О покойниках и правящих полковниках или хорошо...

Мудрые древние римляне были большие законники. Их уголовный и гражданский кодексы легли в основу таких же современных кодексов. Даже такие слова, как «юстиция», «юрист», «юридический» происходят от латинского слова «юс» (в родительном падеже – «юрис»), то есть «право». И даже нелюбимое властями СССР и современной России понятие «презумпция невиновности» – это латинское «praesumptio innocentiae», основной принцип которой гласит: «Бремя доказывания уголовной вины лежит на обвинителе». У нас обвиняемый в высших интересах государства должен пытаться сам доказать свою невиновность, но лучше не пытаться, а «сознаться», иначе будут пытать. Не пытали политических только при Хрущёве и последующих «цезарях». Сейчас в этом отношении вернулись к методам славных сталинских чекистов.

Но от римлян нам достались не только юридические понятия, но и житейские. «Dura lex, sed lex» – «Закон суров, но это – закон». И особенно усвоенное нашим народом как руководство к поведению, заимствованное римлянами от греков изречение «De mortuis aut bene, aut nihil» – «О мёртвых или хорошо, или ничего». Боялись храбрые древние, что оскорблённый плохим словом дух покойника придёт ночью к оскорбителю и утащит его в Элизиум – Царство Мёртвых!..

Но в России с самых давних времён надо было говорить или хорошо, или ничего и о живых в ранге покойников, то есть о поставленных Богом Хозяевах Земли Русской – царях, генсекретарях и покойн… пардон, полковниках, в должности поднимателей России с коленных чашечек – её президентов. Однако далеко не всегда можно было ничего о них не говорить. Представьте себе, что на собрании здорового советского коллектива в сталинские времена парторг вскочил бы и закричал: «Товарищи! Да здравствует вождь и учитель всего прогрессивного человечества дорогой товарищ Сталин!» Тут бы вроде все вскочили бы и заблеяли: «Ур-ра! Ур-р-ра!» То есть сказали бы о живом покойнике-упыре хорошо, и тут бы все обнаружили, что один только товари… нет, уже «гражданин» Петров продолжает молча сидеть!.. Где бы он уже в этот же день сидел бы?! Вот то-то и оно! Да и при Хрущёве и Брежневе это был бы скандал с гражданином Петровым: увольнение, выселение, слежка и там и тюремка по какому-нибудь другому «поводу». Так что власть надо только хвалить, если ты патриот. Ты о ней – только хорошо, и она тебе – только хорошо. А иначе в конце концов станешь покойником, о котором – плохо или ничего.

А вот некто Навальный, хоть и юрист, этого не понял и стал говорить о живом покой… то-бишь полковнике в ранге спасителя России, только нехорошо. И дело не в том, правду он говорил или нет. Человек такого чина, как президент, стоит выше такого понятия, применимого к обычным смертным, как «правда». У него вместо неё ему лишь данное Фортуной Право творить, что вздумается. Как говорится, казнить или миловать. Но лучше ни то, ни другое, а сажать в тюрьму, где покойникам позавидуешь!  И поэтому как гуманист главный в стране Полковник отправил (не своими руками, конечно) нехорошего насмешника Навального в концла… извините в исТРАВИТЕЛЬНО-трудовой лагерь № 2 ОБЩЕГО РЕЖИМА в городе Покров Владимирской области ПОКА на 2 года и 8 месяцев.

Когда я прочитал, что Навальный угодил на ОБЩИЙ РЕЖИМ, я как бывший политзаключённый, сидевший на СТРОГОМ РЕЖИМЕ (иного политическим в СССР не давали даже при первой посадке), понял, что потрясателю основ государства жуликов и воров (это Навальный так про государство сказал, а я – ничего!) жутко повезло: в лагерях с содержанием зеков на общем режиме в СССР была у них неплохая жизнь, да и в какой-то степени теперь. Впрочем, мы точно знаем из самого недавнего прошлого, какие условия были на общем режиме у двух осужденных на очень небольшие сроки с отбыванием наказания в белгородском лагере общего режима футболистов Мамаева и Кокорина, жестоко избивших, будучи в пьяном виде (а это отягчающее обстоятельство!), сначала одного, а потом в другом месте двоих человек. Причём избиения происходили в общественных местах, во втором - с использованием стула как оружия, что является признаком ЗЛОСТНОГО (а не простого), более строго наказуемого хулиганства. Они сидели на таком же "общаке", как и в СССР, где было во всех отношениях вольготно, и они даже играли там в футбольной команде, получали в обильном количестве продуктовые посылки, испытывали благоволение администрации и были освобождены досрочно к удовольствию "гуманной" общественности любителей футбола.

