Иноходец. Аллегория

Свалена рухлядь в углу, со сбруей, давно всем не нужной,
с изъеденной молью подпругой, оборвано ржавое стремя,
был жеребец - иноходец, но сильно уже постарел, и просто от жизни устал,
верно пора на покой, и лошадь поставили в стойло, сено подносят всегда,
в корыте и свежее пойло.

Жизни закончилось время, дыхание очень натужно,
всё меньше, и меньше днём света, тянет серебряной нитью,
светлую душу во мглу, был жеребец молодой, в нём лишь благородство кипело,
не знал он коварства, и лени - поили студёной водой,
но старость, но старость, но старость, очень всесильная сущность,
иссушит могучее тело, и ставит ведь всех на колени,
(не может сей факт объяснить, всех Академий научность)
ненужную старую лошадь, на днях уведут на убой.   

Я же скажу без прелюдий: все лошади мало живут,  и все, даже умные люди,
мы мало живущее племя, жизнь промелькнула кометой,
старость приблизилась тихо, стала нам лучшей подругой,
но сердце, но сердце моё,  раньше стучало упруго, сейчас с перебоем стучит,
осень мелькнула незримо, зима накрывает нас хладом, упала с куста облепиха,
жизнь как Восточный экспресс, быстро проносится мимо, шум пролетающей жизни,
в воздухе долго звучит, стуком из стали колёс.

Тоска, когда смотришь на это, мы ведь над бездной уже, стоим на крутом берегу,
в старости грустное время, мы не живём - доживаем, ягода мёрзнет в снегу,
это плохая примета, к тризне готовиться надо,
пока что лишь я не готов, в сердце любовь берегу - звон возбуждает подков.
 
Смехом злорадствуют черти - мелкий зловредный народец,
я часто ночами их слышу, но я уже встал в своё стойло,
лишь берегу свою душу,  можно и в стойле дожить, есть крыша, и кормят терпимо,
только обычная жизнь, быстро проносится мимо, я снова готов побежать,
желание бежать не терпимо, да не пускает узда, душа моя знает о том,
что я был всегда иноходец, и с неба давно покатилась, моя становая звезда.