Триалог трёх волонтёров Поэзии

Рождаются поэты,
Живут,и пишут
Свои строчки.
Приходит время, -
Умирают
И всё написанное
Людям оставляют.

А Бог, Природа ли, -
(Порою Власть решает!), -
Что важно в их стихах,
А что
Поэтам важное лишь
Отражает.

Покинул мир
Иосиф Бродский рано,
Измученный
Нелёгкой жизнью
Непростою
В стране
Любимой и родной,
Но подневольной, -
Гулаго-Крепостной, -
Потом за океаном,
Изгнанником,
Оплёванным на Родине
Властями,
Понесшими,
В конце концов
Достойную их кару
Развалом
Их на лжи стоявшей
Импозантно,
Но неустйчиво
Державы.

Оставил по себе
Иосиф, - Большой Поэт
И человек своеобразный,
Но, как все люди, -
Смертный
Двух дочерей
От двух любимых. -
Одну в отобранном Властями
Питере,
Другую в США.

Но их ли,
А возможно,
Что его аудьба
Свела двух женщин этих,
Унаследовавших
Любовь к поэзии отца,
Подарком им
В отцовско доме, -
В кавртире
Здания Мурузи, -
Что на углу
Литейного Проспекта
И улицы
Повешенного
Декатриста Пестеля.

Поплакали две дочери
Поэта и сдружились.
И так произошло, -
(Как был бы рад
 Узнав про то,
 Иосиф!), -
Что стих*,
Написанный
Письмом давно ушедшему
Отцу
Одной из дочерей, -
Анной-Марией, -
("Нюшей"), -
По английски,
Перевела на русский, -
Родной язык отца, -
Оторванного насильно
Властью иезуитской
От России и от неё, -
Перевела другая дочь его, -
Анастасия.

* - См. приведенное ниже Приложение.

 Юрий Лепский,
 "Российская газета"


                Иосиф БРОДСКИЙродский — ДОЧЕРИ.
                ДОЧЬ — БРОДСКОМУ.

                В день 20-летия со дня смерти Иосифа Бродского мы
                впервые публикуем русский перевод стихотворения
                Анны-Марии Бродской-Соццани, посвященного ее отцу

          Я сделал этот снимок несколько дней назад в Венеции, на острове Сан-Микеле, острове мертвых, где нашли последнее пристанище Стравинский, Дягилев, Вайль и Бродский. На мраморном надгробии Иосифа Бродского скотчем была приклеена записка: "Привет тебе, Иосиф, из Питера. Прости. Без тебя одиноко. До встречи. В.К.". Кто такой (или такая) "В.К.", я не знаю. Записка намокла, в это время в Венеции шли проливные дожди. Думаю, что теперь ее просто смыло с мрамора плиты.

Я вспомнил о ней только потому, что этот клочок намокшей бумаги, как и множество иных свидетельств, указывают на особенности памяти об этом поэте и человеке. К нему и по сей день относятся как к живому. Каждый - читающий его или помнящий о нем - вступает с ним в диалог, глубоко личный и даже интимный. У каждого из его читателей и друзей - свой Бродский, своя территория общения с ним. Его ближайший друг, славист из Амстердама Кейс Верхейл рассказывал мне: "...Я говорю с ним уже несколько лет подряд. Мы встречаемся минимум раз в неделю. Это происходит в моих снах, повторяющихся с удивительным постоянством. Мы встречаемся не в России, может быть, в Париже, или в Риме, или в Амстердаме... Мы разговариваем. Причем и я, и он знаем, что он умер, что его уже нет. Но это никак не мешает нашей беседе, дело даже не в содержании этих снов. Главное - это сам процесс общения... Когда я просыпаюсь, то прекрасно помню его лицо, его настроение, выражение его глаз, жесты, мимику, я слышу его голос. Но вот о чем мы с ним говорили - не помню. Напрягаю память, пытаюсь уловить какие-то детали разговора, но - тщетно. И я говорю себе: ну ничего, до следующей встречи осталось немного..."