Так как я сам на общем режиме не сидел, а знаю о нём по рассказам зеков, которые сидели на общем режиме за мелкие уголовные преступления, а во второй раз за мат в адрес Хрущёва были отправлены к нам на строгач как политические за подрыв Советской власти, то я знал об условиях содержания зеков на общем режиме с их слов. Для уголовников общий режим – это было раздолье. Там не было ограничения в получении пищевых посылок, допускались частые свидания с родными в доме свиданий, в том числе и «личные» (на три для зек мог остаться в отдельной комнате с постелью, готовить пищу на общей для находящихся «на свиданке» зеков кухне из продуктов, привезённых женой или родственником. В лагерной столовой неплохо кормили. За хорошее поведение и ударный труд могли через выездной суд сократить срок заключения, внутри лагеря был магазин, где на определённую безналичную сумму раз в месяц зек мог купить кое-какие продукты. Были там и баня, и библиотека, и клуб-столовая.

А у нас на строгаче был ряд ограничений, особенно в пище. Когда я туда прибыл по этапу, весёлый старшина-надзиратель на вахте постриг меня машинкой, хлопнул ладонями слегка по бокам (это он так меня «обыскал», потому что я внушал доверие всем: от надзирателей до бывших гитлеровских карателей, то есть, говоря по-современному, обладал харизмой) и пропустил меня в лагерь.

Никаких звероподобных надзирателей, которые бы избивали всех новоприбывших, как в Покровском лагере № 2 (о чем рассказывали недавно отсидевшие там политики Дмитрий Дёмушкин и Константин Котов), я не встретил. Вообще в СССР подсудимые не сидели в средневековых клетках на суде, как сейчас, а наручников я в советских тюрьмах, тюрьмах и лагерях никогда не видал. Зеки говорили, что они были в карманах у некоторых надзирателей. Впервые я увидел наручники в США, где находился в политэмиграции с 1991 по 2006 годы. Там даже на дряхлую старушку, я видел, девка-полицейская надела наручники. Они у них – знак того, что человек задержан. Именно российские насиль… пардон, силовики, насмотревшись голливудовских порно и боевиков, переняли эту символическую наручниковую акцию у американцев. Но применяют её отнюдь не символически, а как дополнительное средство давления на подследственных и осуждённых. Например, на недавнем суде Алексея Навального, закованного в наручники и заведённого в клетку-«аквариум», «зачем-то» оставили в наручниках, в которых он и провёл судебное заседание, несмотря на протесты его адвоката. А отсидевший своё политзаключённый Константин Котов рассказал, что по его прибытии с этапом в ИК-2 «Покров» и выгрузки из вагонов, всем заключённым велели сесть на корточки, пристегнули к металлическому тросу, и люди оставались в такой позе несколько часов, пока оформляли какие-то их документы
( h t t p s : / / y o u t u . b e / 6 r F L - f D 5 h Y E  , чтобы открыть эту и другие ссылки, удалите лишние пробелы между буквами).

