7. День победы! Москва

Пассажирский поезд от Абези до Москвы шёл неделю. В поезде были только плацкартные и общие вагоны. Мы ехали в плацкартном вагоне, занимая нижнюю и верхнюю полки (конечно, не боковые) в середине вагона. Соседями были, кажется, два мужчины. Мы ехали, я смотрела в окно на ещё заснеженную тундру. Пообедали, поужинали, мама почитала мне вслух, постелила постель на нижней полке и велела спать, сама она забралась на верхнюю полку и устроилась с книжкой. Соседи тоже улеглись на свои полки и верхний свет выключили.
Я быстро уснула под стук колес, но проснулась среди ночи от того, что меня кто-то прижал к стенке. Я открыла глаза. Горел яркий свет, и было очень шумно. Мама сидела на моей полке, прижав меня к стене, кто-то ещё сидел на моей полке в ногах, на противоположной полке сидели три или четыре человека и все громко и весело разговаривали и чокались стаканами, на столе было много еды. Я возмутилась: «С чего это вы среди ночи едите, спать не даёте!» Мама мне радостно ответила: «Победа, доченька, победа, война закончилась! А ты повернись к стеночке, закрой уши одеялом и поспи ещё».
 Утром приехали в Печёру. В вагон зашёл военный и подошёл к маме. Он представился и сказал, что руководство Печорского отделения приглашает нас на празднование Дня Победы и что у мамы будет возможность поговорить с мужем по телефону. Мама быстро собрала вещи (их было немного), военный взял наши чемоданы и пошёл к выходу из вагона, мы за ним.
В кабинете начальника мама поговорила по телефону с папой. Она плакала, наверное, от радости. Закончив разговор по телефону, мама поцеловала меня в щёку и сказала, что папа велел ей это сделать. Нас напоили чаем с бутербродами, и мы на машине поехали на митинг. Митинг походил на большой площади, день выдался солнечный,  довольно теплый, гораздо теплей, чем в Абези, когда мы оттуда выезжали. Было шумно, много выступлений с трибуны, люди плакали, смеялись и обнимали друг друга. Потом мы пошли на банкет. В большом помещении был накрыт очень длинный стол. За столом сидели, наверное, часа два или дольше – речи, тосты (за Сталина, за Родину, за Победу…). Чем всех угощали, я не помню, но помню, что было вкусно.
Ближе к вечеру, нас на машине отвезли на вокзал и посадили в поезд. Мы поехали дальше. Постепенно менялся вид из окна. Снега скоро не стало, появились островки зелени. Москва встретила нас почти летним теплом.
Остановились мы у бабушки Фроси на Большой Якиманке (дом 50). Это массивный кирпичный пятиэтажный дом, который представлял собой прямоугольник с двором-колодцем. Во двор входили с улицы через широкую арку, вход в подъезды был со двора. На заасфальтированном дворе не росло ни единой травинки. Сейчас этого дома уже давно нет.
Бабушка жила в небольшой комнате (10-12 кв. метров) в большой коммунальной квартире на четвёртом, мне кажется, этаже. квартира состояла из шести комнат с двумя большими холлами, ванной комнаты, туалета и большой кухни. В кухне было две газовые плиты (конфорки были строго распределены между жильцами) и много небольших кухонных столов с дверцами  (у каждой семьи свой стол),  раковина с краном, из которого текла только холодная вода. В ванной комнате стоял титан, который топили дровами. В кухне была дверь на чёрную лестницу, узкую и мрачную, в отличии от парадной лестницы, светлой и широкой, с гладкими перилами. Мне очень нравилось, когда не видит мама, спускаться вниз верхом по этим перилам.
У бабушки в это время жила внучка Галя, дочка тёти Шуры. Гале ещё не было и пяти лет (в сентябре исполнилось). В комнате  стояла кровать, чёрный диван, обеденный стол, небольшой шкаф для одежды, массивный дубовый буфет и несколько венских стульев. Мы с мамой спали вдвоём на кровати, бабушка с Галей на диване. Я не помню, что бы это казалось тесным или неудобным.