Может быть, таинственный "В.К." - это Верхейл Кейс? Не знаю, да и не это важно в конце концов. Главное - кем и чем остается человек среди живых.

В мае прошлого года во дворе знаменитого питерского дома Мурузи на перекрестке улицы Пестеля и Литейного проспекта собрались его друзья: весь поэтический мир отмечал тогда 75-летие Бродского. Поэт вырос в этом доме и в этом дворе, отсюда он вынужден был уехать навсегда.

Этот двор и этот дом знают все его поклонники и друзья. Но на этот раз сюда пришел человек, который оказался здесь впервые, - его дочь Анна-Мария. Она была его счастьем, он звал ее Нюшей. Его не стало, когда Нюше не исполнилось и трех лет. Ну что она могла запомнить об отце? Конечно, ее окружили журналисты, задавали ей кучу вопросов, в том числе интересовались, что она читала из Бродского. Помню, как она хорошо ответила. Она сказала, что читала немного, что будет и впредь читать понемногу и медленно, чтобы продлить это общение с отцом на всю оставшуюся жизнь. Это ее способ памяти о нем.

Стихотворение Анны-Марии "Моему отцу", которое вы прочтете сегодня, публикуется на русском впервые. Это первый результат ее общения со стихами отца, ожившей памяти о нем. Это и ее первый поэтический ответ на его стихотворение "Моей дочери", обращенное к ней.

Мне остается добавить только, что в переводе стихов помимо известного переводчика и знатока поэзии Бродского Андрея Олеара приняла участие Настя Кузнецова - дочь поэта, постоянно живущая в Питере. В этом же дворе сестры познакомились, обнялись и наплакались. Вот так удивительно продолжается жизнь Иосифа Бродского в сотнях, а может быть и тысячах жизней тех, кто его любит и читает.

TO MY DAUGHTER / МОЕЙ ДОЧЕРИ

Дай мне другую жизнь - и я буду петь
в кафе "Рафаэлла". Или просто сидеть
там же. Хоть шкафом в углу торчать до поры,
если жизнь и Создатель будут не столь щедры.
Всё же, поскольку веку не обойтись
без джаза и кофеина, я принимаю мысль
стоять рассохшись, лет двадцать сквозь пыль и лак
щурясь на свет, расцвет твой и на твои дела.
В общем, учти - я буду рядом. Возможно, это
часть моего отцовства - стать для тебя предметом,
в особенности когда предметы старше тебя и больше,
строгие и молчат: это помнится дольше.
Так что люби их, даже зная о них немного, -
пусть призраком-силуэтом, вещью, что можно трогать,
вместе с никчёмным скарбом, что оставляю здесь я
на языке, нам общем, в сих неуклюжих песнях.

                Иосиф Бродский, 1994
                Перевод Андрея Олеара

***

TO MY FATHER / МОЕМУ ОТЦУ

Касаюсь запотевшего стекла,
и тень в ночи за краткий миг тепла
вдруг сделается ближе, дрогнет нить...
Воображенье? Может быть...
Ты поплотнее запахнул пальто,
бренча в кармане рифмами, зато
покой обрёл на дальних берегах.
Как там дышать? Там страшно? Этот страх
неведом мне сейчас, раз жизнь - дары,
паденья, взлёты, правила игры,
но с той, застывшей, стороны стекла
ты ждёшь, я чувствую. И я к тебе пришла.
Вся память - голоса внутри и вне -
тобою откликается во мне.
Звонок последний в колледже звенит,
но ты не здесь, ты там, где твой гранит.
Тоски, любви и голоса во мгле
мне никогда не хватит на земле.

                Анна-Мария Бродская, 2015

                Перевод Анастасии Кузнецовой
                и Андрея Олеара


               
                25 марта 2021-го года.