Бывший политзек Дмитрий Дёмушкин так обрисовал пребывание заключённых в «секторе усиленного контроля» в ИК-2, где он провёл восемь (!) месяцев: «Это барачное помещение, отряд № 2 «Ничего нельзя» – так мы его называли. В бараке вы всегда находитесь в стационарном положении, руки у вас всегда за спиной, голова всегда опущена вниз, вы не можете передвигаться, вы не можете беседовать. Либо стоять в этой одной позе, раскачиваться, косить глаза запрещено, нос почесать – с разрешения, либо вы должны сидеть в стационарной позе, ножки вместе, опять же голова наклонена, ручки на коленях в этом случае. Если вы хотите в туалет, то должны спросить разрешения. Никаких книжек на «секторе усиленного контроля» читать нельзя. У вас есть 15 минут в неделю, чтобы написать письмо, у меня 3-4 недели уходило, чтобы его написать. Личного времени у вас никакого нет, посещение храма запрещено, посещение любых мероприятий запрещено, прогулки – на усмотрение активистов, в зависимости от их настроения: их может вообще не быть, а может быть, наоборот, слишком много. Встаёте при появлении активиста любого, а там на пятьдесят пять человек – двадцать активистов, это сотрудничающие с администрацией заключённые, либо получающие зарплату, либо не получающие, но занимающие какую-то должность, и их руками всё это накручивается. Алексея Навального там бить не будут, и меня не били, но ему будет хуже. Попробуйте не разговаривать двое суток, и вы увидите, как будет деформироваться ваша личность. А мне было запрещено разговаривать восемь месяцев, которые я находился в «секторе усиленного контроля». При этом и остальным, кто с вами находится уже в обычном отряде, разговаривать с вами запрещено. Если они нарушат этот запрет, то тут же будут наказаны и отправлены в «сектор усиленного контроля». Попробуйте соблюдать эти нелепые правила, когда вас заставляют по восемь часов стоять, у вас отекают ноги, по этой причине даже соль мы не использовали в столовой, чтобы не усугублять это положение. Всё на бегу, вы всё время куда-то опаздываете, у вас нет ни на что времени, вообще нет свободного времени, вы постоянно либо куда-то бегаете, либо стоите». ( h t t p s : / / y o u t u . b e / N w k P S C q D g q Y ? t = 1 0 1 2   )

Константин Котов повествует: «В карантине вам запрещается с кем-то разговаривать. Причём этот запрет не получается каким-то образом обойти. Даже ночью, если ты начнёшь шептаться со своим соседом по кровати, тебя прервут, потому что даже ночью ты под контролем этих осуждённых – дневальных, есть специальный ночной дневальный, который не спит, который ходит по помещению и контролирует, что ты делаешь». ( h t t p s : / / y o u t u . b e / 6 r F L - f D 5 h Y E ? t = 6 4 4  )

Во время перестройки, когда стали публиковаться жуткие подробности о сталинском терроре, стало известно, что следователи применяли такую пытку: заставляли подследственного стоять по многу часов в неподвижной позе – так поступили и с великим советским биологом Николаем Ивановичем Вавиловым, умершим в саратовской тюрьме. По свидетельству его сокамерников, он после суточных допросов приходил с распухшими ногами, ложился на нары и поднимал ноги кверху, чтобы хоть немного уменьшить отёк…

В СССР меня в лагере № 7 строгого режима Дубровлага в 1963-65 годах никто не выстраивал и не требовал опустить голову и молчать. Никаких нашивок с именами или номерами у зеков на робах не было. После того, как я, пройдя вахту, оказался в лагере, потоптавшись на месте, я подошёл к какому-то зеку и спросил, куда мне идти. Он оказался немцем-фашистом из числа советских граждан, служивших Рейху (у всех, кто сидел «за войну» был один срок: 25 лет). Оказалось, что это  мой «бугор» (бригадир). Он сказал, в какой мне идти отряд, в какой барак.

