (Марселем?) и питьём с девками))))
Андрей Соколов:
- Мне кажется, когда масса прочитанного переходит в качество. То есть, как бы это, когда литература уже в кровотоке. Но! Во первых, то что я сейчас написал, это мне совсем не свойственно (Объяснять че к чему) А во вторых я забыл, что хотел написать "во вторых". Отвлекался на присылаемые комменты. Прошу прощения.
Ольга Ихенова:
- Тем ещё более ценен Ваш ответ. Спасибо! Я тоже редко делаю то, что мне несвойственно! Хотя гордиться тут особо нечем. Как-нить снова попробую Джойса! А вдруг?
Андрей Соколов:
- Прокопьич! Я с ним самый первый познакомился. Он работал в Бодайбо, в нашей газете "Ленский шахтер", куда я еще школьником начал заметки носить. Но не Прокпопьичу отдавал. С ним мы были просто друзья. Я же не знал тогда о его ориентации. А, между прочим, уже тогда это его природное (несомненно) отклонение (тоже несомненно) приносило ему массу всяких неприятностей. И умер он, скорей всего, от вредной для него социальной атмосферы. (Жена, Анька, рыжая стерва, уже одна она могла в могилу свести). В общем, досталось парню. А всего - то - был гомиком.
Андрей Соколов:
- У меня, кстати, лежит его рукопись об этом. К сожалению, Прокопьич был чистый функционер. Писать не умел абсолютно. Бред какой-то. Увы и ах.
Юрий Извеков:
- Прозу не умел, а когда его машина сбила, но из больницы вышел и написал замечательный цикл стихотворений - очень тонких, странных выпуклых, жаль, что пропали бесследно, я у него кое что переписал, но тетрадка пропала в общаге, так вот лежа на подоконнике и пропала - обидно.
Андрей Соколов:
- Вот это да! Первый раз слышу. А ведь, Юр, я с ним общался в последние годы. Он писал диссер, приезжал в Москву, ну, и, конечно, останавливался у меня. Что дало мне моральное право (я так думал), познакомившись в рейсе Москва-Иркутск со смазливой стюардессой, приволочь ее к нему в гости с ночевой. Ну, во-первых, стюардесса оказалась с полным приветом, но и Аня тоже была очень зла. Мне то по хрен. А Олегу, пожалуй, досталось. Что-то я не учел в женской психологии. Но никакого творчества у Пркопьича - даже приблизительного - не наблюдалось. Так что, тебе повезло.
Юрий Извеков:
- Так не я один - Успенский эти стихи слышал, Заец слышал, Швец слышал, Чурилка наверняка, но понял ли -вопрос, Чурилка мог тогда еще и не понять.
Юрий Извеков:
А насчет гомик - мне кажется, что это все от робости капризности характера и переразвитого воображения, ну и нервов еще, конечно, а нервов бы не было "пей все, что горит, еби все, что шевелится" и никаких вопросов - хоть телку, хоть трактор.
Андрей Соколов:
- Ты вот сейчас задел очень больную проблему. Успенский никогда ничего хорошего о друзьях не говорит. Сволочь редкая, я его выпер из дому, говорил тебе об этом. Нет, ну про Прокопьича мог что нибудь об этом сказать, ведь сколько вечеров пили у меня на кухне, вспоминали. Сам. Нет. Никогда. А у Зайца серия микроинсультов. Может сщас все выровнялось, дай Бог. Но нес полную ахинею по простым вещам. Так что, дорогой! Да не особенно это важно. Я понимаю, о чем ты. Прокопьич действительно был очень ранимый, и, мог, конечно, под одеялом написать такие стихи.
Юрий Извеков:
- Это на него сотрясение подействовало. Стихи шли, пока он не отошел окончательно, а насчет Зайца сочувствую, как-то и не верится: сухой был, поджарый, деловой. На таких и не подумаешь. Но чего не бывает, Хорошо, что хоть отходит.
Андрей Соколов:
- Нет, ты хоть представляешь, о чем речь! Это ведь на наших глазах человек реализовывался после аффекта. Как только все прошло - прошло и творчество. Читал забубенные лекции студентам, и вся жизнь так проходила.

На картинке изображена стенка, а на стенке объявление: "Материнский капитал".