Сказание о российском иеромонахе Серафиме

Жил в Курске Исидор Мошнин, имел завод кирпичный,
И, как подрядчик, возводил дома и церкви лично.
Он честным был всегда купцом, усердным – к храмам Божьим,
Был телом статен, мил лицом. (Сын Прохор рос похожим).
Недолог жизненный был путь купца, как человека.
Он, не достроив храм, почил, в средине 18 века.
Агафия, жена его, сынов двоих взрастила.
Хоть было очень нелегко, но силы находила,
Чтоб Сергиев достроить храм, чтоб помогать сиротам,
Невестам нищим, беднякам, калекам, да и вдовам.
Боголюбивою слыла, и доброй, умной мамой,
Бывало, ночи не спала, до ранней зорьки самой.
Пережила немало бед, от боли сжав ладони,
Сын младший Прохор, семи лет, свалился с колокольни.
Он чудом был тогда спасён – был Промысел то Божий!
Болезнью в десять лет сражён, но исцелён был всё же.
Во сне тогда к нему пришла добрейшая из добрых,
Чтоб ободрилась вмиг душа, и стал здоров он чтобы.
— Избранник Божий! — люд шептал, когда, моляся в храме,
Иконы Прохор целовал, в рубахе домотканой.
Подростком, прилепясь душой к юродивому в Курске,
Мечтою воспылал одной – монахом будет русским.
И маме поклонившись в ноги, и попросив прощения,
Отправился он в путь-дороги, с её благословения.

Оставив мир, вступил на путь он иноческой жизни.
Кто мог его в том упрекнуть, из дальних или близких?
Пешком шёл, с посохом в руке, с пятью купцами, Прохор.
До Киева шли налегке, к Печёрской лавре долго.
Нелёгок путь и труден был, хоть дело было летом,
К обители, где старец жил, все шесть шли за советом.
И прозорливый Досифей в Саровскую пустынь
Направил Прохора скорей:
— Там, сын, твой монастырь!
Живут твои там земляки, средь них отец Пахомий.
В святыне той свои деньки ты провести изволишь.
Благочестивый там народ, и службы благочинные!
Такой вот вышел поворот, в те времена старинные.

Послушником там Прохор стал у иеромонаха.
Отец Иосиф полюбил того юнца, аж плакал,
Был юношей тем умилён, в нём кроткий нрав был, скромность,
При этом замечались в нём старанье и покорность.
Он в кельи службу свою нёс, с усердием, как странник,
К тому ж, учил его всерьёз столярных дел наставник.
Стал вскоре Прохор вырезать кресты из кипариса,
А с братию стал лес сплавлять, возить дрова из леса.

Земная жизнь не без греха, все искусимы бесом,
Впадал в унынье иногда и Прохор, если честно.
К уединению рвалась душа его, к молитве.
Лишь, намолившись в лесу, всласть, он вновь спешил в обитель,
Где, старцам подражая, во все богослужения,
Глаза вниз опуская, молился в напряжении.
Внимал всё, что читалось, с благоговением слушал,
Хоть чувствовал усталость, он очень мало кушал:
Он не спешил к обеду, не о еде он мыслил,
Воздерживался в среду и в пятницу от пищи.

Когда однажды занемог, опухли его ноги, лишь уповал:
— Поможет Бог! Он – врач телес убогих! —
просил лишь только об одном у старца, у Иосифа,
— Мне б причаститься Святых Тайн! — едва сказал, вполголоса.
И вновь небесным врачеством, Самой Девы Марии,
Был Прохор вскоре исцелён, без докторских усилий.

В послушниках был восемь лет, затем лишь в иноки пострижен,
Став Серафимом, тот аскет, казалось, стал и ростом выше.
И вскоре он – иеродиакон, силён стал, крепок и ретив,
Он в Алтаре Господнем наводил порядок, после усиленных и продолжительных молитв.
Отец Пахомий к нему привязался, он без него не начинал и службы,
Когда со старцами в поездки отправлялся, и Серафима брал с собой – в знак дружбы.

В Дивеево в то время умирала мать настоятельница – старица Агафья,
И перед смертью она умоляла, чтобы сестёр не оставляли братья:
— Уж попещись, Пахомий, о сестричках! Не оставляй послушниц, не покинь!
Им нелегко придётся, горемычным, неопытным жить, без меня, одним!
— По силе попечением займусь, но я уж стар! — Пахомий ей ответил,
— Вот Серафим займётся этим пусть, он молод, поживёт ещё на свете!
Агафия Семёновна просить об этом принялась и Серафима.
И он ответил:
— Если буду жить, то, с Божьей помощью, искра неугасима!
Так подвигами Серафим стал выше братий, в 34 – иеромонах.
Тогда Исаия, новый настоятель, его в пустыню отпустил вдруг, на свой страх.