В Москве было ещё голодно, продукты отпускались по карточкам. Галя по-детски вначале испугалась нашего появления и спросила у бабушки: «Бабушка, а они не съедят наше суфле?» Это, что-то жидкое и сладкое, что вместо молока выдавали на детскую продуктовую карточку. Бабушка её успокоила.  Мама привезла с собой какие-то продукты, для отоваривания наших карточек её прикрепили  к спецмагазину, кое-что мама подкупала в коммерческом магазине, так что питались мы все нормально. И мороженое мне и Гале мама часто покупала.
Окно бабушкиной комнаты выходило во двор церкви Ивана Воина. Церковь была действующей, огороженной со всех сторон кирпичным забором, в котором, впрочем, кое-где были проломы.  Церковный двор представлял собой большую зелёную лужайку с дорожкой от ворот к церковному входу. В углу двора стоял маленький одноэтажный, деревянный домик, в котором жил священник с семьёй. К этому домику примыкал свой крошечный дворик с калитками и в церковный двор и на  улицу Якиманку.
Если из квартиры, где жила бабушка, спуститься по чёрной лестнице, пройти несколько метров мимо помойки в пролом церковного забора, то сразу попадаешь к церковный двор, не выходя на улицу. Мы с Галей часто пользовались чёрной лестницей, когда шли гулять на церковный двор, а ходили мы туда практически каждый день.
В конце июня в Москве был Парад Победы. День был не солнечный. Мы – мама, Галя и я, отправились по Большой Якиманке пешком в сторону центра и остановились на мосту через Москву реку, недалеко от кинотеатра «Ударник». Там собралось довольно много людей. Мы стояли у самых перил, и нам было хорошо видно, как двигалась вдоль набережной военная техника, только что прошедшая по Красной Площади. Все громко кричали «Ура!», и мы тоже. Вечером гремел и сверкал праздничный салют. Мы смотрели салют из окна бабушкиной комнаты, было всё очень хорошо видно, зрелище –  потрясающее.  Это был первый в моей жизни праздничный салют, который я видела.   
Мама каждое утро, кроме воскресенья уезжала в институт повышения квалификации. Возвращалась она часиков в шесть вечера, если не заезжала в магазин за продуктами. Бабушка убиралась в комнате, готовила обед и ужин, а мы с Галей отправлялись гулять на церковный двор. Нам строго настрого было запрещено ходить куда-то ещё. Но, дети есть дети. Кроме нас, на церковном дворе гуляли и другие дети, в основном девочки. Мы вместе играли в куклы, в мячик, в классики. Были и какие-то другие игры. Я подружилась с девочкой Кирой, дочкой священника, моей ровесницей, она тоже перешла во второй класс и жила в том самом маленьком домике, который стоял в углу церковного двора. Кира много раз уговаривала меня зайти в церковь. Один раз я согласилась. В церкви было красиво. Но, когда Кира подошла к иконе и приложилась к ней губами, предложив то же самое сделать мне, я чего-то испугалась и убежала. Больше Кира меня в церковь не звала, но мы с ней продолжали дружить, она была доброй, спокойной девочкой. Иногда мы нарушали запреты взрослых и через один из проломов в церковном заборе выходили на территорию других дворов. Там, внутри квартала стояли большие и маленькие дома. Вместо некоторых домов ещё оставались руины-развалины – следы бомбёжек 41-42 годов. Нам нравилось лазить по этим развалинам, мы не думали, что это опасно во многих отношениях. Слава Богу, ни с кем ничего плохого не случилось.
Вечерами часто мы с мамой и Галей в будние дни ходили в Парк культуры (имени Горького). Это было минут 10-15 ходьбы от дома. Мама покупала нам мороженое, мы гуляли по аллеям, любовались цветами, катались на каруселях, любили заходить в комнату смеха, где были разные кривые зеркала. Почти каждое воскресенье мы куда-нибудь ездили: в зоопарк, в ботанический сад, в Измайловский парк, в Сокольники, на Воробьёвы горы, катались несколько раз на речном трамвайчике. Иногда и бабушка соглашалась с нами поехать, по крайней мере, я помню, что в зоопарке и на Воробьёвых горах она с нами была. Всё было очень интересно. Мне очень понравились разные животные в зоопарке, я была потрясена видом тропических растений в оранжереях ботанического сада и т.д.
 Время маминой учёбы прошло быстро. Мама успешно сдала экзамены, и во второй половине августа мы с мамой вернулись в Абезь.