Пусть курский соловей притухнет в мае

Пусть курский соловей притухнет в мае,
объединяясь с кучей воробьёв.
Вопросов нет, проблем не замечаю,
хоть потребляю явно не своё.

Где лист капустный в лагерной баланде,
изюминка строки в белиберде,
иголка в стоге, лирика в балладе, –
бессмертный облик в выжитой среде?!

Стереотип извечный светит мраку
как воплощенье силы и добра
выталкиваясь пафосом из страха
и верности забитого раба.

До нар добраться, тяжко отработав,
и провалиться в невесомый сон,
и нет проблем, тем более заботы
о «никогда когда-нибудь потом».

Хватает свары и в «своём бараке».
Под прессом обстоятельств даже зло,
шерстя добро, работает во благо:
мир праху жертв, которым так «везло»!

Любви, надежды, веры перегаром
разит с предощущением беды,
бесчинствует террор правопорядка,
свирепствует «отрава правоты»!

Расчёс до крови, спор до зверской драки,
рассудок, уводящий в беспредел
абсурда в смысле к «точке невозврата»,
а там уже «прыжок, и я в уме»!

Научат ортодоксов прогрессисты,
как заданные сроки ускорять
и становиться признанным артистом,
чтоб самого себя изображать.

Кем ни был бы в России говорящий,
он неизменно больше хоть кого.
«Никто не больше никого», - обрящешь,
чем пафосный стреножить «закидон».

И смех, и грех, эмоции сплошные,
как оживём, сгорая со стыда
за то, что лично с гордостью творили,
со всеми в результате пострадав!

«Шерше ля фам», за каждой байкой в спайке
найдётся почитатель или друг,
как отражатель, потребитель пайки
почти живой, не взятый на испуг.

Так плоти притяженье теплокровной
по самой безошибочной прямой
в движение приводит весь клоповник.
Приливы и отливы под луной.