В подвижничестве Серафим все дни молился, но и в пустынке его люд не покидал,
Он внешне очень сильно изменился, и лишь убогую одежду надевал:
Носил вериги на плечах своих обоих, железный пояс с себя тоже не снимал,
Вдруг стало его очень беспокоить, что женщин в своей келье принимал.
Он понимал, что это – к осуждению – среди мирян, монахов, … мол, соблазн,
И стал молить у Бога он знамение, склонились ветки, точно был там ураган.
И понял он, что Господу угодно, чтоб больше жёны не входили на Афон,
Не приближались бы к горе его свободно, когда в уединении был он.
С тех пор, наедине с самим собою, уж старец Серафимушка молился,
Читал, колол дрова, работал и с землёю – сажал на грядках лук и, как всегда, постился.

А в воскресения спешил он в храм на службу, в обители брал, на неделю себе, хлеба.
С пустынными зверями водил дружбу, и с птичками, что опускались к нему с неба.
Лишь иногда саровские монахи, чтоб получить совет иль наставление,
Шли к Серафиму за его словами, за тем, чтоб дал он им благословение.

Заметив в старце аскетизм и доброту, сам дьявол «против» выступал не раз:
То, будто звери громко выли на ветру, то в дверь ломился кто-то, выбив косяк враз.
То – будто келья рассыпалась на куски, и лезли в неё страшные создания,
С дичайшим рёвом, словно червяки. То виделся мертвец, восстав из гроба, в назидание.
То духи злобы поднимали старца вверх, потом, оттуда, сбрасывали вниз.
При всём при этом раздавался дикий смех, мол, хватит, старец, полно, … не молись!
Но Серафим не сдался, не сбежал, пустыню не покинул он скорей,
Архимадритом даже стать не пожелал. Тогда-то дьявол и послал тех злых людей.
Его избили трое из крестьян, да так избили, что лилась кровь из ушей,
Потом связали, бросили в бурьян, в надежде в келье отыскать среди вещей:
Несметные богатства – деньги, камни. Но в домике сыром нашли те парни,
Лишь пять картофелин с сухою коркой хлеба, икону с книгою, да в крыше дырку в небо.
Злодеи в ужасе бежали со всех ног от места злодеяния их прытко,
А Серафим с земли подняться смог, когда молился, на лице была улыбка.
Он Господа просил простить убийц, и рад тому был, что невинно пострадал,
К обители побрёл, не чуя мышц, в крови, беззубый, синь – как баклажан.
В монастыре, увидев Серафима, все ужаснулись – столько было ран,
Кровь запеклась, и волосы все слиплись, шатался старец, будто он был пьян.
Когда приехали в обитель ту врачи и осмотрели старца, были в шоке:
— Как смог он выжить? Что за палачи переломали ему рёбра, череп, ноги?
Во сне явилась к Серафиму вновь Сама Небесная Царица, Богоматерь.
— Он рода Нашего! — сказала, — В нём – любовь!
Что вы тут трудитесь возле его кровати?

Настолько вера в нём была крепка, очнувшись, старец отказался от советов,
От помощи врачебной навсегда, без всяких на то веских аргументов.
Он вновь поправился. Злодеев тех поймали, но Серафим просил их отпустить.
— В противном случае, — сказал, все услыхали, — Я удалюсь в другое место жить!

Сам Божий гнев настигнул тех «скитальцев», спалив дома их.
Серафим стал молчалив.
В слезах раскаялись разбойники пред старцем, прося прощенья и святых его молитв.

Через полгода старец вновь вернулся в свою пустыньку, взяв обет молчанья.
В глухом лесу на камне он молился, усилив этим все свои страданья.
Согбенный, и с опухшими ногами, он в монастырь, по предложенью, возвратился.
И стал затворником. Теперь уже часами в своей убогой кельи он молился.
Из дуба цельного он изготовил себе гроб, в сенях, пред келью, его на пол водрузил,
Не забывал о смертном часе каждый чтоб, кто ненароком мимо кельи проходил.

Прошло ещё пять лет и, по велению свыше, стал Серафим вести приём всех прихожан.
Мирян богатых принимал, а чаще – нищих, в грехах раскаявшихся христиан.
Стал старец прозорлив, людей лечил молитвой,
Благословлял, всех целовал, любя, был добр и ласков, и, с душою чистой,
Всем говорил так:
— Радость ты моя!

Дивеевских сестёр он чтил особо, жалея, помогал им так, как мог,
Их услаждал беседами подолгу, и приходил, беседуя, в восторг.
Вот так и прожил отче жизнь свою земную, в смирении, святости, с молитвой на устах,
И не желал судьбу себе иную земли российской иеромонах!

(24.  03. 2021 г.)