На тогдашнем строгом режиме зеки как раз в воскресенье свободно расхаживали по зоне и занимались, кто чем хотел. Как бывший солдат я увидел, что лагерь – это копия войсковой части Советской армии. Только вместо небольшого забора лагерь обнесён частоколом высотою в 3-4 метра, а перед частоколом тянется «запретка» – запретная зона. Это полоса земли, шириной метра в четыре, проборонённая, как государственная граница, чтобы любые следы сразу были бы замечены, а от самой зоны запретка отделена колючей проволокой, натянутой по горизонтали на колья высотой метра полтора. Если кто-то перепрыгивал в запретку, часовой на вышке (а они были расположены вокруг лагеря вдоль частокола на расстоянии метров 25-30 одна от другой) без предупреждения открывал смертельный огонь из автомата АК. При мне в 1963 и в 1964 годах соответственно были застрелены два зека. Вообще, часовой должен был сделать сперва предупредительный выстрел. Он его делал, но через секунду стрелял. Почему? Жажда крови? Нет. Просто за убийство беглеца часовой получал благодарность и отпуск к родимой матушке на десять дней, не считая дороги. На деревне он, конечно, хвалился девкам, что убил опасного диверсанта на границе. И родимая-то радовалась!..

Бараки были копиями наших солдатских казарм. В общем зале – двухэтажные железные койки с нормальными постелями, в прихожей – каптёрка для хранения вещей и комната отдыха, которая в армии называлась Ленкомнатой. Между бараками и вдоль всей запретки тянулись деревянные тротуары. Гулять повсюду можно было лишь до отбоя. За нарушение этого правила менты могли замести и в ШИЗО (штрафной изолятор). Повсюду, как в армии, были разбиты цветочные клумбы. Там же была санчасть и «штаб» – кабинеты начальства.  В другом месте был магазин. В нём на пять безналичных рублей в месяц можно было купить отвратительный комбижир неизвестного происхождения (я его не брал), чёрный, как совесть изобретателя этих лагерей, хлеб (кирпичик), солёная селёдка (не переношу с детства) и кошмарные консервированные вместе со шкуркой мандарины. Дорогие. Подсолнечного масла не было.

И столовая ничем не отличалась внешне от армейской. Но из кухни исходила вонь, к которой я за два года не привык. В качестве «щей» подавали варево из внешних вялых и грязных листьев капусты. Остальной, чистый кочан съедал неизвестно кто. На второе давали кашу из крупы-сечки. Ни капли хотя бы подсолнечного масла в обоих блюдах не было. Хлеборез выдавал по полбуханки чёрного тягучего хлеба на человека. Иногда был радостный день. Особенно вонючий. К первому давали тухловатую тресковую голову. Кто съедал саму треску, неизвестно. Я зажимал нос и не брал эту голову. Тут подбегал мужичок-северянин и просил разрешения взять эту голову. Я разрешал. Он её тут же разжёвывал, приговаривая: «Трясочки не поешь – сыт не будешь!» На третье – уже в бараке – был в больших баках горячий «чай», а на самом деле слабо разведённый ячменный кофе. Каждый сам себе наливал эту муть.

За такую жратву у каждого зека на строгаче раз в месяц снимали со счёта 13 рублей 90 копеек. А на счёт попадала зарплата зека, которую он получал наличными только при освобождении. Но получал он мало, так как 50% заработанного им забирало МООП (Министерство охраны общественного порядка – так тогда называли МВД). Остряки-зеки шутили, что МООП забирает у нас 50% зарплаты за то, что оно охраняет нас в лагере от гнева советского народа(!). Кормление зеков на строгаче на 13 рублей 90 копеек в месяц – это не произвол начальства, а правило строгого режима. Нарушить его даже доброе начальство не имело права. Однажды оно попыталось это сделать, чтобы истощавшие зеки перевыполняли план (об этом просили представители завода, выпускавшего телевизоры Темп-3), так начальник режима (имеется в лагере такой) заявил начальнику лагеря, что это будет грубейшим нарушением установленного режима. И эта инициатива отпала. А те из читателей, которые в СССР были уже достаточно взрослыми, помнят, что 13 рублей 90 копеек - это ничтожнейшие гроши, на которые непонятно, как жить.

На строгом режиме зек имел право начать получать посылки только по прошествии половины срока, то есть тот, у кого было 25 лет, мог впервые получить посылку после отсидки 12,5 лет. Продуктовая посылка должна была весить не более 5 кг в месяц вместе с упаковкой. Случайное превышение этого веса допускалось на 50 граммов.

