В час горя и муки...

В час горя и муки
Смешно и наивно
Лечить мировую чуму.
Но чистые звуки
Имперского гимна
Летят, умирая, во тьму,
И тонкие руки
Пленительно–дивно
Наш гимн посылают Тому,
Чей мир потерялся,
Как медная гривна,
Распался
В крови и дыму.

Павел Александрович фон ОЛЬБРИХ
(1900 – 1981)

ГИМН
рассказ–воспоминание

В семнадцатом году пробираясь из Москвы, я застрял в Екатеринбурге. В Сочельник меня как пианиста вызвали в областной совет и, не спросив моего согласия, объявили, что я должен вечером выступать в театре на концерте для солдат. Я наивно пробовал протестовать, но услышав резкий приказ, молча кивнул головой в знак согласия.

В этот момент в кабинет вошла молодая женщина в сопровождении солдата. Меня поразила красота её лица. В России так много красивых женщин, но она была красива особенной красотой. В лице прекрасны были глаза. Черты лица говорили о присутствии в ней татарской крови. Я слышал её тягучую речь: "Я играть не буду, сегодня сочельник, и я хочу провести его в кругу семьи". Комиссар, несколько минут тому назад говоривший со мной, резко оборвал её: "Вы должны понять, что мы не спрашиваем Вашего согласия, а приказываем Вам". Я, не слыша её ответа, вышел... Стало противно от сознания своей беспомощности...

Наступил вечер. Пошёл снег, и к девяти часам разыгралась метель. С трудом, замёрзший, я добрался до театра... Он оказался до отказа набитым солдатами и теми, кого волна революции подняла на свой гребень. В огромном зале стоял невообразимый шум, и он заставлял особенно ясно сознавать свою ничтожность среди толпы. Моё выступление было во втором отделении, я пробрался в зал и забился в угол около сцены.

Звонки... Поднялся занавес... На сцене, среди лесной декорации, стоял рояль и маленький столик, закрытый красной материей. Через минуту у стола появился оратор, встреченный залом оглушительными аплодисментами. Оратор красочно говорил о великом будущем страны и революции. Когда он закончил свою речь, зал буквально сотрясался от громового ура. И вот следом за ним на сцену вышла та женщина, которую я видел утром в совете.

В чёрном платье, высокая, стройная, она как–то нехотя подошла к роялю. Поражала естественность и простота её движений. Зал вновь заревел тысячами глоток, выкрикивая названия вещей, которые они, хозяева настоящего положения, хотели бы слышать. Женщина повернула своё лицо к толпе и подняла руку. Зал затих. И в каждом углу зала ясно прозвучали её слова:

– Сейчас вы услышите то, что недавно было для вас самым дорогим.

Дикие крики восторга и аплодисменты покрыли её слова. Она села к роялю, пробежала по клавишам левой рукой, и раздался первый аккорд. Я никогда не забуду этого аккорда, от него у меня захватило дыхание. При мёртвой тишине раздался аккорд русского Императорского гимна. Она играла гимн, как может играть художник–фанатик. Толпа, поражённая, не могла прийти в себя.

Гордые звуки гимна звучали. Казалось, они рвали в клочья душу игравшей, колотились в каменные своды зала, молотками стучали по сознанию толпы, заползая под суконные гимнастёрки, в солдатские души. В эти минуты прошлое великой страны смотрело в глаза настоящего. Период Империи, уходя в историю, отдавал салют.

И когда она, закончив гимн, снова взяла его начальный аккорд, из первых рядов грянул выстрел. Я видел, как игравшая вскочила, судорожно схватилась за грудь, покачнулась, упёрлась руками в клавиши, крикнувшие испуганно бессвязными звуками. Толпа свистела и злобно орала, а раненая выпрямилась, повернувшись лицом к залу, вскинув головой, громко, вызывающе засмеялась, вновь села на стул и заиграла оборванную выстрелом мелодию.

Нет слов передать, что творилось в зале театра... Но вот она закончила гимн. Встала с искаженным от боли лицом, закрыла его руками, а когда отняла их, то на левой щеке остались кровяные отпечатки пальцев. Встала и пошла твёрдой походкой со сцены в толпу, по доскам, положенным в зал, через оркестр, держась левой рукой за грудь. Она шла среди толпы, теперь притихшей и уступающей ей дорогу, узким коридором к выходу. Толпа, заворожённая смелостью женщины, следовала за ней. Она вышла на улицу и ушла в белую мглу снежной метели...

На другой день я уехал из города, не хотел узнавать, что сталось с ней, я боялся услышать о её смерти. Мне хотелось верить, что она будет жить".

(Автор рассказа – представитель Восточной ветви Русской эмиграции, музыкант, доброволец Белой Армии, Павел Александрович фон Ольбрих, писавший под псевдонимом Павел Северный).
 ____________
 * Иллюстрация:
    неизвестная русская дама,
    снимок начала ХХ века (современная колоризация).