Свидания с родственниками давались тоже после отсидки половины срока, один раз в шесть месяцев. На воле в 70-е годы мне в библиотеке случайно попался редкий для граждан журнал «Советская юстиция», из которого я узнал, что свидания стали разрешены уже только один раз в году.

А в ИК № 2 в Покрове на «ОБЩЕМ» режиме, где должно быть четыре свидания в год, ни один заключённый, по свидетельству Дмитрия Дёмушкина, не получил ни одного свидания за полтора года.

Никаким строем ни в столовую, ни на работу мы не ходили. Шли спокойной толпой, бараком. При проходе в рабочую зону, соседнюю с жилой, бугор отдавал надзирателю дощечку с нашим списком, тот устраивал перекличку, кое-кого слегка шмонал и пропускал всех на работу. Работали по восемь часов. Отдых был только в воскресенье. Работали на деревообделочном заводе (мы изготавливали деревянные лакированные корпуса для телевизоров «Темп-3»). Работа была бы сносная, но нормы выработки были раза два с половиной выше, чем у вольнонаёмных жителей Мордовии. Так что философский смысл строгого режима заключался в том, чтобы полуголодным состоянием, да ещё и при пище под стать для свиней, и непосильным трудом подорвать здоровье зека, сократить его жизнь. И всё это на фоне цветочных клумб и чистоты. Кстати, в бане можно было, даже придя одному, мыться и париться каждый день. (А по рассказу Дмитрия Дёмушкина, любой заключённый ИК-2 «Покров» даже в туалет не может пойти один, а с ним обязательно идёт другой осужденный, более низкого «социального статуса», то есть «опущенный».)

Мы, заключённые лагеря № 7 Дубровлага, сидели в читальном зале, сколько хотели в воскресенье, или в будние дни после работы и до отбоя. Певцы занимались пением, был у нас даже один студент консерватории. Молодые на спортивных площадках играли в волейбол и баскетбол. На настоящем футбольном поле четыре команды играли в футбол. Я на воле был вратарём ростовского «Динамо» и отличался бросками, так что меня нахваливали даже мои идейные враги – фашисты и бандеровцы. 

Я дружил с разными зеками и много спорил с ними на политические темы, критиковали власть… Мой друг Лев Шефер как-то сказал мне: «Нигде в Советском Союзе нет такой свободы слова, как в политзаключении!»

Но вот Навальный оказался не на строгом, как когда-то я, а на ОБЩЕМ режиме. В интернете люди, которые недавно вышли из лагеря №2 в Покрове с ТАКИМ режимом, рассказывают жуткие вещи. Лагерь только называется лагерем с общим режимом. Там режим во много раз хуже, чем тот, на котором я сидел. Даже хуже ОСОБОГО режима. Был такой при Хрущёве. Это лагерь-каторга камерного типа. Зеков держали в бараках в КАМЕРАХ, утром выводили с совковыми лопатами грузить камни. Одеты они были не в черные робы, как мы, а в поперечно-полосатые, в отличие от роб зеков в гитлеровских лагерях, где полосы на робах, как всем известно, были вертикальными. Это было плохо. Бесчеловечно. А поперечные полосы в СССР на особом режиме – это хорошо. После работы их загоняли обратно в камеры бараков. Там никто до конца срока не выживал. Поэтому, когда зек становился «доходягой», медленно умирал, медицинская комиссия рекомендовала перевести его «на курорт» к нам на строгач. Суд соглашался, и человек у нас возвращался к жизни, к солнышку.

Что же касается ИК № 2 в Покрове, то имеющиеся там спортзал, библиотека и храм недоступны для заключённых, которые находятся в «секторе усиленного контроля».

Тот неофициальный, «экспериментальный» режим в лагере №2 в Покрове можно сравнить даже не с нацистским лагерем, а с изощрёнными зверствами, которые творились ещё недавно (а, может быть, творятся и сейчас) на американской базе-тюрьме в Гуантанамо. По прибытии Навального, за судьбой которого следит весь мир, в ИК № 2 кое-что изменилось от ужасного к плохому. Раньше там всех зеков, выходящих из автозаков, зверски избивали. Заставляли часами стоять неподвижно с опущенной головой, держа руки за спиной, требовали делать доклад о себе (кто ты, за что ты, по какой статье) по многу раз, при каждой встрече с любым «активистом», а также вызубрить фамилии и должности всех этих государственных бандитов-мучителей, «работающих» в лагере (это хорошо: потом, после смены власти, их всех будет легче найти и привлечь к справедливому суду, в отличие от омоновцев, которые орудуют в шлемах с забралом и замазывают краской  свои пришитые к форме жетоны с номерами).

Теперь ни Навального, ни прибывшим с ним не избивали, говорили вежливо (а вдруг он станет в будущем президентом?!), кормят кашей на завтрак, похлёбкой и кашей на обед и кашей и селёдкой на ужин. Не знаю, как сейчас, но до прибытия Навального в столовой зекам отпускали 3 (три!) минуты на завтрак и столько же на ужин и 5 (пять!) минут – на обед. При этом по команде все восемь человек за каждым столом должны были одновременно положить руки на стол. Но им не выдавали восемь кружек, чтобы что-то пить, а только две. Зачем? А затем, чтобы от одного-двух заразных больных (туберкулёз, ВИЧ) болезнь переходила на здоровых. А спустя названное число минут, даже если не доел, одновременно убрать их.

Никакой медицинской помощи больным там не оказывали совершенно, а обращение за медицинской помощью к начальнику санчасти расценивалось «активистами» как нанесение обиды начальнику санчасти, за чем следовало избиение ими обратившегося за помощью ( h t t p s : / / y o u t u . b e / h s t 5 I C Z c m 6 A ? t = 1 2 9  2 ) .

Причём терроризовали нормальных зеков и били «активисты» или по-нашему, по лагерно-советскому – «СУКИ» (за это им дают всякие поблажки от начальства). По свидетельству Дмитрия Дёмушкина, утром надо по приказу очень быстро заправить постели, а двух зеков, чуть замешкавшихся и заправивших кровати последними, отводили в каптёрку и били деревянными палками по голым пяткам. То же самое делали и с теми двумя, которые последними оделись и вышли на построение на плацу. И это «ОБЩИЙ РЕЖИМ»! Да это пыточная тюрьма, которой не знало даже ОГПУ-НКВД-КГБ! Несомненно, такой режим унижений, ломки духа человеческого и истязательств тела не могли устроить начальник лагеря и его подручные на собственный страх и риск. Что-то они могли сами «додумать», шевеля извращёнными мозгами, но в целом у них была директива устроить ад на земле для инакомыслящих и борцов за свободу. Об этом говорит и странное, на первый взгляд решение суда над Навальным считать его «склонным к побегу». Ну какой же тут побег, если он сам, как Иисус, отдался в руки своим мучителям?!. А, оказывается, судьи в Москве знали, что в лагере №2 в Покрове Навального как «склонного к побегу» каждый час будет ночью будить мордоворот, делать снимок зека и произносить, что опасный Навальный на месте! А ведь что означают такие «побудки»? Человеку НЕ ДАЮТ СПАТЬ, хотя лишение сна, который широко пользовался КГБ, признано во всём мире ПЫТКОЙ! Для меня остаётся секретом, почему Навальный об этом сообщил на волю как бы с улыбкой?
( h t t p s : / / w w w . f a c e b o o k . c o m / n a v a l n y )
Видимо, потому, что он хотел показать сотням тысяч своих сторонников, что он не пал духом.

Впрочем, от нормального, здорового фашизма, не признающего даже собственных законов, то есть творящего беспредел, ничего другого ожидать не приходится!  Но история показала, что вирус фашизма долго не живёт в едкой среде непримирения с ним, а такой средой становится общество всё более, причём тем быстрее, чем агрессивнее режим попирает собственные законы и человеческое достоинство людей. А потому НАВАЛЬНЫЙ БУДЕТ СВОБОДНЫМ!
РОССИЯ БУДЕТ СВОБОДНОЙ!

19 марта 2021 г.
(17:45)
Москва